Часть первая 4 страница. Расправился Шуйский и с Романовыми

Расправился Шуйский и с Романовыми. В конце июля произошла уличная демонстрация, толпа кричала, что царем должен быть первоприсутствующий в Боярской думе Ф. И. Мстиславский. Шуйский увидел в этом интригу и ответил на демонстрацию рядом репрессий по отношению к боярам. Филарет был скинут с патриаршества, Шереметев отдан под суд и сослан. Чем дальше, тем больше портились отношения Шуйского с боярами: И. С. Куракин и князь Голицын отшатнулись от Шуйского, а так как только бояре были опорой для Шуйского, то разрыв с боярством имел роковые последствия для него.

В остальном населении воцарение В. И..Шуйского встречено было сильным неудовольствием. Оно прежде всего проявилось в Москве. В народе обвиняли бояр и Шуйского, что они погубили настоящего царя, горячие головы начинали верить, что и на этот раз Бог спас Дмитрия от руки бояр, что он успел скрыться. Эта молва с первых же дней воцарения В. И, Шуйского все росла и росла. Чтобы рассеять эти слухи и успокоить народное возбуждение, Шуйский распорядился перенести гробницу царевича из Углича в Москву, но и это не помогло, а только усилило подозрения. Как было верить? Шуйский уже не раз выступал с заявлениями о смерти царевича Дмитрия. Первый раз он выступал в царствование Федора. Шуйский вел следственное дело и пустил ту версию, что царевич Дмитрий сам закололся во время игры в свайку. Когда же Лжедмитрий низверг с престола Годунова, Шуйский подготовил и другую версию, что царевич Дмитрий чудом Божьим спасся, что убит был не он, а поповский сын, его сверстник. Два раза Шуйский лгал. Теперь он в третий раз выступал с объявлением о смерти Дмитрия, и оно, конечно, не находило веры, Qui s'excuse, s'accuse*, решил народ и тысячами собирался на Красной площади в Кремле, так что Кремль пришлось объявить на военном положении и расставить везде стрельцов с пушками, но ничто не помогло. Такое же действие имели грамоты с объявлением произошедшего переворота и с разъяснением некоторых документов, компрометирующих самозванца, по которым он намерен был подчинить государство папе. Но народ не слушал уже ничего. Все видели здесь козни Шуйского, интригу и ложь. Не по--могло и открытие мощей нового святого.

Со времени.избрания Бориса сложился прецедент избрания царя всей землей, и общество не могло все еще примириться, что при воцарении Шуйского нарушен обычный порядок избрания.

Мятежное движение, начавшееся в Москве, распространилось дальше: сначала поднялись северские города, к ним примкнули Тула и Рязань, присоединились поволжские города, а затем мятежное движение перескочило.через Волгу на Вятку и, наконец, восстала и отдаленная Астрахань." Брожение началось и по западной границе — в новгородской и псковской областях. Сильнее всего подеялось восстание в Северской Украине. Это движение ^носило яркую социальную окраску: оно выступает перед нами как война низших классов общества против высших. «Собрахуся боярские люди, и крестьяне, — говорит летопись о движении Болотникова, — с ними же пристаху».

Лекция пятая

МЫ остановились в прошлый раз на том моменте Смутного времени, когда избран был на русский престол князь Василий Шуйский и когда со всех сторон обнаружилось враждебное к нему отношение московского общества. Избранием Шуйского были недовольны не только низы: движение против него началось, как известно, на Северской Украине,'под предводительством Шаховского и Болотникова, — но недовольны им были также дворяне и дети боярские, служилые люди заокских заречных областей, которые тоже стали против него под начальством Ляпунова. Движение перекинулось на восток, в казанские места, так что даже уже к моменту избрания Шуйского Смута была в полном разгаре.

