Из посланий Ивана Грозного Курбскому

ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ (1564 г.)

<...> Мы же хвалим бога за премногую его милость, произшедшую на нас, еже не попусти доселе десницы нашей единоплеменною кровию обагритися, понеже не восхотехом ни под ким же царства, но божиим изволением и прародителей своих и родителей благословением, яко же родихомся в царствии, тако и воспитахомся и возрастохом и воцарихомся божиим велением, и прародителей своих и родителей благословением свое взяхом, а чюжаго не восхотехом. Сего православного истиннаго християнского самодержавства, многими владычествы владеющего, повеления, наш же христианский смиренный ответ бывшему прежде православнаго истиннаго християнства и на­шего самодержания боярину и советнику и воеводе, ныне же крестопреступнику честнаго и животворящего креста господня, и губителю хрестиянскому, и ко врагом християнским слагателю, отступшему божественнаго иконнаго поклонения и поправшему вся священная повеления, и святыя храмы разорившему, осквернившему и поправшему священныя сосуды и образы, яко же Исавр, Гноетезный, Арменин, и сим всим сое­динителю, — князю Андрею Михайловичю Курбскому, восхотевшему своим изменным обычаем быти Ярославскому владыце, ведомо да есть.

Почто, о княже, аще мнишися благочестие имети, единородную свою душу отвергл еси? Что же даси на ней измену в день Страшнаго суда? Аще и весь мир приобрящеши, последи смерть всяко восхитит тя: чесо ради на теле душу предал еси, аще убоялся еси смерти, по своих бесоизвыкших друзей и назирателей ложному слову? И всюду, яко же беси на весь мир, тако же и ваши изволившия быти друзи и служебники, нас же отвергшеся, преступивше крестное целование, бесов подражающе, на нас многоразличными виды сети поляцающе, и бесовским обычаем нас всячески назирающе, блюдуще глаголания и хождения, мняще нас аки безплотных быти, и от сего многая сшивающе на нас поношения и укоризны, и во весь мир позорующих и к вам приносяще. Вы же им воздарие многое за сие злодейство даровали есте нашею же землею и каз­ною, называючи их ложно слугами; и ото сих бесовских слухов наполнилися есте на мя ярости, яко же ехидна смертоносна, возъярився на мя и душу свою погубив, и на церковное разорение стали есте. Не мни праведно быти; возъярився на человека и богу приразитися; ино бо человеческо есть, аще перфиру носит, ино же божествено есть. Или мниши, окаянне, яко убречися того? Никако же. Аще ти с ними воеватися, тогда ти и церкви разоряти, и иконы попирати и крестиян погубляти; аще и ру­ками где не дерзнеши, но мыслию яда своего смертоноснаго много сия злобы сотвориши. <...>

Аще пра­веден и благочестив еси, по твоему глаголу, почто убоялся еси неповинныя смерти, еже несть смерть, но приобретение? Последи же всяко умрети же. Аще ли же убоялся еси ложнаго на тя отречения смертнаго, по твоих друзей, сотонинских слуг, злодейственному солганию, се убо[125] явно есть ваше изменное умышление от начала и доныне. Почто же апостола Павла презрел еси, яко же рече: «Всяка душа владыкам превладеющим да повинуется: никоя же бо владычества, яже не от бога, учиненна суть: тем же противляяйся власти, божию повелению противится». Смотри же сего и разумей, яко противляяйся власти богу противится; аще убо кто богу противится, — сей отступник именуется, еже убо горчайшее согрешение. Сие же убо реченно бысть о всякой власти, еже убо кровми и браньми приемлюще власти. Разумей же реченное, яко не восхищением прияхом царство; тем же наипаче, противляяйся власти, богу противится. Тако же и апостол Павел рече, ты же и сия словеса презрел еси: «Раби, послушайте господий своих, не пред очима точию работающе, яко чело­веком угодницы, но яко богу, и не токмо благим, но и строптивым, не токмо за гнев, но и за совесть». Се бо есть воля господня — еже, благое творяще, пострадати. А аще праведен еси и благочестив, про что не изволил еси от мене, строптиваго владыки, страдати и венец жизни наследити? <...>

