Из «Нового летописца»

258. О разорении Московского государства. Хощу ж вам, братие, поведати, кии уста от горести вопиют, или кий язык такое злоумышление возглаголит. Начну ж глаголати повесть сию, еже не точию человецы, но и нечювственное камение и самыя стихия творит плакати, не токмо человецы, но и скоты глаголати и рыдати. Горе, горе! Увы, увы! Како в наши дни видеша очи наши и уши наши слышаще еже о таком разорении и запустении о царствующем граде Москве от безбожных латын, от польских и от литовских лю­дей, от своих злодеев изменников и богаотступников, от боя­рина от Михаила Салтыкова с товарыщи Первое убо нач­нем глаголати сице. Бысть убо в лето 6119 году во святый великий пост во вторник, и начаша выходити роты по По­жару[195] и по площадем; и первое начаша сещи в Китае городе в рядах, потом же приидоша ко князь Ондрею Васильевичю Голицыну на двор, тово тут и убиша. Потом же, вышед ис Китая по Тверской улице, и начаша побивати. В Тверские же ворота их не пропустиша, что быша тут слободы стрелец­кие. Потом же поидоша на Устретенскую улицу; на Устретенской же улице совокупишась с пушкари князь Дмитрей Михайлович Пожарской и нача с ними битися и их отбиша и в город втопташа, а сами поставиша острог у Веденья Пре­чистые Богородицы. Потом же поидоша на Кулишки, тамо ж против их собрась Иван Матвеевич Бутурлин. И сташа в Яуз­ских воротах, а улиц Кулижек и иных не можаху отнять. По­том же они поидоша за Москву реку, там же против их ста Иван Колтовской. Видя же они, литовские люди, мужество и крепкостоятельство московских людей, начаша зажигати в Белом городе дворы. Той же зачинатель злу Михайло Сал­тыков первой нача двор жечь свой. В той же во вторник посекоша много множество людей, кои быша в те поры тут; и сказываху, что по всем рядам и улицам выше человека труп человеч лежаше, а Москвы в тот день пожгоша немного: от Кулижских ворот по Покровку, а от Чертожских ворот по Тверскую улицу. Прокофей же Ляпунов и иные воеводы сами вскоре не приидоша и на помощь не прислаша. В той же во вторник в день и в нощь безпрестани бьющеся, на утрие ж в среду приидоша от Прокофья Иван Васильев сын Плещеев. В то ж время прииде из Можайска полковник Струс с ли­товскими людьми и с ними биющеся. Они же противу его не постояше: покиня щиты, побежаху все назад. Литовские ж люди, выехав из города, зажгоша за Олексеевскою башнею Илью пророка и Зачатейской монастырь, потом же и дере­вянный город зажгоша за Москвою рекою. Видя такую по­гибель, побегоша вси кои куда. Потом же вышли ис Китая многие люди к Устретенской улице и х Кулишкам. Там же с ними бился у Веденсково острожку и не пропустил их за каменный город прежереченной князь Дмитрей Михайлович Пожарской через весь день и многое время тое страны не дал жечь; и, изнемогши от великих ран, паде на землю; и, взем ево, повезоша из города вон к живоначальной Троице в Сергиев монастырь. Людие ж видеша Московского государ­ства, что им ни откуды помочи нет, побегоша все с Москвы. О велие чюдо! Како не помроша и како не погибоша от та­кие велие стужи? В той бо день мразу бывшу велию, они ж идоша не дорогою прямо, яко ж убо с Москвы до самые Яузы не видеху снегу, все идяху людие. Те же литовские люди за ними не поидоша и в Белом городе мало лю­дей побиша: всех людей побиша в Кремле да в Китае; в Бе­лом же городе тех побиша, кои с ними билися. И начаша жещи посады и городы и в Белом городе все пожгоша и деревяной город и с посады пожгоша: только осташася за Яузою слободы, что не успеша пожечь. Сами ж литовские люди и московские изменники начаша крепити осаду. По­следние же люди Московского государства седоша в Симанове монастыре в осаде и начаша дожидатися ратных людей под Москву.