На первых порах правительство Шуйского справилось с мятежным движением. И это не удивительно. В возникшем движении соединились собственно социальные враги, которые расходились в самых существенных своих интересах. По словам патриарха Гермогена, Ляпунов и другие вожди движения стали рассылать грамоты по городам, в которых «велят боярским холопам побивать своих бояр, и жены их, и вотчины, и поместья им сулят; и шпыням, и безымянникам ворам велят гостей и всех торговых людей побивати, животы их грабити; и призывают их, воров, к себе и хотят им давати боярство и воеводство, и окольничество, и дьячество». Таким образом, низы общества поднялись, собственно, по поводу Шуйского, а не против Шуйского: движение направлялось, собственно, против состоятельных классов — бояр, то есть землевладельцев, если употреблять этот термин в его экономическом, а не политическом значении, и против высших слоев торгово-промышленного люда — гостей и купцов. Естественно, что служилые люди, которые соединились с «ворами» для низвержения правительства Шуйского, знали, что торжество «воров» угрожает и им. Тогда дворяне Северской Украины всей корпорацией во главе с Ляпуновым «отъехали» от «воров» и явились с повинной к Шуйскому. Казалось бы, при таких условиях правительство его должно было бы восторжествовать. И действительно, 2 декабря 1606 года войска Шуйского разгромили полчища Болотникова у села Коломенского. Много «воров» было побито, еще больше было захвачено в плен, и тогда была произведена жестокая расправа с «ворами»: Шуйский распорядился «посадить в воду» захваченных «воров», то есть отдал приказ утопить их. Топили «воров» тысячами, и не только в Москве, но и в Новгороде (в реке Волхов), так как там тоже обнаружилось враждебное движение. Все-таки значительная часть войска Болотникова спаслась бегством, и с этими остатками воровских шаек правительству Шуйского пришлось бороться еще около года. Эти «воры», которым удалось бежать из-под Коломенского, засели в Туле. В октябре 1607 года Шуйский взял Тулу хитростью окружив город со всех сторон водой. И на этот раз много мятежников было «посажено в воду», но далеко не все, многим царь оказал милость: тех из них, у которых отыскивались прежние господа, отдавали назад по старым крепостям, а заключенных в тюрьмы предоставлено было брать на поруки. Этим широко воспользовались многие корыстолюбивые люди из служилых. Взяв «воров» из тюрьмы на поруки, они брали с них служилые кабалы, то есть закрепощали за собой в качестве холопов. Таким образом, восставшие на крепостной порядок «воры» снова становились жертвами этого порядка. Само собой разумеется, что они оставались недолго в этом положении и снова бежали при первом удобном случае туда, откуда их привалили целые полчища, то есть на Северскую Украину. Лучшая участь постигла тех «воров», которые сами пришли с повинной, их приводили к присяге и отпускали по домам.