А о безбожных язы­цех что и глаголати! Понеже те все царствии своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют. А Российское самодержавство изначала сами владеют своими государствы, а не боляре и вельможи. И того в своей злобе не могл еси разсудити, нарицая благочестие, еже подо властию нарицаемаго попа и вашего злочестия повеления самодержавству быти! А се по твоему разуму нечестие, еже от бога данные нам власти самем владети и не восхотехом подо властию быти попа и вашего злодеяния! Се ли разумевая «супротив», яко вашему злобесному умышлению тогда, божиею милостию и пречистые богородицы заступлением, и всех святых молитвами, и родителей своих благословением погубити себя не дал есми? А какова злая от вас тогда пострадах! Сие убо пространнейши напреди словом известит. <...>

Се убо разумей разньство постничеству, и общежительству и святительству, и царству. И аще убо царю се прилично: иже биющему в ланиту обратити другую? Се убо совершеннейшая заповедь. Како же царство управити, аще сам без чести будет? Святителем же сие прилично. По сему разумей разньства святительству с царством. Обрящеши же много и во отрекшихся мира наказания, аще и не смертию, но зело тяжкая наказания. Колми же паче во царствие подобает наказанию злодейственным человеком быти.

Тако же убо и ваше хотение, еже вам на градех и на властех совладети, идеже быти, не подобает. И что от сего случишася в Руси, егда быша в коемждо граде градоначальницы и местоблюстители, и какова разо­рения быша от сего, сам своима беззаконныма очима видал еси. От сего можеши разумети, что сие есть. К сему пророк рече: «Горе мужу, им же жена обладает, горе граду, им же мнози обладают». Видиши ли, яко подобно женскому безумию владения многих? Аще не под единою властию будут, аще крепки, аще и храбри, аще и разумни, но обаче[126] женскому безумию подобни будут, аще не под единою властию будут. Понеже яко жена не может своего хотения уставити — овогда тако, иногда же инако, тако же убо и многих — ового же тако хотение, инаго же инако. И сего ради разная хотения и разумы женскому безумию подобно есть. Се убо указах ти, како благо есть вам на градех седети и мимо царей царствии владети. От сего убо мнози могут разумети, имущий разум. <...>

А сильных есми во Израили не побили, и не вем, кто есть сильнейший во Израили, понеже бо Руская земля правится божиим милосердием, и пречистые богородицы милостию, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи нами, своими государи, а не судьями и воеводы, ниже ипаты и стратиги. Ниже воевод своих различными смертьми разторгли есмя, — аз божиею помощию имеем у себе воевод множество и опричь вас, изменников. А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есми были.<...>

Тако же изволися судбами божиими быти, родительнице нашей благочестивой царице Елене преити от земнаго царствия на небесное; нам же со святопочившим братом Георгием сиротствующим родителей своих и ни откуду же промышления человеческаго не приемлюще, токмо на божие милосердие уповающе и пречистые богородицы милость, и на всех святых молитвы и на родителей своих благословение и упование положихом. Мне же осмому лету от рождения тогда преходяще и тако подовластным нашим аки хотение свое улучившим, еже царство без владателя обретоша, нас убо государей своих никоего промышления доброхотнаго не сподобиша, сами же ринушеся богатству и славе, и тако наскочиша друг на друга. И елико тогда сотвориша! Колико бояр наших, и доброхотных отца нашего и воевод избиша! Дворы, и села, и имение дядь наших себе восхитиша и водворишася в них! И казну матери нашей перенесли в Большую казну, неистово ногами пхающе и осны колюще, а иное же разъяша. А дед твой Михайло Тучков то и творил. И тако князь Василей и князь Иван Шуйские самовольством у меня в бережении учинилися, и тако воцаришася; а тех всех, которые отцу нашему и матери нашей были главные изменники, ис поимания их выпускали и к себе их примирили. А князь Василей Шуйской на дяди нашего княж Андрееве дворе учал жити, и на том дворе, сонмищем июдейским, отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина изымав и, позоровавши, убили; и князя Ивана Федоровича Бельского и иных многих в разные места заточиша, и на церковь вооружишася, и Данила митрополита, сведше с митрополии, и в заточение послаша; и тако свое хотение во всем учиниша, и сами убо царствовати начаша. Нас же, со единородным братом моим, святопочившим Георгием, питати начаша яко иностранных или яко убожейшую чадь. Мы же пострадали во одеянии и в алчбе! Во всем бо сем воли несть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомянути: нам бо в юности детская играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской седя на лавке, лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прикланяяся не токмо яко родительски, но ниже властельски, рабское ничто же обретеся. И такова гордения кто может понести? Како же исчести таковая бедне страдания многа, еже от юности пострадах? Многажды же поздо ядох не по своей воле! Что же убо о казнах родительского ми достояния? Вся восхитиша лукавым умышлением, бутто детем боярским жалование, а все себе у них поимаша во мздоимание, а их не по делу жалуючи, верстая не по достоинству; а казну деда нашего и отца нашего себе поимаша, и тако в той нашей казне исковаша себе сосуды златыя и сребреныя и имена на них родителей своих возложиша, бутто их родительское стя­жание; а всем людем ведомо: при матери нашей у князя Ивана Шуйсково была шуба мухояр зелен на куницах, да и те ветхи; и коли б то было их старина, и чем было сосуды ковати, ино лутчи шуба переменити, а в ысходке сосуды ковати. Что же о казнах дядь наших глаголати? Но все себе восхитиша. По сем же на грады и села возскочиша, и тако горчайшим мучением многообразными виды имения ту живущих без милости пограбиша. Суседствующих же от них пакости и напасти кто может исчести? Подовластных же всех аки рабы себе сотвориша, рабы же своя аки вель­можи сотвориша; правити же мнящеся и строити, и, вместо сего, неправды и нестроения многая устроиша, мзду же безмерну ото всех збирающе, и вся по мзде творяще и глаголюще.