259. О приходе под Москву и о выборе началь­ников. Придоша ж все воеводы изо всех городов к Николе на Угрешу и совокупишася вси за едино, поидоша под Мо­скву. Литовские ж люди выидоша за Яуские ворота и поста­виша с ними бою немного, поидоша все в город. Воеводы ж приидоша под Москву и начаша становитися подле каменново Белово города. Прокофей Ляпунов ста с ратными людь­ми у Яузских ворот, князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да Иван Заруцкой сташа против Воронцовского поля, вое­воды ж костромские и ярославские и романовские: князь Федор Волконской, Иван Волынской, князь Федор Козловской, Петр Мансуров сташа у Покровских ворот, у Устретенских ворот — окольничей Артемей Васильевич Измайлов с товарищи, у Тверских ворот — князь Василей Федорович Ма­сальской с товарыщи. Бысть у них под Москвою меж себя рознь великая, и делу ратному спорыни не бысть меж ними. И начаша всею ратью говорити, чтоб выбрати одних на­чальников кому ими владеть, а им бы одних их и слушати. И снидошася всею ратью и думаша и выбраша в начальники князь Дмитрея Тимофеевича Трубецково да Прокофья Ляпу­нова да Ивана Заруцково. Они же начаша всеми ратными людьми и всею землею владети, с литовскими ж людьми бои бываху по всякой день.<…>

283. О присылке из Нижнева Нова города ко князю Дмитрею Михайловичу и о приходе в Нижней и о собрании ратных людей. Во всех же городех Московского государства слышаху таковое душевредство под Москвою и о том скорбяще и плакахуся и кре­ста не целоваху ни в котором городе, а помочи нихто не можаше содеяти. Ото всех же градов во едином граде, рекомом в Нижнем Нове городе, те же нижегородцы, перевновав пра­вославной християнской вере, и не хотяху видети православ­ной веры в латынстве, начаша мыслити, како бы помощь Московскому государству. Един же от них нижегородец имеяше торговлю мясную Козма Минин, рекомый Сухорук, возопи во все люди: «будет нам похотеть помочи Москов­скому государству, ино нам не пожелети животов своих; да не токмо животов своих, ино не пожелеть и дворы свои про­давать и жены и дети закладывать и бити челом, хто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником». Нижегородцем же всем ево слово любо бысть, и здумаша послати бити челом к столнику ко князю Дмит­рею Михайловичу Пожарскому Печерсково монастыря архимарита Феодосия, да изо всех чинов всяких лутчих людей. Князю же Дмитрею Михайловичу в то время бывшу у себя в вотчине, лежащу от ран, от Нижнева 120 поприщ, архимарит же и все нижегородцы приидоша ко князю Дмитрею Ми­хайловичу и биша ему челом со слезами, чтобы к ним ехал в Нижней Нов город и стал бы за православную християнскую веру и помочь бы учинил Московскому государству. Князь Дмитрей же их совету рад бысть и хотяше ехати в тот час, да ведаша у нижегородцов усердья и непослушанье к вое­водам и писаше к ним, чтоб они выбрали у себя ис посацких людей, кому быть с ним у такова велика дела и казну збирати, а с Кузмою с Мининым бысть у них по слову. Той же архимарит и нижегородцы говориша князю Дмитрею, что у них такова человека во граде нет. Он же им рече: «есть у вас Кузма Минин; той бывал человек служивой, тому то дело за обычей». Нижегородцы ж, слышав такое слово, наипаче ради быша и приидоша в Нижней и возвестиша вся. Ниже­городцы же тому обрадовашеся и нача Кузме бити челом. Кузма же им для укрепления отказываше, что не хотя быть у такова дела. Они же ему с прилежанием говоряху. Он же нача у них прошати приговору, что им во всем быти послуш­ливым и покорливым во всем и ратным людем давати деньги. Они же даша ему приговор. Он же написа приговор, не токмо что у них имати животы, но жены и дети продавати, а рат­ным людем давати. И взя у них приговор за руками и посла тот приговор ко князю Дмитрею в тот час для того, чтоб того приговору назад у него не взяли. В то же время приидоша из Орземаса от смольян челобитчики, чтоб их приняли к себе в. Нижней. Нижегородцы же послаша ко князю Дмитрею и тех челобитчиков смольян послаша к нему же и велеху им бити челом, чтоб шол в Нижней, не мешкая. Они же ко князю Дмитрею приидоша и биша ему челом, чтоб в Нижней шол, не мешкая. Он же поиде в Нижней, а их отпусти наперед, а смольяном повеле итти в Нижней. На дороге ж к нему при­идоша дорогобужане и вязмичи. Он же приде с ними в Ниж­ней. Нижегородцы же его встретиша и прияша с великою честию. Смольяне же в Нижней приидоша в то же время. Он же им нача давати жалование, что збираху в Нижнем.

