Пиши Марию нам другую

С другим младенцем на руках [339].

Таким образом, на рубеже тысячелетий произойдёт смена учений пророков со сменой ведущей роли Европы на ведущую роль Руси.

Пушкин понимал библейские писания и говорил: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов, она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием, - и такова её вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем её, то уже не в силах противиться её сладостному увлечению и погружаемся духом в её божественное красноречие». [340]

«Евгений Онегин» начинается признанием стихотворца: «Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того ещё особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием как в своих добрых, так и дурных поступках, — следствие чувства превосходства, быть может, мнимого».

Признавая своё произведение романом, Александр Сергеевич скрыл, что оно есть история его жизни в таком же скрытом виде, как Евангелие от Матфея является историей жизни любого пророка (Магомета, Христа). Посвящение потомкам Пушкин написал перед началом изложения романа безпристрастные «наблюдения ума»:

Не мысля гордый свет забавить,

Вниманье дружбы возлюбя,

Хотел бы я тебе представить

Залог достойнее тебя,

Достойнее души прекрасной,

Святой исполненной мечты,

Поэзии живой и ясной,

Высоких дум и простоты;

Но так и быть — рукой пристрастной

Прими собранье пёстрых глав,

Полусмешных, полупечальных,

Простонародных, идеальных,

Небрежный плод моих забав,

Безсонниц, лёгких вдохновений,

Незрелых и увядших лет,