И тако им многа лета жившим, мне же возрастом тела преспевающе, и не восхотех под властию рабскою быти, и того для князя Ивана Василевича Шуйского от себя отослал, а у себя есми велел быти боярину своему князю Ивану Федоровичю Бельскому. И князь Иван Шуйской, приворотя к себе всех людей и к целованию приведе, пришел ратию к Москве, и боярина нашего князя Ивана Федоровича Бельского и иных бояр и дворян переимали советники его Кубенские и иные, до его приезду, и сослали на Белоозеро и убили, да и митрополита Иоасафа с великим безчестием с митрополии согнаша. Тако же и князь Андрей Шуйской с своими единомысленники пришед к нам в ызбу в столовую, неистовым обычаем перед нами изымали боярина нашего Федора Семеновича Воронцова, ободрав его и позоровав, вынесли из ызбы да убити хотели. И мы посылали к ним митрополита Макария, да бояр своих Ивана, да Василья Григорьевичев Морозовых своим словом, чтоб его не убили, и оне едва по нашему слову послали его на Кострому а митрополита затеснили и манатью на нем с ысточники изодрали, а бояр в хребет толкали. Ино то ли доброхотны, что бояр наших и угодных, сопротивно нашему повелению переимали и побили и разными муками и гонении мучили? И тако ли годно за нас, государей своих, души полагати, еже к нашему государьству ратию приходити и перед нами сонмищем июдейским имати, и с нами холопу з государем ссылатися, и государю у холопа выпрашивати? Тако ли пригоже прямая служба воинству? Вся вселенная подсмеет такою правду. О гонении же что изглаголати, каковы тогда случишася? От преставления матери нашия и до того времяни шесть лет и пол не престаша сия злая!