284. О приезде из городов ратным людем и з казною из городов. В Нижнем же казны становяше мало. Он же нача писати по городом в Поморския и во все Понизовые, чтоб им они помогали итти на очищения Москов­ского государства. В городах же слышаху в Нижнем собра­ния, ради быша и посылаху к нему на совет и многую казну к нему посылаху и свезоша к нему из городов многую казну. Слышаху же в городех ратные люди, что в Нижнем збираютца все свободный чин, поидоша изо всех городов. Первое приидоша коломничи, потом резанцы, потом же из Украиных городов многия люди и казаки и стрельцы, кои сидели на Москве при царе Василье. Они же им даваша жалованье. Богу же призревшу на ту рать, и даст меж ими совет велий и любовь, что отнюдь меж ими не бяше вражды никакия; кои убо покупаху лошади меньшою ценою, те же лошади побыша месяц, те ж продавцы не познаху: тако богу поспоряющу всем.<…>

289. О присылке из Володимеря и ис-под Мо­сквы, о псковском воре Сидорке. Приидоша ж на Решму. В то же время приидоша из Володимеря посланницы от окольничего от Ортемья Васильевича Измайлова. Ортемей же бяше со князем Дмитрием во единой мысли и в совете. И писаху к нему, что во Пскове содеяся: приидоша де с Мо­сквы во Псков Иван Плещеев, да Казарин Бегичев со всеми людми, кои поидоша к вору, к Сидорку[196]. Той же Казарин не пожеле своей души и старости и, увидев вора, воскричал велиим гласом, что «истинной государь наш, колужской». Той же Иван Плещеев и казаки обратишася на истинный путь, не похотеша вражды в земли и начаша мыслити со псковским воеводою, со князем Иваном Федоровичем Хован­ским, како бы тово вора поимать и сказаху всем, что истин­ный вор. И положиша меж себя все совет благ, и тово вора поимав, и повезоша ево под Москву скована, а коих воров ево советников, переимав, посадиша в тюрму. В то же время придоша ис-под Москвы посланницы от князя Дмитрея Тимо­феевича Трубецково, да ото Ивана Заруцково, и писаху ко князю Дмитрею Михайловичю с товарыщи и ко всей рати, что «по грехом зделалося под Москвою: прелстихомся и целовахом крест псковскому вору; ныне же все людие тое вражью прелесть узнаша и целоваша крест изнова, что быти православным крестьяном во единой мысли и под Москву б итти, не опасаяся». Князь Дмитрей же и Кузма тако ж писаша под Москву, что оне никакова розвращения и опасения не имеют, а идут под Москву им на помощь, на очищение Московского государства. Тех же посланников отпустиша под Москву, а сами поидоша на Кинешму и на Кинешме сташа.<…>

291. О приходе в Ярославль. Князь Дмитрей же Михайлович и Кузма отпустиша князь Романа Петровича в Суздаль, а сами поидоша в Ярославль. Костромичи ж их проводиша с великою радостию и даша им на подмогу мно­гую казну. Они же идяху к Ярославлю, и многие люди их встречаху с радостию. Они же приидоша в Ярославль. Ярославцы же их прияша с великою честию и принесоша дары многая. Они же не взяша у них ничево и, быв в Ярославле, начаша промышляти, како бы им итти под Московское госу­дарство на очищение. К ним же начаша из градов приезжати многие ратные люди и посацкие люди привозити на помочь денежную казну; и хотяху итти под Москву вскоре. Поход же их замешкася. Приде же в те поры многая рать черкасы, и, пришед, сташа в Онтонове монастыре, а казаки стояху на Угличе. Василей Толстой прииде ис-под Москвы с казаками и ста в Пошехонье и многие пакости делаша уездам: многих дворян побил. А от Нова города же оберегахуся, что придоша немцы и сташа на Тихвине. Князь Дмитрей же Михаилович и Кузма начаша думати со всею ратью и со властьми и с посадцкими людми, како бы земскому делу было прибыль­нее, и здумаша в Великий Нов город послати послов, а на черкасы и на казаков послати рать.

