Говорящие кресты майя

Во времена конкистадоров высаживающиеся в Новом Свете испанские монахи с удивлением отмечали, что символ креста был известен индейцам майя ещё в I тысячелетии нашей эры. Крест как объект поклонения и сейчас можно видеть в древних индейских храмах Паленке. Поэтому индейцы охотно включили христианский крест в свою религиозную символику.

С индейским культом крестов связана судьба Кинтана-Роо — одного из самых труднодоступных районов мексиканского полуострова Юкатан, где живут потомки древнего народа индейцев майя.

Белые многократно пытались проникнуть в дебри Кинтана-Роо. Эти проникновения особенно участились в первой половине XIX века. Пришельцы несли с собой все «прелести цивилизации». Тогда в 1847 году в деревне Чан вдруг заговорил крест, вырезанный из ствола огромного дерева. Голос, идущий из креста, повелел: «Поднимитесь на великую священную войну против белых! Прогоните их от границ, от берегов Кинтана-Роо. Соединитесь со своими братьями на Юкатане и перенесите войну туда. Крест будет сопровождать вас». Глас креста потряс индейцев. В Чане собралось всё население Кинтана-Роо, стоя на коленях перед крестом. Тогда голос прозвучал вновь...

Повинуясь зову креста, майя напали на белых, и восстание распространилось по всему Юкатану. «Говорящий крест» из Чана всё время вмешивался в судьбу майя. Он пророчествовал, предсказывал, советовал, отдавал приказы, а по одному из его повелений в Чане было устроено святилище Креста. Вскоре в Чане появились ещё два говорящих креста. Бывшая деревня стала городом Чан-Санта-Крус.

Самое удивительное — кресты действительно говорили! Спрятаться внутри них или за ними человеку попросту невозможно, а магнитофонов в то время, естественно, не было. Необъяснимость появления «говорящих крестов» состоит ещё и в том, что этот феномен вообще лежит вне культурной традиции майя. Ни фольклор, ни религия этого народа, как, впрочем, и его соседей, не знает ничего подобного.

В результате «Войны крестов» индейская территория стала фактически независимым государством. Правительство в Мехико неоднократно пыталось вернуть эти земли под своё управление. В 1899 году диктатор Порфирио Диас направил карательную экспедицию, которая захватила священный город майя, но индейцы унесли кресты в глубь сельвы. Разразившаяся с начала XX века гражданская война в Мексике отвлекла внимание от Юкатана, и в 1915 году индейцы вернулись в свою столицу. Здесь снова прозвучал голос крестов: они повелевали убивать каждого белого, ступившего на землю Кинтана-Роо.

Только в 1935 году правительство пошло на мир с индейцами. Их вождь официально был произведён в генералы, награждён орденом и назначен правителем свободной индейской территории. Его преемники по сей день беспрепятственно избираются индейцами, а центральное правительство не вмешивается в их жизнь. Майя верят, что мирный договор 1935 года принёс им победу над Мексикой и над всем миром белых.

А что же «говорящие кресты»? Они перенесены в новую столицу майя — Чампон, где по сей день находятся в святилище. Культ говорящих крестов является официальной религией свободной индейской территории. Но голоса их давно не слышно...

ВЕЩИ ВОКРУГ НАС ЖИВЫЕ!

Вера Климова, машинистка:

Я на одной и той же пишущей машинке работаю вот уже пятнадцать лет. Привыкла к ней, как к частице самой себя. И стоит кому-либо в моё отсутствие «постучать» на ней, я узнаю об этом сразу же, сделав буквально несколько ударов по клавишам. Как? Не знаю, но буквально ощущаю, что моя машинка побывала под чужими руками; она мне об этом «рассказывает»... Как-то иначе себя ведёт, у неё другой звук, другая мягкость при движении каретки, другая упругость клавишей, от неё как будто веет другим духом. А проходит какое-то время, она «приходит» в себя и становится снова только моей, привычной, даже — родной.

Юрий Башмет, музыкант:

Мой альт — старый, хороший инструмент — живое существо. У меня есть двойной футляр, в котором я в поездках вожу не только альт, но и скрипку. Так вот, альту это не нравится. Он несколько дней на меня обижается за это, я это ощущаю и по звучанию; и руками; и ещё как-то необъяснимо.