Теперь, следовательно, снова собирались разбойничьи шайки на Украине и ждали только нового предводителя. Этот новый предводитель скоро появился. Он принял в истории имя Лжедмитрия II или «Тушинского вора», как его тогда называли. Характерно само появление этого лица, указывающее на странное психическое состояние русского общества в начале XVII века. Когда был убит Лжедмитрий I, многие никак не хотели с этим мириться, не хотели верить. На этой почве среди недовольных элементов общества и распространился слух о том, что Дмитрий и на этот раз спасся каким-то чудом и явится рано или поздно добывать себе отеческий стол. Из уст в уста эта молва передавалась, росла, увеличивалась конкретными подробностями, так как в этом деле был полный простор фантазии. Появились даже лица, которые рассказывали, что видели Дмитрия. И вот случилось однажды в Путивле, один из таких очевидцев, подьячий, сидя в кабаке и порядочно подвыпив, разболтался (имя царя ведь тогда было у всех на языке). Подьячий говорил, что царь жив, не убит, что о нем появились слухи в Литве и что он скоро появится и в этих местах. Шпионы, которые подслушали эти рассказы, донесли кому следует, тогда подьячего схватили и начали пытать, спрашивая, где царь и от кого подьячий слышал о нем. Когда подьячего начали пытать, хмель с него уже сбежал: он начал говорить, что ничего не знает, что все наболтал сдуру и спьяну, но ему уже не поверили, продолжали держать в заключении и подвергать пыткам. Рассказанный случай имел место в Путивле, а в это же время¹ по соседству, в Литве, схватили праздношатающегося человека, который вызывал против себя подозрения. Это был «беглый мастер», то есть странствующий учитель, промышлявший тем, что ходил из села в село и учил ребят. Человек он был бедный, ходил весь год в нагольном тулупе и также, по-видимому, любил выпить. Он показался почему-то подозрительным литовскому старосте, поэтому, по приказанию последнего, его схватили и начали пытать, а так как он был человек без роду и племени, не помнящий родства, то и не мог удовлетворительно сказать, кто он такой. Когда его начали пытать, он сказал, что он — родственник царя Дмитрия, один из служилых людей московских, что он бежал, спасаясь от правительства Шуйского. Тогда литовский староста, желая избежать неприятностей с этим царским родственником, выдал его новгород-северскому воеводе. В Москве этого неизвестного допрашивали снова, и там он по-прежнему давал сбивчивые указания. Тогда решили поставить его на очную ставку с подьячим из Путивля. Очевидно, население Украины ждало появления царя, искало узнать, где находится желанный государь. Когда устроили очную ставку между мнимым родственником царя и подьячим, то на первых порах из этого ничего не вышло. Родственник по-прежнему не говорил ничего определенного, по-прежнему от него нельзя было добиться откровенных и прямых указаний; тогда подьячего начали истязать на его глазах, и тот, не терпя мук, бросился к ногам мнимого царского родственника и заявил: «Вот — батюшка царь. Он не узнал меня и смотрит, как вы тут надо мной издеваетесь». Тот сначала смешался, не знал, что ему делать, а потом оправился, принял важный вид, схватил палку и закричал: «Что же вы меня не узнаете? Я — царь. Вот я вам задам». Мнимого царя ввели с торжеством в город, отвели ему лучшую избу, изготовили царское одеяние. Весть о царе быстро распространилась и проникла в Украину. Скоро к нему потянулись отряды приверженцев. В Польше в это время были люди, жившие военным ремеслом, записываясь в так называемые жолнеры. Эти люди были мелкие безземельные шляхтичи. Естественно, что это был народ отпетый, отчаянный, военное ремесло интересовало их постольку, поскольку давало возможность весело, шумно, беззаботно жить. В это время им уже надоело бездействие в Западной Украине, где они стояли гарнизонами в городах для защиты от татар. Теперь весь этот люд под начальством нескольких удальцов.подступил к Москве. Предводители были по большей части люди с большим прошлым, люди, которые дома у себя были в опале за всякие грабежи и разбои. Итак, толпы военных гулящих людей явились из Польши разорять Московское государство под начальством Рожинского, Сапеги и Лисовского. Под знаменем вора сгруппировались такие же, как и он сам, воры, которые, конечно, совершенно не интересовались его правом на московский престол, а просто искали удобного случая пограбить и поживиться на его счет. Это была, в сущности, колоссальная разбойничья организация, которая только прикрывалась политическими целями. Основной контингент этой разбойничьей шайки составляли польские жолнеры, а затем к ним примкнули и свои русские воры. В права мнимого Дмитрия они, конечно, нисколько не верили, но они хорошо понимали его значение, они величали его не царем, а «цариком», обращались с ним, как с игрушкой, он нужен был им лишь как предлог для смуты и, следовательно, как залог их успеха. Демократическое движение шло на Руси так далеко, что всякий атаман разбойничьей шайки спешил выдать себя если не за царя, то за царского родственника или приближенного к царю человека. Много тогда появилось у нас таких царьков и царевичей, сыновей и внуков Грозного и царя Федора Ивановича. Донцы привели к Лжедмитрию II его племянника, царевича Федьку, мнимого сына царя Федора. Дядя очень нелюбезно принял своего племянника, приказав его повесить. В Астрахани появился царевич Август, который выдавал себя за сына Ивана Грозного от Анны Колтовской. Там же появился и Лаврентий, мнимый внук Грозного от царевича Ивана. В степных городах появились еще царевичи Кле-ментий, Савелий, Симеон и Василий, а дальше пошли просто Ерощка, Мартынка и другие — все сыновья Федора Ивановича, и вокруг каждого из этих царевичей собирались разбойничьи шайки.