292. О послех в Новъгород. В Нов город же приговориша послати послов: Стана Татищева, да ото всех горо­дов по человеку и изо всех чинов. И писаху к митрополиту Исидору и к боярину и к немецкому воеводе к Якову Пун-тусову и ко всем новгородцем, како у них с немцами поло­жено, чтобы к ним отписали с правдою. К немецкому же воеводе к Якову Пунтусову писаша, чтобы быти Московскому государству и Новъгородцкому под одним государем; «и бу­дет, король Свитцкой даст брата своего на государство и кре­стит в православную християнскую веру, и мы тому ради и хотим с ноугородцы в одном совете быть». А писаху к ним для того и посылаху, как поидут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы. Степан же прииде из Нова города и при­везе грамоты от митрополита и от боярина и от Якова Пунтусова, а в грамотах пишут коротко, что «пришлем со всем подлинно ото всево Новгородцково государства послов». А Степан сказал, что отнюдь в Нове городе добра нечево ждати.<…>

311. О приходе под Москву. На утрие же с реки Яузы поидоша под Москву. Князь Дмитрей же Тимофеевич Трубецкой с ратными людьми встретоша ево и зваша ево стоять к себе в острог. Он же ему отказа, что отнюдь вместе с казаками не стаивать. И пришед, ста у Арбацких ворот и уставишася по станом подле Каменново города, подле стены, и зделаша острог и окопаша кругом рвом и едва укрепитися успеша до етмансково приходу. Князь Дмитрей же Тимофе­евич Трубецкой и казаки начаша на князь Дмитрея Михаи­ловича Пожарсково и на Кузму и на ратных людей нелюбовь держати за то, что к ним в табары не пошли.

312. О приходе гетманском под Москву и о первом бою. На утрии же приходу своего под Москву посла для етмана[197] проведывати по всем городом. И августа в 21 день прибегоша под Москву и сказаша, что етман, с Вяземы поднявся, идет под Москву. Князь Дмитрей же и все ратные люди начаша готовитися против етмана и укреплятися. Етман же, пришед под Москву, и ста на Поклонной горе. На утрии же перелезя Москву реку под Новым Деви­чьим монастырем, и приде близ Чертольских ворот. Князь Дмитрей же со всеми ратными людьми выиде противу ево, а князь Дмитрей Трубецкой стоял на другой стороне Москвы реки у Крымсково двора и присла ко князь Дмитрею Михай­ловичю, чтобы прислати к ним конных сотен, а им промышляти на них с стороны. Они же чаяху, что правдою прислал он по люди, и, выбрав лутчие пять сотень, посла к ним. С етманом же бывшу бою конному с 1-го часа до осьмаго, от князь Дмитрея ж Трубецково ис полку и ис табар казачьи помочи не учиниша ни мало; лише казаки лаяху, глаголаху: «богати пришли из Ярославля, и сами одни отстоятся от ет­мана». Етману же наступающу всеми людьми, князю же Дмитрею и всем воеводам, кои с ним пришли с ратными людьми, не могущу противу етмана стояти конными людьми, и повеле всей рати сойти с коней, и начаша битися пешие: едва руками не ималися меж себя, едва против их стояша. Головы же те, кои посланы ко князю Дмитрею Трубецкому, видя неизможение своим полком, а от нево никоторые помочи нету и поидоша от нево ис полку бес повеления скорым де­лом. Он же не похоте их пустить. Они же ево не послушаша, поидоша в свои полки и многую помощь учиниша. Атаманы ж Трубецково полку: Филат Межаков, Офонасей Коломна, Дружина Романов, Макар Козлов поидоша самовольством на помощь и глаголаху князю Дмитрею Трубецкому, что «в вашей нелюбви Московскому государству и ратным людем пагуба становитца». И придоша на помочь ко князь Дмитрею в полки и по милости всещедраго бога етмана отбиша и мно­гих литовских людей побиша. На утрии же собраху трупу литовскаго больши тысечи человек и повелеша их покопати в ямы. Етман же, отшед, ста на Поклонной горе, а с По­клонной горы перешед, ста у пречистой Донской.<…>