Лаврентий Рожков, программист:

У меня с компьютером сложились довольно интересные отношения. Стоит мне даже недолго поработать на другом, стоящем в том же кабинете или в совершенно другом, он об этом каким-то образом узнаёт и... ревнует, даёт мне об этом понять: едва заметно капризничает, работает чуть медленнее, как бы неохотно, намекает на то, что может дать сбой или ошибиться. Мне приходится с ним мысленно разговаривать приблизительно так: «Ну ладно, дружище, прости, я тебя люблю больше других; работать на другом пришлось просто по необходимости...» И это его успокаивает, он меня «прощает» и дальше работает, как обычно, прекрасно.

Виталий Колдунов, офицер запаса:

Моей «Волге» уже более двадцати лет, старенькая, битая, перебранная мною уже с сотню раз до винтика. Её бы уже пора и на свалку, но другой нет, а эта бегает помаленьку. И вот что интересно: сажусь за руль в хорошем настроении — и она ведёт себя как-то бодро, весело, легко и быстро слушается меня, порой даже, как мне кажется, реагирует на дорожную ситуацию или на моё желание раньше, чем я начинаю переключаться или рулить, угадывает мои намерения. Но стоит мне сесть за руль в дурном настроении или оно испортится у меня уже в дороге, как моя «старушка» тут же ощущает это и ведёт себя под стать мне: занудствует, капризничает, а то и вовсе возьмёт и заглохнет совершенно без технических причин. Я даже не пытаюсь её ремонтировать; просто посижу, помолчу, успокоюсь, послушаю весёлую музыку (за это время и она успокоится), включаю зажигание, и она заводится мгновенно, едем дальше. Она прекрасно реагирует на моё состояние, я в этом уже давно не сомневаюсь.

Сергей Логвиненко, водитель автобуса:

У меня с телевизором не сложились отношения буквально с первых дней в нашей семье. Во-первых, я вообще был против этого «чёртова ящика» в квартире. Во-вторых, купила его жена, и я уже увидел его и не обрадовался, но стерпел. В-третьих, как-то был дома один, включил его, а он поработал минут десять нормально, потом вдруг зарябил, замелькал... Я подошёл и, «как учили», грохнул по нему кулаком. Он вообще отключился. Я его в сердцах матом угостил, выключил. Пришла жена. Я ей ничего не сказал. Она включила его — заработал! И при ней даже не мигнул ни разу.

Только она вышла на кухню — отключился. Я к жене, говорю: «Купила хлам — не работает». Вернулись в гостиную, жена ему говорит: «Ну что, мой хороший, что с тобой?» Щёлкнула, включила — заработал. И вот так он себя ведёт уже десять лет: меня терпеть не может и не скрывает этого, а жену мою — любит и при ней работает, как новый, сволочь.

Иван Задорожный, полковник в отставке:

Не знаю, как «вообще», но у меня, в частности, был случай, который не выходит из памяти по сей день, хотя минуло уже более четверти века. Я тогда служил лётчиком первого класса, офицером. К нам в часть пришли новые машины, МиГ-16. Серийно испытанные, проверенные, но для нас — новые, поэтому мой вылет на нём был как бы испытательным. Взлетел нормально, поманеврировал на малых высотах, на средних, вышел на близкую к пределу — всё хорошо. Стал маневрировать и — раз! Двигатель заглох. Запускаю — молчит. Второй раз — молчит. Третий — молчит! Мне уже командует руководитель полёта: покинуть машину. А мне жалко: новенькая, первый вылет; я — ас и на глазах у всего полка грохну такую прелесть? Запускаю в четвёртый раз: всё — падает. Мне катапультироваться — раз плюнуть. И тут я ей говорю: «Ну, голубушка, ну дава-ай! Я — спасусь, а ты-то, такая красивая, новенькая, сильная, тебе же летать и летать, чего ж гибнуть-то зря?! Ну, да-ва-ай! Спасёмся вместе». И уже на свой страх и риск запускаю двигатель в последний раз. И — заработал! Вывел я новенький «миг» из падения, выровнял, плавненько так посадил его... Вылез — мокрый, силы — на нуле, сознание — как во сне, а душа — поёт! Потом писал, рассказывал, объяснял всё, кроме того, как «уговорил» машину завестись, как убедил её в том, что она хорошая и ей долгая жизнь суждена. И никому я её уже не отдал, так на ней весь её «жизненный путь» и пролетал, зная, что она меня тогда поняла, что мы с нею подружились навсегда.