Нам же пятагонадесят[127] лета возраста преходяще, и тако сами яхомся строити свое царство, и по божие милости и благо было началося строити. И понеже грехом человеческим повсегда божию благодать раздражающим, и тако случися грех ради наших, божию гневу распростершуся, пламени огненному царствующий град Москву попалившу, наши же изменные бояре, от тебе же нарицаемыя мученики (их же имена волею премину), аки время благополучно своей изменной злобе улучиша, научиша народ скудожайших умом, бутто матери нашей мать, княгини Анна Глинская, с своими детьми и людьми сердца человеческия выимали и таким чародейством Москву попалили; да бутто и мы тот их совет ведали. И тако тех изменников научением боярина нашего, князя Юрья Василь­евича Глинсково, воскричав, народ июдейским обычаем, изымали его в пре­деле великомученика Христова Димитрия Селунского, выволокли его в соборную и апостольскую церковь Пречистыя богородицы против митрополича места, без милости его убиша и кровию церковь наполниша и выволокли его мертва в передние двери церковныя и положиша его на торжищи яко осужденника. И сие в церкви убийство всем ведомо, а не яко же ты, собака, лжеши! Нам же тогда живущим в своем селе Воробьеве, и те изменники научили были народ и нас убити за то, что бутто мы княж Юрьеву мать, княгиню Анну, и брата его князя Михаила у себя хороним от них. Како убо смеху не подлежит мудрость сия! Почто убо нам самим царству своему запалителем быти? Толика убо стяжания, прародителей наших благословение, у нас погибоша, еже ни во вселенней обрястися может. Кто же безумен или яр таков обрящется, разгневався на рабы, да свое стяжание погубити? И он бы их попа­лил, а себя бы уберег. Во всем ваша собачья измена обличается! Яко же сему подобно, еже Иван Святый водою кропити, толику безмерну вы­соту имущу? И сие убо безумие ваше явственно! И тако ли доброхотно подобает нашим бояром и воеводам нам служити, еже такими собрании собатцкими, без нашего ведома, бояр наших убивати, да еще и в черте кровной нам? И тако ли душу свою за нас полагают, еже убо душу нашу желают от мира сего на всяк час во он век препустити? Нам убо закон полагающе во святыню, сами же с нами же путишествовати не хотяще! Что же, собака, и хвалишися в гордости и иных собак измен­ников похваляешь бранною храбростию? Господу нашему Исусу Христу глаголящу: «Аще царство само на ся разделится, то не может стояти царство то», како же может бранная люте понести противу врага, аще междоусобными браньми растлится царство? Како убо может древо цвести, аще корени суху сущу? Тако и сие: аще не прежде строения в царствии благо будет, како бранная храбре поставятся? Аще убо предво­дитель не множае полк утвержает, тогда множае побеждаем паче бывает, неже победит. Ты же, вся сия презрев, едину храбрость похваляешь, а о чесом же храбрости состоятися, сия ни во что же полагаеши, и являя ся не токмо утвержая храбрость, но паче разрушая. И являя ся яко ничто же еси; в дому изменник, в ратных же пребывании разсуждения не имея, понеже хощеши междоусобными браньми и самовольством храбрость утвердити, емуже быти не возможно.

До того же времени бывшу сему собаке Алексею Адашову, вашему начальнику, нашего царствия во дворе, и в юности нашей, не вем, каким обычаем из батожников водворившася, нам же такия измены от вельмож своих видевше, и тако взяв сего от гноища и учинив с вельможами, а чающе от него прямыя службы. Каких же честей и богатств не исподних его, и не токмо его, но и род его! Какова же служения праведна от него приях? Напреди возвестим. По сем же, совета ради духовнаго, и спасения ради души своея, приях попа Селивестра, а чающе того, что он, предстояния ради у престола владычня, побережет своея души, а он, поправ священныя обеты и херотонию, иже со аггелы у пре­стола владычня предстояния, иде же желают аггели приникнути, иде же повсегда агнец божий жремый за мирское спасение, и никогда же пожренный, — еже он во плоти сый, серафимския службы своими руками сподобися, и сия убо вся поправ, лукавым обычаем, и сперва убо яко благо нача, последуя божественному писанию. Мне же ведевшу в божественном писании, како подобает наставником благим покорятися без всякого разсуждения, и сему, совета ради духовнаго, повинухся волею, а не в неведение; он же восхитився властию, яко же Илия жрец, нача совокуплятися в дружбу подобно мирским. Потом же собрахом вся архиепи­скопы, и епископы, и весь освященный собор русския митрополии, и еже убо в юности нашей содеянная, на вас, бояр наших, наши опалы, та же и от вас, бояр наших еже нам сопротивное и проступки, сами убо пред отцем своим и богомольцем, перед Макарием, митрополитом всеа Русии, во всем в том соборне простихомся; вас же, бояр своих, и всех людей своих в проступках пожаловали и вперед того не воспоминати; и тако убо мы всех вас яко благи начахом держати.