314. О побое гетманском и об отходе гет­ману от Москвы. И августа в 24 день, на память иже во святых отца нашего Петра митрополита, поидоша етман з запасом на проход в Москву. Князь Дмитрей же Тимофее­вич Трубецкой с ратными людьми ста от Москвы реки от Лужников. Князь Дмитрей же Михаилович с своей стороны ста у Москвы реки, у Ильи пророка Обыденного, а воевод, кои с ним приидоша из Ярославля, поставиша, где был древяной град по рву. А против етмана послаша сотни многия. И бою бывшу великому с утра до шестаго часу, етман же, видя против себя крепкое стояние московских людей, и напусти на них всеми людьми, сотни и полки все смяша, и втоп­тал в Москву реку. Едва сам князь Дмитрей с полком своим стоял против их. Князь Дмитрей же Трубецкой и казаки все поидоша в табары. Етман же, пришед, ста у Екатерины муче­ницы христовы и табары постави. И острожок, что был у Климента, папы Римского, сидеша в нем казаки, литовские люди взяша и посадиша своих литовских людей. Людие же сташа в великой ужасти и посылаху х казаком, чтобы сопча промышляти над етманом. Они же отнюдь не помогаху. В та же время прилучися быти в полках у князь Дмитрея Михаи­ловича Пожарсково Троицкому келарю Аврамию Палицыну, и пойде в табары х казаком и моляша их и посули им мно­гую монастырьскую казну. Они же, ево послушавше, поидоша и придоша с обеих сторон от Трубецково полку и от Пожар­сково и совокупишася вместе, острожок Клементьевской взяша и литву побиша: одних венгорей побиша семьсот чело­век, и опять седоша в остроге, а иные пехота легоша по ямам и по кропивам на пути, чтоб не пропустить етмана в город. Всею же ратию начаша плакати и пети молебны, чтобы Мо­сковское государство бог избавил от погибели, и обрекошася всею ратию поставити храм во имя Стретение пречистые богородицы и святого апостола и евангелиста Ивана Бого­слова, да Петра митрополита, московского чюдотворца. Дню же бывшу близко вечера, бог же положи храбрость в немощнаго: приде бо Кузма Минин ко князю Дмитрею Михаиловичю и просяще у нево людей. Князь Дмитрей же ему глаголаше: «емли, ково хощеши». Он же взя рохмистра Хмелевскаго[198] да три сотни дворянския, и перешед за Москву реку, и ста против Крымсково двора. Тут же стояху у Крымсково двора рота литовская конная да пешая. Кузма же с теми сотнями напустиша впрямь на них. Они же быша богом го­нимы и, помощию пречистые богоматери и московских чюдо-творцов, не дождався их, побегоша к табарам Хаткееаым, рота роту смяху. Пехота же, видя то, из ям и ис кропив поидоша тиском к табарам. Конныя же все напустиша. Етман же, покинув многие коши и шатры, побежа ис табар. Воеводы ж и ратные люди сташа по рву древяного города, коши же и шатры все поимаша. Многие ж люди хотяху битися. Началь­ники же их не пустиша за ров, глаголаху им, что не бывает на один день две радости, а то зделалось помощию божиею. И повелеша стреляти казаком и стрельцом, и бысть стрельба на два часа, яко убо не слышети, хто что говоряше. Огню же бывшу и дыму, яко от пожару велия, гетману же бывшу в великой ужасти, и отойде к пречистой донской и стояще во всю нощь на конех. На утрие же побегоша от Москвы. Срама же ради своего прямо в Литву поидоша.<…>

318. О взятии города Китая. Литовским же людем в городе бысть теснота великая: никуда их не выпускаху. Гладу же у них бывшу великому, выпущаху из города вся­ких людей. По милости ж всещедраго бога на память Аверкия Великого поидоша приступом и Китай взяша и многих литовских людей побиша.

