Глава 13. — Тогда в Дубае, — говорю я, — мне удалось встретиться с руководителями проекта

— Тогда в Дубае, — говорю я, — мне удалось встретиться с руководителями проекта. Я рассказал о Пирамиде, и все они в один голос заявили, что готовы на этих искусственных островах строить Пирамиду.

— Правда?!

— Да, — говорю я, — эти три острова в Персидском заливе, и Jumeira, и Jebel Ali и Deira, входящие в проект The Palm компании Nakheel, получили статус самых крупных в мире. Они выполнены в форме пальм и надежно защищены от водной стихии искусственными барьерными рифами.

— Новая Атлантида? Кто же там будет жить?

— Уникальные острова отчетливо видны из космоса. Их называют восьмым чудом света.

— Я никогда не была в космосе, — говорит Юля.

— К сожалению, — говорю я, — часть объектов уже продана, и цены на недвижимость в Дубае растут с каждым днем.

— Кто же эти счастливчики?

— Я надеюсь поселить там наших апостолов.

— Среди этих толстосумов?

— Апостолы Иисуса шли в такой же жестокий и жадный мир.

— Это же бешеные деньги!

— Да, проект предполагает строительство вилл, отелей, торговых центров…. Бухты у каждого острова будут вмещать по 150 обычных и 50 океанских яхт…

Юля в восторге:

— Я бы тоже не отказалась…

— Первый на Ближнем Востоке океанариум…. Каждая вилла расположена на участке с собственным бассейном и пляжем и представляет собой строение в два-три этажа с 5-6 спальнями. Всего в оформлении вилл использовано 35 различных стилей.

— Я тоже хочу там жить, — говорит Юля.

— Цена такой виллы составляет в долларах от 1,8 до 2,2 млн.

Цены на виллы Юлю не интересуют.

— Как же твои апостолы смогут там жить?

— Сегодня, — говорю я, — стало ясно, как день, что ту или иную черту чьего-нибудь характера, Жориного, например, определяет не один фрагмент ДНК, а многие, разные ее участки.

— Это что-то меняет в нашем к нему отношении? — спрашивает Юлия.

— Жорина улыбка — это результат работы множества его генов. В этом трудность…

— Трудность?

— Уже открыты «гены предпринимателя», «гены сорвиголовы», «гены сексуальной страсти»…

— Гены оргазма, — подсказывает Юля.

— Да…

— В чем же трудность?

Я затрудняюсь с ответом:

— Ты не знаешь, где моя синяя ручка?

— Ты ни словом не обмолвился о встрече со своим Ринпоче.

— Представь себе: он провел трехлетнее затворничество в диких горах западного Ладака.

— Диких?

— Абсолютно!..

— Он принял твою Пирамиду?

— Они с Далай-ламой чем-то похожи.

— Так в чем все-таки трудность?

— Только начитка Ваджрасаттвы тянется до трех лет. Это сто тысяч мантр. Это очищающий канал. Очищает от омрачений, кармических наслоений и таких отвратительных качеств, как злость, зависть, ненависть…

— И невежество.

— Да! Это важно: и невежество! Зеленую Тару в Тибете и Гималаях называют целительницей очищающей прежнюю карму.

— И жадность?

— Жадность?! Жадность конечно! Жадность в первую очередь!

— Ты до сих пор живешь своим прошлым?

— Перевал Тары 5660 метров. Это самая высокая точка обхода вокруг Кайласа, где разрушается старая карма.

— Ты до сих пор не можешь забыть?

— Что?

— Почему ты не взял меня с собой?

— У тебя нет такого прошлого.

Не заступить за черту — вот что важно, думаю я. Та — заступила. Та не только переступила черту, та пересекла ее, не задумываясь, как танк пересекает траншею врага. Не задумываясь и без оглядки. Та ее перечеркнула, черту, за которой разверзлась бездна… Она разорвала нить взаимоненасыщения. И теперь эту нить — не соединить. Я не помню, почему вдруг я снова вспомнил ее — ту, кто до сих пор не дает мне покоя.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Юля. — Снова о ней?

Она просто читает мои мысли.

— Видимо, жадность, — говорю я, — да, теперь это стало особенно очевидно, ее жадность… Да, чересчур жадная, чтобы быть счастливой, она так и не смогла…

— Жадная… Чтобы быть счастливой?

— Именно: чтобы стать счастливой! Я бы мог понять и принять ее экономность, излишнюю бережливость или оправданную заботу о завтрашнем дне… Мог бы объяснить ее обоснованную обстоятельствами расчетливость… А тут — обыкновенное банальное скупердяйство, беспримерная животная жадность! Явная, яркая, если хочешь — яростная! Необъяснимая и ничем не оправданная! Это даже не обсуждается. Здесь точка. Ведь если это уже случилось, жажду стяжательства и наживы, алчного собирательства сокровищ на земле, а не на небе, остановить невозможно. Мы ведь не должны быть богаче самого бедного, и каждый божий день должны упражняться...

— В щедрости!..

— Именно! Не надо лезть на пьедестал с пятаком в руке и орать нищему: «Держи, несчастный!». Мы должны быть благодарны этому нищему за то, что он есть, и мы, подавая ему, помогаем самим себе становиться щедрее и совершеннее.

— А знаешь, — говорит Юлия, — в каждом человеке заложена энергия добра, которая увеличивается, когда ты её отдаёшь. Конфуций…

— Знаю-знаю. Ты уже говорила. Ты своим Конфуцием уже… Извини…

— Хм!..

— Юсь, — говорю я, — знаешь…

— Слушай, — вдруг взрывается Юля, — я запрещаю тебе…

Да сыт я уже, сыт твоими запретами! Своими запретами, думаю я, ты медленно режешь мне вены вдохновения и подрезаешь крылья, несущие меня к тебе же! Ты же знаешь — крылья любви!

И больше не слушаю ее:

— Ты не могла бы, — прошу я, — свою щедрость дарить не только всему человечеству, но и мне!

— Пс! Да please (пожалуйста, англ.), да, пожалуйста! Сколько угодно!.. Да, так вот Конфуций благодарил каждого, кому смог помочь, за то, что ему помогли проявить лучшие свои качества. Величие своё он создавал — отдавая.

— Вот! Вот-вот… Вот и мы свое величие должны…

Что на этот раз она хотела мне запретить, я не знаю.

— Ясно-ясно. В чем же трудность? — снова спрашивает Юлия.

О, Sancta simplicitas! (Святая простота! — Лат.)

Если бы я мог это знать. Эта болезнь ведь неизлечима испокон веков и, она смертельно опасна.

— Своим «Юсь» ты делаешь меня бесхвостой, — потом говорит Юля.

Ах, вот в чем все дело! Ладно… Но зачем ей все эти хвосты?

— А помнишь, — говорит Юлия, — нам тогда так и не удалось покататься в Дубае на лыжах?

Да, мы тогда едва унесли ноги.

— Да, — говорит Лена, — не любишь ты жадных.

— Не. Не люблю.

— А Тина ваша, — спрашивает Лена, — думаешь, способна расщедриться…

Меня просто бесит: как Лена может в этом сомневаться!

— Тут и думать нечего! — не ору, а просто выкрикиваю я возмущённо.

Сколько можно орать-то?! Да и что толку?

Тинина скупость меня потрясает: сколько я уже её знаю… я не просто потрясён, я — убит: ни одного тёплого слова в мой адрес! Лишь на днях я едва мог расслышать её колюче-обледенелое «молодец».

Да и то — во сне…

Кажется, во сне же?

Ха! Нашли щедрую… Держи карман…