Самая колоссальная шайка сгруппировалась около Тушинского вора. Эта шайка выросла в такую силу, что московское правительство было не в состоянии справиться с ней своими средствами. Сам мастер, когда явились к нему, поляки и казаки, пожалуй, уже готов был бежать, потому что сообразил, что затея и для него добром не кончится, но за ним зорко следили, его не пускали, он был теперь нужен _мятежникам и был уже теперь царем поневоле. Это, конечно, нисколько не улучшало положения дел, нисколько не облегчало борьбы с ним правительства Шуйского. Воровские полчища подошли к Москве и, не будучи в силах взять город, расположились в 12 верстах от него, в селе Тушино. Отдельные отряды этих полчищ грабили окрестности. Это так напугало и деморализовало население столицы, что в ожидании победы Тушинского вора служилые люди, стольники, стряпчие, подьячие и другие стали отъезжать из Москвы в Тушино. И этот отъезд, конечно, имел влияние и на других служилых людей, оставшихся в Москве, которые еще заранее переселились сюда и перевезли все имущество, жен и детей. Когда Сапега разбил московское войско под селом Рахмановым и распространил свои захваты дальше на север, в Москве произошла паника. Дворяне северных городов поспешили убраться из Москвы на помощь своим семьям, так как дорога туда была открыта. За служилыми людьми северных городов бросились из Москвы и служилые люди поволжских городов. Шуйский оказался в критическом положении. Он вышел из этого положения благодаря чужеземной помощи шведов и благодаря уходу поляков из Тушина под Смоленск по вызову Сигизмунда. Эти два обстоятельства — вмешательство шведов и уход поляков под Смоленск — устрашающим образом подействовали на воровское скопище: самозванец бежал на юг, в Калугу. Но внутренние смуты не прекратились. Сигизмунд же решил воспользоваться наступившим междоусобием, чтобы вернуть области, отрезанные раньше Москвой от великого княжества Литовского. В особенности он стремился отторгнуть Смоленск. Сигизмунд и раньше старался содействовать смуте. Теперь, когда Сигизмунд подступил к Смоленску с намерением овладеть городом и Смоленской областью, перед ним открылись такие политические перспективы, о которых он и не мечтал, и встали перед ним такие задачи, которых он себе не ставил.

Из-под Москвы явилось к нему посольство с предложением русской короны сыну его, королевичу Владиславу. Это посольство явилось, конечно, не из Москвы, а было отправлено теми людьми, которые от Москвы перешли на службу к Тушинскому вору. Когда вор бежал в Калугу, перебежчики очутились в критическом положении: дело вора было проиграно, а от московского правительства они не могли ожидать ничего хорошего. Среди них созрела мысль возвести на русский престол Владислава, и они снарядили посольство в Смоленск.

Во главе этих людей стоял «нареченный патриарх» Филарет Никитич. Он был захвачен в плен Тушинским вором, но жил в Тушине на свободе и даже в почете. Приезжавшие в Тушино представлялись и самозванцу, и патриарху. От имени патриарха писались грамоты духовенству, печатавшиеся особой патриаршей печатью. В стане самозванца Филарета держала вражда к Шуйскому, но он не был расположен поддерживать самозванца и ждал результатов борьбы. По свидетельству Авраамия Палицына, Филарет, будучи окружен в Тушине знаками патриаршего достоинства, «разумен сый и не преклонися ни на десно, ни на лево, но пребысть твердо в правой вере». Ядро русских людей, которые звали на царство Владислава, составляли представители знатных боярских фамилий: тут мы видим князя Д. М. Черкасского, князей Трубецких, Шаховских, князя Рубец-Мосальско-го и других. К ним примыкали и люди менее знатные, наконец, в составе этого посольства заметен и прямо демократический элемент — люди простые, неродовитые. Виднее других в этом кружке был Михалка Молчанов, а также торговый мужик, кожевник, Федька Андронов. Эта компания «самых худых людей и торговых мужиков» при нормальном ходе дел в государстве оставалась бы в полной неизвестности, но в Тушине она попала в исключительные условия. Вор «сказывал им чины и подарки», и торговый мужик Федька Андронов попал в думные дворяне. Все эти люди, оставшись без предводителя, должны были искать выход из своего затруднительного положения — теперь, когда вор убежал из Тушина, единственным выходом для этих людей было искать нового царя помимо Василия Ивановича Шуйского. Это заставило их отправить посольство к Сигизмунду с просьбой отпустить на московский престол сына Владислава. Результатом этого обращения явился договор 4 февраля 1610 года, заключенный послами от имени «всей земли», самозванными представителями которой они были.