319. О выпуске боярских и всяких ч и нов лю­дей жен. Литовские же люди видяху свое неизможение, повелеху бояром своих жен и всяким людем выпущати из города вон. Бояре же о том оскорбяся, куда б их выпустити вон, и послаша ко князь Дмитрею Михаиловичю Пожарскому и х Кузме и ко всем ратным людем, чтобы пожаловали их, приняли без позору. Князь Дмитрей же повеле им жен своих выпущати и пойде сам и прият жены их чесно и проводи их коюждо к своему приятелю и повеле им давати корм. Казаки ж все за то князь Дмитрея хотеша убити, что грабить не дал боярынь.

320. О выводе боярском и о здаче Кремля города. Литовские ж люди, видя свое неизможение и глад великой, и град Кремль здавати начаша и начаша уговариватца, что бы их не побили, полковником же и рохмистром и шляхтам чтобы итти ко князю Дмитрею Михайловичю в полк Пожарскому, а к Трубецкому отнюдь не похотеша итти в полк. Казаки ж, видя то, что приидоша на Каменной мост все бояре, и собрашася все, з знаменами и со оружием при­идоша и хотяху со князь Дмитреевым полком битися, едва у них без бою пройде. Казаки ж поидоша к себе в табары, а бояре из города выидоша. Князь Дмитрей же Михаилович прия их с честию и возда им честь велию. На утрии же Струс полковник[199] с товарыщи Кремль город здаша. И Струса взяша в полк ко князь Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому со всем полком ево. Казаки ж весь ево полк побиша, немногие осташа. Будилов же полк взяша в князь Дмитреев в полк Михаиловича Пожарсково и их послаша по городом, ни единова не убиша и не ограбиша их. Сидение ж их бяше в Мо­скве таково жестоко: не токмо что собаки и кошки ядяху, но и людей руских побиваху. Да не токмо что руских людей побиваху, и ядяху, но и сами друг друга побиваху и едяху. Да не токмо живых людей побиваху, но и мертвых из земли роскопываху: как убо взяли Китай, то сами видехом очима своима, что многая тчаны насолены быша человечины.

Хрестоматия по истории СССР. XVI-XVII вв. – М.: Изд-во соц.-экон.лит-ры,1962. –

С.325-327, 341-350. - № 90,95

20. Повесть о Земском соборе 1613 года[200]

По взятии царствующаго града Москвы многих литовских людей посекоша, а больших панов по темницам разсадиша и по городом розвозиша, но мысль имеяше с Литвою мирнаго времени.

Донских же и польских казаков въехаше в Москву тогда сорок тысящ, а по­борники по царствующему граду Москве и по православной вере християнской. И хожаху казаки в Москве толпами, где ни двигнутся гулять в базарь — человек 20 или 30, а все вооруженны, самовластны, а меньши человек 15 или десяти никако же не двигнутся. От боярска же чина нихто же с ними впреки глаголети не смеюще и на пути встретающе и бояр же в сторону воротяще от них, но токмо им главы своя поклоняюще.

Князи ж и боляра московские мысляще на Росию царя из вельмож боярских и изобравше седмь вельмож боярских: первый князь Феодор Ивановичь Мстиславской, вторый князь Иван Михайловичь Воротынской, третей князь Дмитрей Тимофиевичь Трубецкой, четвертой Иван Никитин Романов, пятый князь Иван Борисовичь Черкаской, шестый Феодор Ивановичь Шереметев, седьмый князь Дмитрей Михайловичь Пожарской, осмый причитается князь Петр Ивановичь Пронской, но да ис тех по божии воли да хто будет царь и да жеребеют.

А с казаки совету бояра не имеющи, но особь от них. А ожидающи бояра, чтобы казаки из Москвы вон отъехали, втаи мысляще. Казаки же о том к бояром никако же не глаголеше, в молчании пребывая, но токмо ждуще у боляр кто от них прославится царь быти.

