Тайна последнего аккорда

Трагедия Пушкина была создана всего через тридцать девять лет после смерти Вольфганга Амадея Моцарта, когда ещё не существовало профессиональных историков музыки. В доступных поэту материалах обстоятельства кончины величайшего композитора мира описывались весьма противоречиво, и Пушкин выбрал самую художественную версию, ставшую с его лёгкой руки почти легендарной. В современных исследованиях, снявших с Антонио Сальери клеймо «отравителя», «чёрный человек» выступает как слуга венского вельможи, заказавшего Реквием инкогнито. Сам Моцарт этого не знал, и «чёрный человек» был для него вполне реальным «посланцем бездны» — поэтому композитор был убеждён, что сочиняет заупокойную мессу для самого себя. Запечатлённый в музыке образ Смерти был настолько совершенен, что ему подчинились события физической реальности...

На третий день играл я на полу

С моим мальчишкой. Кликнули меня;

Я вышел. Человек, одетый в чёрном,

Учтиво поклонившись, заказал

Мне Requiem и скрылся. Сел я тотчас

И стал писать — и с той поры за мною

Не приходил мой чёрный человек...

А.С. Пушкин

В музыкальный диалог со смертью после Моцарта осмелились вступить только два величайших русских композитора: Пётр Ильич Чайковский и Александр Николаевич Скрябин, обстоятельства кончины которых поразительно сходны с судьбой автора Реквиема.

Как известно, Чайковский умер всего через девять дней после премьеры своей последней, Шестой симфонии, проникнутой похоронными мотивами. Уже в первой части здесь проявляется хорошо знакомый современникам траурный хорал «Со святыми упокой», а финал, выражающий безутешное оплакивание угасшей жизни, завершается полным замиранием — погружением в небытиё.

Разумеется, Чайковский не повторил судьбу Моцарта буквально. Великий австриец умер практически в нищете и безвестии — сегодня нет даже точных сведений о местонахождении его могилы. Чайковский находился в зените славы, получал пожизненную пенсию от Императора и был похоронен за его счёт. Траурная процессия заняла половину огромного Невского проспекта. Но главное различие состоит в отношении великих мастеров к смерти. Для Чайковского она не была «лучшей подругой», он называл её «проклятая курноска» и с ужасом говорил о «недалёкой пакостной дыре, называемой могилой». Образ «зияющей пасти могилы» преследовал его всю жизнь, приступы страха смерти начались ещё в юности. «Чёрным человеком» Чайковского был Фатум, появляющийся практически во всех его крупных сочинениях, — и это было далеко не случайно.

Смерть, по представлениям композитора, обитала в том же трансцендентном мире, откуда приходили депрессивные состояния и который имел с миром музыки некую загадочную связь. Создание Шестой симфонии выполняло, видимо, обычную для Чайковского функцию — отправить образ смерти туда, откуда он пришёл, и избавиться от него. В период создания этого шедевра Пётр Ильич, видимо, слышал приближающиеся шаги смерти отчётливее, чем когда-либо. Не случайно в его бумагах, письмах и беседах этого времени часто появляется мысль о смерти.

Своё предпоследнее лето 1892 года он посвящает не созданию новых сочинений, а «труднейшему и скучнейшему занятию» — корректуре старых, написав одному издателю об одном из них: «Когда все мои лучшие вещи будут изданы так, как эта, я умру спокойно». Незадолго до смерти Пётр Ильич уничтожает большую часть своих дневников, которые вёл много лет.

В августе 1893 года, работая над оркестровкой Шестой симфонии, композитор дважды занимает у друзей деньги, каждый раз оговаривая механизм их возврата «в случае моей смерти».

За два месяца до кончины, в Тироле, прощаясь с другом, Чайковский со слезами на глазах говорит, что «может быть, мы видимся уже в последний раз».

За две недели до смерти, проезжая с друзьями мимо села Фроловское под Клином, композитор сказал, что здесь его похоронят «по завещанию».

О самой же Шестой симфонии в одном из писем Пётр Ильич говорит: «Мне кажется, что я ничего не буду в состоянии написать после этой симфонии; это моё последнее произведение».