Не касаясь вопроса о перемене веры, о переходе из католичества в православие, договор обязывал царевича Владислава венчаться на царство от руки патриарха, сохранять неприкосновенность православной веры, судить по старым законам, суд вести по старине, никого не наназывать, не осудив истинным судом со всеми боярами, вводить новые законы с согласия бояр и всей земли, то есть Боярской думы и Земского собора, великих чинов людей без вины не понижать, а меньших возвышать.по заслугам, дозволять выезд для науки в чужие земли, подать собирать по старине, новые налоги вводить не иначе, как с согласия всех бояр, родственников и детей виновных их имущества не лишать, холопам воли не давать и т. д. Этот письменный договор послов с Сигиз-мундом был у. нас первым конституционным актом, Это уже не иодкреетная запись Шуйского, которая заключала только своего рода моральные обязательства, а не политические обязательства царя перед землей. Конституционный характер этого договора о&ьясняетея, конечна, не успехами политической мысли в русском обществе XVII века, а просто обстоятельствами жизни и составом того кружка людей, которые вступили в переговоры с королём Сигиз-мундом. На московский престол вступал иноземный королевич, которому были чужды московские порядки ж который мог поэтому их нарушать. В будущем надо было обеспечить национальный порядок особым договором с новым царем.

Люди, которые проявили при заключении этого договора особую инициативу, должны были, естественно, позаботиться в договоре о- себе„ К числу таких людей, которые приняли особенно деятельное участие в составлении договора, принадлежало по большей части боярство, поэтому в договоре встречаем ряд статей, повторяющих обязательства Шуйского боярам: тут мы находим те же требования относительно новых законов, которые нельзя издавать без приговора бояр и всей земли, о новых налогах, которые не могут вводиться без согласия думы, постановления о том, чтобы жизни и чести никого не лишать, не осудив праведным судом со всеми боярами, о том, чтобы жен и детей виновного ни жизни, ни имущества не лишать и пр. Но вместе с тем в этом договоре были и другие статьи, продиктованные уже не боярами, а людьми низших чинов: таковы, например, статьи, говорящие о том, чтобы меньших людей возвышать по заслугам, новые законы издавать не только «со всех бояр», но ж «со всей земли приговора». Несомненно, что этими же людьми была продиктована и та статья, где говорится, что царь будет отпускать людей свободно для науки в чужие земли. Это они, конечно, люди меньшие, желали отъезжать в чужие земли за наукой, чтобы, возвратившись, потом повышаться у себя на родине по заслугам. В общем договор несомненно стремился к обеспечению интересов военно-служилого класса: договор обещает сохранять за служилыми людьми жалованье, «денежные оброки и поместья и отчизны»; оговорена в договоре и необходимость произвести новую перепись: будущий царь обещал послать дозорщиков исследовать доходы, получаемые с поместий, и установить тягости на основании живущих, то есть по степени населенности, и запустошенным полям дать льготы. В пользу служилого класса продиктована и та статья, которая говорит, чтобы холопов на волю не отпускать, крепостных людей держать по-прежнему.

Договор 4 февраля ускорил падение Шуйского. После того, как князь Дмитрий Шуйский потерпел поражение от Жолкевского, Сигизмунд двинулся на Москву, чтобы посадить на царство Владислава, Тушинский вор в последний раз сделал попытку овладеть Москвой и из Калуги с оставшимся у него сбродом двинулся к Москве и остановился неподалеку, в селе Коломенском. Московское население под влиянием этих наступлений с двух сторон, поляков с запада и Тушинского вора с юга, пришло в большое возбуждение. По словам летописи, «все люди подвигошася на царя», в народе говорили, что «государь несчастлив», что при нем «кровь многая льется»' и «многие люди к погибели приходят», и просили, чтобы он «царство оставил».

После того, как Шуйский был свергнут, остались два кандидата на русский престол: Владислав и Лжедмитрий II, и каждый из них имел своих приверженцев. Однако были и такие члены общества, которые не склонялись ни в ту, ни в другую сторону. Вот к этой-то части и апеллировал патриарх Гермоген, убеждая стоять за Михаила Федоровича Романова, за которого были также люди меньшие, служилые и торговые. Некоторыми выдвигалась еще кандидатура князя В. В. Голицына, так что было, следовательно, 4 кандидата. Отсюда ясно, какое раздробление в мыслях в среде русского общества произошло, когда возник вопрос о том, кому быть царем.

