Глава 11. И вот апостолы выросли

И вот апостолы выросли…

Первым — Ленин!

Мы просто диву давались его способностям, эрудиции и возможностям. Он творил чудеса. И не только Ленин. И Соломон, и Македонский, и даже Аа, поразивший всех тем, как он играл в хоккей. А какие стихи писал Чемберлен! Этот афроамериканец… Удивлял и Эйнштейн: лепил из глины воробышек и бросал в небо — фрррр... А Цезарь, как не странно, подружился с Сократом. Особняком держался только Конфуций, а Леонардо да Винчи был без ума от Анжелины Джоли:

— Теперь и ее улыбка перевернет мир! Эти губы…

Надо сказать, что Эхнатон не очень-то настаивал на едином Боге. Дело все в том, что о Боге, как Едином и Всевластном Творце вообще говорили мало. О Нем не принято было говорить просто так, всуе Его имя никогда не произносилось. Им незачем было к Нему обращаться, так как они твердо знали, что живут у Него за пазухой, и в любой момент будут согреты Его ладонями. Среди них не было ни христиан, ни буддистов, ни мусульман, ни иудеев… Они ведь не знали никаких разделений. Если Он один, то какие же могут быть разделения? И Иоанн-Павел разделял эту точку зрения. Он вообще всегда был за единение и единство. И, кстати, был одним из лучших игроков в покер.

— В покер?

— Он был азартнейшим игроком. Между тем, это новое сообщество, этот новый народ, необходимо было организовать в новую страну, государство, каких свет еще не видел. Пришло время населять город горожанами, а страну гражданами. Наш султанат…

— Интересно было бы понаблюдать за ними. Как они росли?

— Как грибы! Сегодня они бегали в трусиках, а назавтра подавай им уже джинсы, платья…

— Это невозможно представить.

— Да-да, так и было… Парней стригли каждый день, а девчонки отрастили косы… Поскольку сначала были города-государства, точно так, как в старые добрые времена, нам не пришлось ничего выдумывать. Иерархическая организация власти была крайне проста: лидер — посредник — народ. И эта организация была, конечно, условна. В Пирамиде, как и предполагалось, должна царить абсолютная свобода выбора стиля жизни, полная демократия… А выбор определялся желанием быть счастливым, реализовать свой геном в полной мере.

План был таков: наполнить город людьми, как сосуд влагой. Их выпустили из питомников и предоставили полную свободу действий. Вскоре колонии клонов, как кораллы покрыли поверхность нашего архипелага жизни. Пирамиды, пирамиды… Тут и там… Не успел наш фараон встать на ноги, даже еще ползая по пляжу, стал лепить из песка пирамиду.

Город ожил, ожил…

— Город? Только один город?..

— Нет же, нет! Я имею в виду Пирамиду. Уже Пирамиду. Городов было множество, целая сеть небольших городов… Скажем, Астана! С Норманном Фостером тут уж мы постарались! Надо признать, что Назарбеков, да-да… Нурсултан — человек будущего! Без его яркого и горячего участия нам бы никогда не удалось воплотить здесь идеи нашей Пирамиды! Да! Дом мира и согласия, объединивший все религии мира и единый народ… Ассамблея народа! И вот что еще важно: единение душ, единство духа! Впервые на Земле! Назарбеков, и об этом надо кричать на весь мир! один из немногих правителей осознал важность генома! Я был в восторге от понимания и признания! Надо же! И не могу до сих пор назвать еще кого-либо, так глубоко понимающего нашу идею. Город ожил… Зашумели деревья, зажужжали кондиционеры, зашевелились на окнах занавески, засветились, засверкали брызги фонтанов и улыбки прохожих, пробудились к жизни запахи, запрыгали по стенам солнечные зайчики... Как будто все разом пробудились от спячки, поднялись из мертвых… Это была Антипомпея. Скажу вот как: это была воплощенная добровольная простота! Гениальная простота жизни! Мы были свидетелями Возрождения Феникса. И все знали что нужно делать, все были при деле и очень заняты и работоспособны. Дело влекло, требовало усилий и жажды познания, совершенствования… Такова власть хромосомы. Геном знал, где ему лучше и спешил реализоваться в сфере хлебовыпечки или парикмахерском деле, кто-то стал поэтом, кто-то бухгалтером. Не было только военных, милиции, силовых структур, хотя были и Спартаки, и Цезари, и Наполеоны, и Гитлеры… Правда, с Гитлером не все было гладко.

— А что, правда, Спартак стал художником? — спрашивает Лена.

— А Сципион, ты будешь смеяться, Сципион с самого мала объявил себя королем шахмат. Каспаров не выиграл у него ни одной партии.

Лена просто поражена:

— Какой Каспаров? Вы и его клонировали?