Валентин Васильев, мастер спорта:

Я — мотогонщик, приходится гонять самые разные машины, привыкнуть к ним или узнать характер, приноровиться к нему или подчинить, как живого коня, порой не успеваешь. Но, что я всегда успеваю, так это «огладить» своего железного коня и тихонько (чтобы другие моего голоса не слышали) уговорить его, как-то задобрить, что ли. Ну что говорю? Похлопываю, поглаживаю, ощупываю и шепчу: «Привет, дружище, давай знакомиться; нам с тобой такое предстоит! Ты уж помоги мне, давай вместе сделаем это нелёгкое дело. Я буду к тебе внимателен и заботлив, а ты уж не подведи меня...» Вот что-то такое и бормочу. Понимает ли? Ну совершенно точно я этого утверждать не могу, но в тайне верю, что понимает. Раньше, когда я этого не делал, случалось всякое, и высоких результатов я не добивался, а стал разговаривать — результаты сразу выросли и происшествий стало меньше. Вот и думайте, как хотите, а я знаю: меня моя машина понимает и помогает.

В.Н. г. Москва:

Я живу на двенадцатом этаже, но с первого на свой один никогда не езжу; если есть попутчики — вс в порядке, еду. Один — никогда. Дело в том, что наш лифт мне мстит. Мы въехали в этот дом, когда мне было 12 лет, и я в лифте шкодил: на стенках писал, стопорил двери, выламывал микрофоны, сжигал кнопки вызова и даже иногда мочился в кабине. И вот однажды вошёл в лифт, двери закрылись, а с места лифт не двинулся и не открылся. Меня из кабины шесть часов специалисты вызволяли и не могли понять, в чём причина, что заело. Вытащили. Но я тогда ещё не понял «намёка», и на следующее утро поехал со своего этажа на первый. Застрял между двенадцатым и одиннадцатым опять на четыре часа. Вызволили меня опять и после этого пол года вообще в лифт не совался. Вошёл с попутчиками, они на восьмом этаже вышли, я поехал дальше и опять застрял между одиннадцатым и двенадцатым. Всё, после этого случая я уже понял, что лифт мне мстит за все мои мальчишеские проделки над ним. Вот уже четыре года я домой и из дому хожу только пешком, опасаясь, что лифт меня ещё не забыл и обязательно накажет, окажись я в кабине один.

Анна Федотова, домохозяйка:

Надо мной, может, кто и посмеётся, а всё же скажу: вот закручиваю осенью банки с огурцами, кабачками, морковью, помидорами (я много закручиваю, на две семьи) и всякий раз каждую баночку прямо в голос уговариваю: «Ну ты моя хорошая, ты ж моя красивая, ты ж моя новенькая, держись, не кисни, не открывайся, не взрывайся, до самой весны стой...» Ласково так, беспрерывно и уговариваю, как молитву читаю. Если кто чем отвлечёт, перестаю уговаривать-упрашивать, хоть всё снова начинай — обязательно откроется, я такую банку — неуговорённую — поближе ставлю и в первую очередь открываю, раньше всех других. Уговорённые — держатся до весны, ничто в них не закисает, а те, что неуговорённые — обязательно хлопнут, я это уже сколько раз замечала. Понимают они просьбу или нет, не знаю, а вот факт могу подтвердить.

Элла Воскобойникова, контролёр Сбербанка:

Ой, знаете, компьютеры — такая норовистая штука... Когда у нас в сберкассе установили первую машину, она была покладистая, терпеливая, сговорчивая. Но — «устарела», поставили новую марку. Попался какой-то зануда. Лето, душновато всем, и он выдает на экран: «Мне жарко. Отдых пять минут...» А тут пенсионеры в очереди жужжат. Ждём. Нервничаем. Включился. Через пару часов то же самое. Жарко ему! Мы стали вслух переговариваться, возмущаться, так он стал «потеть» уже через час, то есть стал нам назло отдыхать. Мы уже — в бешенстве. Тогда этот мерзавец заявляет: «Профилактика — 2 часа!» Благо уже минут за сорок до закрытия Сбербанка. Ну все операции прекратили, народ кое-как успокоили. А заведующей заявили: мы с этим типом работать не будем, меняй его. Сменили, у этого — нормальный характер, мы с ним дружим.