Князь же Дмитрей Тимофиевичь Трубецкой учрежаше столы честныя и пиры многия на казаков и в полтора месяца всех казаков, сорок тысящ, зазывая к собе на двор по вся дни, чествуя, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти ему на Ро­сии царем и от них бы казаков похвален же был. Казаки же честь от него приимающе, ядяще и пиюще и хваляще его лестию, а прочь от него отходяще в свои полки и браняще его и смеющеся его безумию такову. Князь же Дмитрей Трубец­кой не ведаше лести их казачей.

Казаки же не можаху дождати от боляр совету их, хто у них будет царь на Росии. И советовав всем казачьим воинством и приступили казаков до пяти сот и больше ко двору крутицкаго митрополита, и врата выломали, и всы­пали во двор, и глаголеша з грубными словесы митрополиту: «Дай нам, мит­рополит, царя государя на Росию кому нам поклонится и служити и у ково жа­лованья просити, до чево нам гладною смертию измирати!» Митрополит же стра­хом одержим и бежа через хоромы тайными пути к бояром и сказа все по ряду боляром: «Казаки хотят мя жива разторгнути, а прошают на Росию царя».

Князи же и боляра, и дворяне, и дети боярские возвестиша друг друга и собрався на соборное место, и повестиша казаков на собор. И приидоша атаманы ка­зачьи и глаголеша к бояром: «Дайте нам на Росию царя государя, кому нам служити». Боляра же глаголеху. «Царския роды минушася, но на бога жива упование возложим, и по вашей мысли, атаманы и все войско казачье, кому быти подобает царем, но толико из вельмож боярских, каков князь Федор Ивановичь Мстиславской, каков князь Иван Михайловичь Воротынской, каков князь Дмитрей Тимофиевичь Трубецкой». И всех по имени и восьмаго Пронскаго.

Казаки же слушая словес их, изочтоша же всех. Казаки же утвержая боляр: «Толико ли ис тех вельмож по вашему умышлению изобран будет?» Боляра же гла­голеша: «Да ис тех изберем и жеребьяем, да кому бог подаст». Атамань же ка­зачей глагола на соборе: «Князи и боляра и все московские вельможи, но не по бо­жии воли, но по самовластию и по своей воли вы избираете самодержавнаго. Но по божии воли и по благословению благовернаго и благочестиваго, и христолюбиваго царя государя и великого князя Феодора Ивановича всея Русии при блаженной его памяти, кому он, государь, благословил посох свой царской и державствовать на Росии князю Феодору Никитичю Романова. И тот ныне в Литве по­лонен, и от благодобраго корене и отрасль добрая и честь, сын его князь Михайло Федорович. Да подобает по божии воли на царствующим граде Москве и всея Русии да будет царь государь и великий князь Михайло Федоровичь и всея Русии». И многолетствовали ему, государю.

Бояра же в то время все страхом одержими и трепетни трясущеся, и лица их кровию пременяющеся, и ни единаго никако же возможе что изрещи, но токмо един Иван Никитичь Романов проглагола: «Тот князь Михайло Федоровичь еще млад и не в полнем разуме, кому державствовати?» Казаки же глаголеша: «Но ты, Иван Никитичь, стар, в полне разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прироженный и ты ему крепкий потпор будеши».

И изобравше посланных от вельмож и посылая ко граду Костроме ко госу­дарю князю Михаилу Федоровичю. Боляра же разыдошася вси восвояси. Князь же Дмитрей Трубецкой, лицо у него ту с кручины почерне, и паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего. Боляра же умыслише казаком за государя крест целовать и из Москвы бы им вон выехать, а самим бы им креста не целовати. Казаки же ведяще их злое лукавство и принужающе прежде, при себе, их, бояров крест целовати. Целовав же [боля]ра крест, та же потом и казаки крест целовав, на Лобное место вынесоша шесть крестов, поставиша казаком на целование.

И приехав государь от Костромы к Москве и поклонишася ему вси, и утвердиша на царствующий град Москву и всея Русии государя царя и великаго князя Михаила Федоровича всея Русии. Казаки же вси, выехав из Москвы, сташа в поле.

Повесть о Земском соборе 1613 года // Вопросы истории. – 1985. - № 5. – С.94-95