— Нет-нет — Гарри. Гарик Каспаров. Он со всем своим прямодушием был искренне восхищен Сципионом. Они оба были счастливы. Рыба ищет где глубже, а наши — где счастье по биофидбеку. Интуиция и любопытство сделали свое дело, каждый получил то, что хотел…

— Гарик проиграл, видимо, потому что…— предполагает Лена.

— Да, как только ты прилепляешься, примазываешься к власти, ты уже в проигрыше. Ты — вляпался! Все рыло в грязи! А значит — проиграл. Не так ли?..

Вот такая получилась компания… А вот Наполеон…

— И Атлант женился на Нефертити?

— С Лениным была уйма проблем. И с Наполеоном. Мы прилетели…

— Ленин же умер!.. — недоумевает Лена.

— Да, ему повезло. Умер первый, тот, пробный, но был же второй… И седьмой, и семнадцатый… Да!

А вот Наполеон… Меня привезли…

— Что Наполеон? — спрашивает Лена.

— Меня поместили…

Тина вертит в руках неразлучный свой телефон, ей должны позвонить…

— Слушаю, слушаю, — говорит она, — я тебя слушаю.

А я ведь знаю, что слушает она только телефон. Важный звонок.

— Важный звонок? — спрашиваю я.

Она кивает. Говорит:

— Куда поместили?

— Мне, — говорю я, — предоставили лучшие апартаменты, белы-белые… Как… Салатовые и палевые оттенки… Тихие, мирные тона…

Лена кивает, мол, прекрасно, что дальше?

Она усаживается поудобнее, сидит молча, мучая телефон.

— Что дальше-то? Где это было?

— Ой, знаешь… эти хилеры… На Филиппинах!

— Киллеры?

— Эти филиппинские врачи, которые режут без ножа, хотели проникнуть… Ну, ты знаешь, как они лечат!

— Знаю…

— С брюшной полостью — это ясно. Тут можно замылить мозги. Можно целую руку просунуть в брюхо и вытащить кусок лишней кишки или желудка… С печёнками-селезёнками — это ясно. Но они хотели проникнуть в мой мозг… Руками! Думаешь я дамся?!

— Нет!

— Так вот в тот же день, вечером, уже ближе к двенадцати…

А вот и звонок!

— Да, — говорит Лена, — да! Да… да… да… Конечно-конечно! Да-да-да… Обязательно!.. Не вздумай! Да! Конечно, да! Я же сказала… Да!

И ни одного «нет».

И вот телефон летит на сидение кресла. Молчит!.. Лена всё ещё там, в телефоне, поэтому я тоже молчу. И вот глаза её обнаруживают меня снова.

— Да, — говорит она ещё раз, — я слушаю. Так куда там тебя запроторили?

— Филиппины, — говорю я, — хилеры… Они хотели пролезть сквозь мою черепную коробку…

Лена смеётся. Это признак того, что ей удалось уговорить телефонного собеседника. Кто это был? Не всё ли теперь мне равно? Лена просто хохочет:

— Они не знали, с кем связались!

— Часы ещё не бабахнули полночь, — говорю я.

— Да, — всё ещё смеясь, — говорит Лена.

Я любуюсь её улыбкой! Жду.

— И вот представь себе вот что, — продолжаю я, — я пытаюсь в этом сам разобраться, не привлекая пока… Я даже тебя не хотел посвящать…

— В чём разобраться?

— Приходит вдруг и садится напротив…

— Кто и куда приходит и зачем садится? — спрашивает Лена.

— Знаешь, это такая тёмная штуковина… Я даже не знаю, стоит ли тебе… Ладно — рискну. Только не суди строго…

— Рест…

— О’кей… Слушай же, слушай… Кто бы мог… Я поясню… Всё дело в том, что…

— Ты рассказывай, я пойму, — настаивает Лена.

— Наполеон, — говорю я.

Хорошо! Раз ты настаиваешь… Что ж!.. Тебе и расхлёбывать!

— Приходит и садится…

Теперь тишина. Молчание.

— Иииии… — говорю я.

— Стоп! — говорит Лена.

Пауза.

Лена щурится, всматривается в мои глаза, что-то тихо бормочет.

Ты же настаивала, думаю я, так теперь имей терпение выслушать.

Лена словно читает мои мысли, кивает, мол, ладно, говори.

Я говорю:

— Ну, кто бы мог подумать, что сам Марат, говорит Наполеон, съест дохлую собаку? И где? Какое-то забытое богом Тарутино! Язык отказывается произносить, а мозг просто вянет, не в состоянии принять это!..

Император в ярости отстраняет руку полкового врача:

— Оставь же меня!

— Наполеон? — спрашивает Лена.

Я киваю: Наполеон!