Вы же перваго своего лукаваго обычая не остависте, но паки на первая возвратистеся, и паки начасте лукавым советом служити нам, а не истинною, и вся со умышлением, а не простотою творити. Тако же поп Селивестр со Алексеем здружились и начаша советовати отаи нас, мневше нас неразсудных суще; и тако, вместо духовных, мирская нача советовати, и тако помалу всех вас бояр в самовольство нача приводити, нашу же власть с вас снимающе, и в супротивословие вас приводяще, и честию вас мало не с нами равняюще, молотчих же детей боярских с вами честию уподобляюще. И тако помалу утвердися злоба сия, и вас почали причитати к вотчинам и ко градом и к селом; еже деда на­шего великого государя уложение, которые вотчины у вас взимати и ко­торым вотчина еже несть потреба от нас даятися, и те вотчины ветру по­добно раздаяли неподобно, и то деда нашего уложение разрушили, и тем многих людей к себе примирили. И потом единомысленника своего, князя Дмитрия Курлятева, к нам в синклит припустили; нас же подходя лукавым обычаем, духовного ради совета, бутто души ради то творит, а не лукавством; и тако с тем своим единомысленником нача злый совет утвержати, и ни единыя власти оставиша, идеже своя угодники не поставиша, и тако во всем свое хотение улучиша. Посем же с тем своим единомысленником от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, еже вам бояром нашим по нашему жалованию честию и председанием почтенным быти; сия убо вся во своей власти, а не в нашей положиша, яко же вам годе, и яко же кто как восхощет; потом же утвердися друж­бами, и всю власть во своей воли имый, ничто же от нас пытая, аки несть нас, вся строения и утвержения по своей воле и своих советников хотения творяще. Нам же что аще и благо советующе, сия вся непотребна им учиняхуся, они же аще что непотребна учиняху, аще что строптиво и развращенно советоваху, но сия вся во благо творяху!

И тако убо ниже во внешних, ниже во внутренних, ниже в малейших и худейших, глаголю же до пища и до спания, вся не по своей воле бяху, но по их хотению творяхуся; нам же аки младенцем пребывающим. Ино се ли сопротивно разуму, еже не восхотехом в совершенем возрасте младенцем быти? Та же посем и сия утвердися; еже нам противословие ни единому еже от худейших советников его тогда потреба рещи, но сия вся аки злочестива творяхуся, яко же в твоей бесосоставной грамоте написано; от его же советников, аще кто и худейших нам не яко владыце или яко к брату, но аки к худейшему человеку надменная словеса неистове изношаху, и сия вся благочестиве вменяхуся им; кто убо мало послушание или покой нам сотворит, тому убо гонение и мучение велико; аще же кто раздражит нас чем или кое принесет нам утеснение, тому бо­гатство и слава и честь: аще ли не тако, то душе пагуба и царству разо­рение! И тако убо нам в сицевом[128] гонении и утеснении пребывающим, и таковая злая не токмо от дни и до дни, но от часу растяху; и еже убо нам сопротивно — сия умножахуся, а еже убо нам послушно и покойно, сия умаляхуся. Таково убо тогда православие сияше! Кто же убо может подробну изчести, еже в житейских пребывании, хожениих и в покое, та же и во церковном предстоянии и во всяком своем житие, гонение и утеснение? И тако убо сим бывающим: нам же сия бога ради вмещающим, мняще убо, яко душевныя ради пользы сицевая утеснения творит нам, а не лукавства ради.

Та же, по божию изволению со крестоносною хоругвию всего право­славного християнского воинства, православнаго ради християнства заступления, нам бо двигшимся на безбожный язык Казанский и тако неизреченным божиим милосердием, иже над тем безбожным языком победу показавше, со всем бо воинством православнаго християнства здравы возвратихомся восвояси. Что же убо изреку от тебе нарицаемых мучеников доброхотство к себе? Како убо: аки пленника всадив в судно, везяху зело с малейшими людьми сквозе безбожную и невервую землю! Аще не бы всемогущая десница вышняя защитила мое смирение, то всячески живота гонзнул бы. Таково тех доброхотство к нам, за кого ты глаголешь, и тако за нас душы полагают, еже нашу душу во иноплемен­ных руки тщатся предати!