Последняя фраза говорит, возможно, о предчувствии не самой смерти, а неизбежности какой-то катастрофической болезни. За два дня до смерти Чайковского Николай Андреевич Римский-Корсаков говорит своему биографу: «Бог даст, он выживет, хотя кто знает? Ведь эта изнурительная болезнь может пагубно отразиться на его духовной организации... ведь и Бородин года за два до своей смерти перенёс эту отвратительную болезнь, холеру; и что же, по выздоровлении его едва можно было узнать: он почти совершенно лишился творческого дара. Что-то будет?»

Сам Чайковский, завершив Шестую симфонию и «отогнав», как ему казалось, смерть, был преисполнен самых радужных надежд на будущее и новых творческих планов. Но на этот раз ему не удалось удержать Фатум в музыкальной сфере, и он ворвался в жизнь, причём в самом ужасающем виде. Описание последних дней жизни великого композитора наполнено ощущением присутствия злой воли, выстраивающей роковые причинно-следственные цепи.

Приехав в Петербург для премьеры Шестой симфонии, Пётр Ильич активно занимается обустройством новой квартиры, снятой им совместно с братом для будущих частых визитов в столицу. Именно здесь он встретит последний час...

После премьеры 16 октября Чайковский намеревался сразу уехать к себе в Клин, но брат упросил его остаться до 25-го, чтобы присутствовать на премьере своей пьесы «Предрассудки» в Александринском театре. Далее последовал ужин в ресторане, стакан сырой воды и смерть — именно 25-го числа.

Любопытно, что свою роль сыграло даже название роковой пьесы. Когда у композитора отказали почки, лечивший его врач долго не решался посадить больного в тёплую ванну, учитывая его мрачные воспоминания. Мать Петра Ильича умерла тоже от холеры именно в такой же обстановке. Ванну использовали, лишь когда Чайковский был уже без сознания, но, видимо, слишком поздно...

Если Моцарт так и не услышал свою «музыку смерти», а Чайковский, напротив, лично продирижировал ею, то Скрябин занимает в этом смысле «промежуточное» место. Свою фантастическую Мистерию преображения, которая в последние годы приобрела более «земной» облик «Предварительного Действа», он даже не успел записать на бумагу — музыка тайнодействия погибла вместе с ним. Однако некоторым из друзей композитора-мистика всё же удалось услышать этот таинственный опус. Скрябин исполнял его для них в своём рабочем кабинете глубокой ночью.

«Музыка «Предварительного Действа» исчезла не полностью. Среди записанных Скрябиным пяти прелюдий соч. 74 вторая и четвёртая имеют несомненное сходство с услышанными в ту ночь фрагментами» — так считал известный музыковед Леонид Сабанеев. Прелюдию № 2 сам композитор называл «астральной пустыней» и говорил, что «в ней такое впечатление, точно она вечно звучит, миллионы лет», хотя в реальности эта небольшая пьеса занимает не более двух минут. Прелюдия № 4 изображала «экстаз в мире белых лучей», то есть встречу с самой Смертью.

Эту прелюдию композитор исполнил публично всего один раз в жизни, на своём последнем концерте. Его гастроли в Петрограде имели оглушительный успех, и 2 апреля 1915 года он дал дополнительный, незапланированный концерт, на котором и сыграл эту роковую пьесу. По воспоминаниям слушателей, многих из них охватил тогда ужас — в прелюдии они ясно ощутили шаги Смерти, подкрадывающейся к выдающемуся композитору. Вернувшись в Москву, Скрябин намеревался приступить к записи готового «Предварительного Действа», но тут же, за роялем, почувствовал себя плохо и через 12 дней после злополучного концерта, 14 апреля, в возрасте 43 лет скончался.

Знал ли Скрябин о дате своего «мистического бракосочетания» со Смертью? Как известно, квартиру он арендовал точно по день своей смерти — в этот день он собирался уехать в Индию для организации Мистерии, то есть всеобщего Перехода. «А.Н., — вспоминает Сабанеев, — смертельно боялся завещаний и ненавидел этот пункт... Ведь он должен был не умереть, а вместе с человечеством задохнуться в мировом экстазе».

Умирая, Скрябин произнёс: «Так значит — конец. Но это катастрофа!» Он уносил с собой тайну Мистерии — сознательного перехода в духовные миры и неуничтожимого бессмертного бытия за порогом жизни...