Ссадина на скуле уже не кровоточит, так что нет нужды ею и заниматься. Наполеон просто взбешён, он мечется по моим апартаментам из угла в угол, то и дело хлопая себя ладонями по бедрам, словно подгоняя себя. Куда он торопится? Чем он прогневан? Ниточка корпии, прилипшая к ссадине, развевается как маленький победительный флаг, словно император звал за собою полки, а огонь свечи, вздрагивая, пугливо прижимается к огарку, ища у него защиты от разъяренного хозяина.

— Где же он, где он? Почему его нет до сих пор?

Вопросы повисают в воздухе дамокловыми мечами…

Кого ждёт император? И какую весть ему должны сообщить?

Наконец, входная дверь, заскрипев, отворяется, пропуская долгожданного гостя… Жора, не оглядываясь, произносит:

— Наконец-то…

— Жора? — спрашивает Лена.

— Жора, — киваю я.

Снова пауза тишины.

— Наконец-то, — повторяет Жора и раскуривает свою трубку.

Всем становится ясно, что…

— Мне не совсем ясно, — говорит Лена, — что значит ваше «ясно». И кого же дождался твой император?

— Жора, — говорю я, — давно бросил курить, и вот… не удержался. А ждали они, и Жора, и Наполеон, ждали… Собственно, это уже и неважно. Всё дело ведь вот в этой самой ниточке корпии, прилипшей к ссадине… С неё-то… Вот она… Куда же я её запроторил?

— Так бы и сказал, — говорит Лена, — теперь-то понятно! Ладно. Не ищи. Верю. Теперь понятно.

— Ага, вот она! — восклицаю я, — чёртова корпия… Нитка как нитка…

Что понятно?

— А эти хилеры так и не смогли, — говорю я, — установить диагноз. А кто бы мог? Ты веришь, что кто-то там понимает что-нибудь в моём мозге? Нет ну, ты скажи, ты можешь в это поверить?

— Никогда! — говорит Лена.

— На, держи! — говорю я, предлагая корпию Лене.

— Зачем?

— Чтобы поверить.

Лена встаёт и идёт к окну.

— Ладно, — говорит она, — верю. Спрячь! Ещё пригодится.

— Думаешь?

Лена закуривает. Думает.

Вот такая история с ниточкой!

Затем я снова рассказываю ей о нашем городе, о Ленине, о Папе, о художнике Спартаке… О Наполеоне — ни слова. О нём и так уже насказано— наговорено…

— Слушай, ну, а Шекспир, — спрашивает Лена, — его сладкозвучность и медоточивость по-прежнему…

— А как же: «Моя любовь к любви есть лишь любовь к пониманию любви».

— Да-да…

— Это Тициан и Рубенс в своем жанре.

— Рест, — не унимается Лена, — а вот этот ваш Лео, Леонардо да Винчи… Чем он вам открылся еще? Что еще выдающегося вы в нем нашли?

Это вопрос на засыпку: а, действительно, — что? Я думаю.

— Я думаю, — произношу я уверенно, — что вот что…

И непроизвольно чешу левой рукой свой затылок.

— Думаю, — затем говорю я, — что вся гениальность нашего Лео заключается в том, что он раскрыл нам всю тайну своего, так сказать, родителя. Его можно было слушать часами. Сутками!.. И…

— Да. И в чем же та тайна?

— Он распечатал язык картин.

— Язык?

— И не только картин. Как ты по буковкам читаешь своего любимого Лермонтова, так и мы теперь, глядя на его «Мадонну в скалах» или «Тайную вечерю» можем читать историю христианства. Ну, и ты же знаешь эту историю с указательным пальцем, упирающимся в небо! Его последняя работа «Святой Иоанн Креститель»…

— Да-да, — говорит Лена, — знаю-знаю...

На секунду задумывается, затем:

— Интересно, чем же кончилась история с Тиной?

— Она ещё не начиналась, — говорю я.

Лена недоумевает:

— Как?! А все эти твои опасения, все эти твои страхи и надежды?! И её стихи, и какие-то финифлюшки?! Ре-эст, поясни!

Ну, как тебе, милая моя, это пояснить? Это не просто история с Тиной. Это — история планеты! Так я думаю. А Лене говорю:

— Да ну её… эту Тину… С ней только проблемы…

— Какие проблемы?

Распечатывать эту тему о Тине у меня нет никакого желания.

— Да всё это, — говорю я, — мышиная возня… плод моего больного…

Как только речь заходит о моём, якобы, больном воображении, Лена тотчас меняет тему:

— И что же твой князь Альберт, — спрашивает она, — вы в Монако построили свою Пирамиду?

— А как же! Ты же сама могла вчера видеть…

— Ах, да!.. Ну, да!.. Видела-видела… Только знаешь…

И Тина тут же, на глазах, испаряется.

Но только на глазах…

Как у тех филиппинских хилеров!

А наполеоновскую корпию я сую в целлофановый пакетик и запечатываю — ещё пригодится…