Та же нам пришедшим в царствующий град Москву, богу же мило­сердие свое к нам множащу и наследника нам тогда давшу, сына Димит­рия. Мало же времени минувшу, еже убо в человеческом бытии случается нам же немощию одержимым бывшим и зельне изнемогшим, тогда убо еже от тебе нарицаемыя доброхотны возшаташася, яко пиянии, с попом Селивестром и с начальником вашим Алексеем Адашовым, мневше нас небытию быти, забывше благодеяний наших, ниже своих душ, еже отцу нашему целовали крест и нам, еже кроме наших детей иного государя себе не искати; они же хотеша воцарити, еже от нас разстоящася в коленех, князя Володимера; младенца же нашего, еже от бога даннаго нам, хотеша подобно Ироду погубити (и како бы им не погубити!), воцарив князя Володимера. Понеже бо и во внешних писаниих древних реченно есть, но обаче прилично: «Царь бо царю не кланяется; но единому умершу, другий обладает». Се убо нам живым сущим, такова от своих подовластных доброхотства насладихомся: что же убо по нас будет! Та же божиим милосердием, нам узнавшим и уразумевшим внятельно, и сий совет их разсыпася. Попу же Селивестру и Алексею Адашову оттоле не престающе злая советовати, и утеснение горчяйшее сотворяти, на доброхотных же нам гонение разными виды умышляюще, князю же Володимеру во всем его хотение утвержающе, та же и на нашу царицу Анаста­сию ненависть зельну воздвигше и уподобляюще ко всем нечестивым царицам; чад же наших ниже помянути могоша. <...>

Та же убо наченшесь войне, еже на германы, — о сем же убо напреди слово пространнейши ся явит, — попу же убо Селивестру и с вами своими советники о том на нас люте належаще, и еже убо, согрешений ради наших, приключающихся болезнех на нас и на царице нашей и на чадех наших, и сия убо вся вменяху аки их ради, нашего к ним непослушания сия бываху! <...>

И сице убо нам в таковых зелных[129] скорбех пребывающим, и понеже убо такова отягчения не могохом понести, еже нечеловечески сотвористе, и сего ради, сыскав измены собаки Алексея Адашова со всеми его со­ветники, милостивно ему свой гнев учинили: смертные казни не положили, но по розным местом розослали. Попу же Селивестру, видевше своих советников ни во что же бывше, и сего ради своею волею отоиде, нам же его благословне отпустившим, не яко устыдившеся, но яко не хотевшу ми судитися зде, но в будущем веце, пред агньцем божиим, еже он повсегда служа и презрев лукавым своим обычаем, злая сотвори ми; но в будущем веце хощу суд прияти, елико от него пострадах душевне и телесне. Того ради и чаду его сотворих и по се время во благоденстве пребывати, точию убо лица нашего не зря. <...> А еже убо мирским, яже подо властию нашею су­щим, сим убо по их измене, тако и сотворихом; исперва же убо казнию конечною ни единому коснухомся; всем же убо, иже к ним не приставше, повелехом от них отлучатися, и к ним не приставати, и сию убо заповедь положивше и крестным целованием утвердихом; и понеже убо от нарицаемых тобою мучеников и согласных им наша заповедь ни во что же бысть и крестное целование преступивше, не токмо отсташа от тех изменников, но и болми начата им помогати и всячески промышляти, дабы их на первый чин возвратити и на нас лютейшее составляти умышление; и понеже убо злоба неутолима явися и разум непреклонен обличися, — сего ради повинные по своей вине таков суд прияли. <...>

О германских же градех глаголеш, яко тщанием разума изменников наших от бога даны нам. Но, яко же научен еси от отца своего диявола лжею глаголати и писати! Како убо, егда начася брань, еже на германы, тогда посылали есмя слугу своего царя Шихалея и боярина своего и вое­воду князя Михаила Васильевича Глинсково с товарыщи германы воевати, и от того времени от попа Селивестра и от Алексея и от вас каковая отягчения словесная пострадах, ихже несть мощно подробну изглаголати. Еже какова скорбная ни сотворится нам, то вся сия герман ради случися! <...>

Мздовоздателя бога призываеш; воистинну то есть всем мздовоздатель всяким делом, благим же и злым; но токмо подобает человеку разсуждение имети, како и против каких дел своих кто мздовоздаяния приемлет? Лице же свое показуеши драго. Кто бо убо и желает таковаго ефиопскаго лица видети? Где же убо кто обрящет мужа правдива и зыкры[130] очи имуща? Понеже вид твой и злолукавый твой нрав испове­дует! <...>

Вы же владатели и учители повсегда хощете быти, аз же яко младенец. Мы же уповаем милостию божиею, понеже доидохом в меру возраста исполнения Христова и, кроме божия милости и пречистые богородицы и всех святых, от человек бо учения не требуем, ниже подобно есть владети множеством народа, и разума от них требовати. <...>

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским.–М.:Наука,1993.–С.12-14,16,24,26-33, 38,43,46