Московские бояре склонялись по преимуществу на сторону Владислава, они ждали от него больших милостей, бояре принимали в расчет то обстоятельство, что он приходил из страны, где аристократия играла важную роль. На такую же роль в государстве рассчитывала и русская аристократия, призывая иноземного царевича, но самым главным мотивом симпатий к Владиславу со стороны аристократии был все-таки страх торжества Тушинского вора и окружающего его сброда, страх торжества черни, поэтому, как только Жолкевский подступил к Москве, бояре поспешили открыть ему ворота. 17 августа 1610 года был заключен новый договор с Жолкевским, в основу которого был положен договор 4 февраля, но бояре внесли в него и некоторые изменения, направленные, главным образом, к тому, чтобы духовенство не противилось польскому кандидату на престол, именно: в договоре требовалось, чтобы царевич принял православие; затем были внесены и другие изменения: были вычеркнуты статьи о свободном выезде в чужие земли и о повышении меньших людей. После присяги Владиславу Жолкевский вступил в Москву и прогнал вора, который убежал в Калугу. Тогда Москва оказалась во власти поляков, и наступил момент, который мы можем определить как время самого бедственного положения Московского государства. Внутри государство разрушали воры, группировавшиеся около самозванца. Правда, скоро самозванец погиб (его зарезали однажды на охоте), но гибель его не улучшила положения вещей. Сброд, окружавший самозванца, рассыпался по всей стране; разбойничьи шайки грабили, жгли, убивали и производили всевозможные бесчинства. Образовывались и новые шайки воров, повсюду на пространстве государства шла война неимущих против состоятельных.

На государство, раздираемое внутренними усобицами, бросились со всех сторон внешние враги, почувствовав возможность добычи. После договора с Сигизмундом шведы, бывшие прежде союзниками русских, обратились во врагов и заняли Новгород. Поляки после заключения договора, несмотря на завязавшиеся новые отношения с Московским государством, не прекратили военные действия. Король Сигизмунд хотел во что бы то ни стало добиться возврата Смоленска и требовал от смолян, чтобы они все-таки сдались на его имя. Сигизмунд склонен был даже отказаться утвердить главный пункт договора с Жолкевским — о принятии православия царевичем. Это и понятно. Ведь Сигизмунд был фанатиком католицизма. У себя в Польше он дал торжество воинствующему католицизму. Мало того, он обнаружил намерение вовсе не пускать сына в Москву. Под тем предлогом, что ему нужно очистить путь молодому неопытному царевичу и подготовить его въезд в столицу, Сигизмунд требовал, чтобы его допустили в Москву. Филарет Никитич и некоторые другие бояре не соглашались на эти условия, тем более, что Сигизмунд очень недвусмысленно обнаруживал намерение самому завладеть Московским государством.

Такой оборот дела грозил Московскому государству не только потерей национальной самобытности, но и утеснением православной веры от государя, который уже насадил унию в Западной Руси. Эта двойная опасность пробудила в русском обществе сильные национальные и религиозные чувства и вызвала движение в его среде, которое и привело к восстановлению государственного порядка. Толчок этому движению дал, как известно, патриарх Гермоген. Он стал рассылать по городам грамоты, в которых призывал русских людей стать на защиту православной веры и отечества. Города заволновались. Про-копий Ляпунов со свойственной ему горячностью первым приступил к делу — после воззвания патриарха он сразу же стал собирать войско. В январе 1611 года Про-копий Ляпунов двинулся к Москве на освобождение. К нему присоединились земские ополчения из Рязанской, Северской, Муромской, Суздальской областей и из поволжских и понизовых городов. Религиозно-национальное движение захватило даже тушинцев и казаков. Тушинцы двинулись к Москве под предводительством Д. Т. Трубецкого, одного из тушинских бояр, и атамана И. М. Заруцкого. С севера пришли казачьи разбойничьи шайки под начальством атамана Просовецко-го. Всего под стенами Москвы в 1611 году оказалось до 100 тысяч вооруженных людей.

Однако это первое ополчение оказалось не и состоянии отстоять Москву от поляков. Причины этого бессилия лежали в_самом составе первого ополчения: здесь опять соединились социальные враги — служилые люди и казаки. На первых порах они могли еще действовать сообща, когда же осада Москвы затянулась, среди защитников проявилась эта скрытая до того времени рознь и вражда, и дело кончилось распадом ополчения. Предводители этого ополчения считали себя представителями земли и поспешили установить временное правительство. Трое воевод: Ляпунов, Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруц-кий, именем земли издавали распоряжения о собрании ратных людей, назначали и сменяли воевод в городах, защищали Новгород от шведов, раздавали поместья и пр. В своих действиях воеводы руководились «общим советом рати», который представлял собой некоторое подобие Земского собора. Тогда было трудно созвать настоящий Земский собор, поэтому и потребовалось организовать выборных от служилых людей, которые и составили особый совет при военачальниках. Однако скоро в среде ополчения начались раздоры. Военачальники начали ссориться между собой и считаться, кто кому служит и кто за кого стоит; стали раздаваться жалобы, что военачальники жалуют меньших людей лицеприятно; а служилые люди были недовольны тем, что они принимали под свои знамена беглых холопов, обещая считать их вольными казаками.

Для устранения возникших недоразумений созван был 30 июня собор всей рати. На этом соборе всего войска были представители всех служилых людей и казаков. На соборе приговорили и выбрали опять Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого, которые должны были «строить землю и всяким земским и ратным делом промышлять». Так как фактически они и раньше уже выполняли эти обязанности, то это избрание их на соборе было лишь формой, выражающей им доверие. Несмотря на это, им все-таки дали и некоторые специальные инструкции: например, от них потребовали не казнить смертью и не ссылать без общего всей рати приговора, Затем, в войске были установлены все те учреждения, какие существовали и в столице, то есть главным образом приказы: Большой приказ, Поместный приказ, Земский, Разбойный и др. Так как Смута внесла большой беспорядок в поместные дела, то решено было отобрать земли из незаконного пользования у тех лиц, которые не служили в войске, и все те лишние земли, какие окажутся у помещиков сверх их нормальных наделов. Отобранные земли решено было отдать в поместья неимущим и разоренным служилым людям, служащим в войске. Кроме того, было приговорено вернуть в московское войско всех казаков, разосланных на службу и ушедших в города, и впредь в целях борьбы с грабежами посылать их за припасами не иначе, как под надзором служилых людей. Постановлено было также беглых крестьян и холопов, которые считались казаками, возвратить прежним господам и обратить в прежнее состояние. Эти постановления вызвали бурю негодования среди казаков и сильное раздражение против Ляпунова, которого считали инициатором собора. «И с этой поры, — говорит летописец, — начата над Прокофием думати, како бы его убить». О возникших несогласиях прослышали поляки и воспользовались ими в своих целях. В стан казаков были подброшены грамоты, в которых Ляпунов обвинялся в каких-то замыслах против казаков. Казаки вызвали его в свой круг для объяснения, а когда он явился, зарубили его саблями.

Тогда ополчение окончательно распалось. Скоро на смену ему явилось другое, которому и удалось выполнить главную задачу — очистить государство от внешних и внутренних врагов.

Лекция шестая

ПЕРВОЕ земское ополчение, которое собралось на выручку Москвы, не достигло цели, так как в его среде соединились социальные враги: казачество и служилый люд. Первый порыв национального одушевления был поэтому непрочен и недолговечен. Внутренняя вражда охватила все ополчение, и служилые люди разъехались из-под Москвы, а под Москвой остались одни казаки под начальством Заруцкого. Это был критический момент в истории Московского государства, оно достигло в своем затруднительном положении последней крайности: западная часть русского государства была уже во власти внешних врагов. 3 июня 1611 года Сигизмунд взял Смоленск. 16 июля шведы захватили Новгород, а в Пскове в то же самое время утвердился третий Лжедмитрий — дьякон Исидор, или самозванец Сидорка, как его называли. Но этот критический момент был в то же время поворотным моментом смуты. Усиление внешних и внутренних врагов вызвало в населении новый прилив патриотического чувства, новые усилия к одолению врагов родины. На этот раз усилия русских людей увенчались успехом. Дело происходило так: города Поволжья пересылали друг другу грамоты, в которых советовались между собой о том, как поступить и что нужно делать русским людям в их тяжелом положении. Все поволжские города согласились в том, чтобы им «быть в совете и единении»; решили не допускать грабежей, не заводить усобиц, не принимать новых начальников, откуда бы они ни приходили, а держаться старых, и не знаться с казаками.