Метаистория и стезя космического становления

[В книге «Роза мира» в главе «К истории древней Руси»] под словом сверхнарод подразумевается группа наций или национальностей, объединенных общею, совместно созидаемой культурой, физиогномически отличною от других. Этнический признак не имеет при этом значения… Сложившись из пестрых этнических элементов, как в свое время народ Египта, русская нация (в процессе исторического становления) оказалась сильнейшей творческой силой в кругу сочетавшихся с ней в единой культуременьших народов.

Это великое образование последнего тысячелетия было издавна предопределено творческим замыслом (небесных) народоводительствующих иерархий. В [небесном мире] демиургов начинал возникать как бы туманный еще чертеж Небесной России. Церковное предание считает апостола Андрея первопросветителем наших далеких предков. Это верно в том смысле, что апостол Андрей в конце I века христианской эры принял мученический венец в землях Скифии. Но в предании этом таится, по-видимому, и отголосок интуитивного знания о том, что первооснователем Небесной России [первообраза «земной» России] был именно этот человекодух, достигший за тысячелетие между своей кончиной и своим участием в миротворческом акте Яросвета огромных сил и высот.

Свое долженствование [в метаисторическом творчестве] он уже понимал. Но он не мог предвидеть, что постоянная борьба враждебных иерархий [в том числе внеземных] сделается содержанием метаисторической драмы России с XI по XXI столетия. Наконец, ему не могло быть ясно, что для осуществления его миссии должны завершиться огромные процессы также и в лоне других культур, ибо лишь при условии объединения всего человечества в единое социально-политическое целое возможно постепенное превращение этого целого во всемирное братство. [Перед взором Яросвета] внизу простирались безбрежные пустынные пространства четырехмерных сакуал. В отдалении, на Восток и Юг, вздымались созидающиеся громады других, старших метакультур. На Западе уже возникло туманное, медленно кристаллизовавшееся сооружение, увенчанное пиком ослепительной белизны, - мистический Монсальват - [небесная страна] Германии, Англии, Бургундии и Скандинавии. На Юге трепетал и переливался золотом и пурпуром Византийский затомис, и, казалось, он уже готов оторваться от земли и подняться, подобно блистающему ковчегу, к подножию [высшей] занебесной обители. [Небесного Иерусалима] Но обширное пространство, открытое к Ледовитому океану, было пустынно. Только прозрачные клубы будущих стихиалий* проносились там под нехожеными лесами и исполинскими реками Энрофа**, да слабые сгущения племенных эгрегоров*** пульсировали кое-где, усиливаясь на открытых степях Юга.

Конечно, набросанную мною картину не следует понимать с буквальной точностью. Это лишь намек, поэтическое обобщение, предельно упрощающее истинную картину…

Леса и степи будущей Европейской России представлялись достаточно емкими для расселения в грядущем громадных человеческих массивов, а к Востоку открывался еще другой неисчерпаемый пространственный резерв, тянущийся до Тихого океана.

Запасы всевозможных ископаемых могли обеспечить материальную основу жизни колоссальному коллективу на тысячелетия вперед. Это была не страна, но целая часть света, и от предчувствия событий, соразмерных с ее масштабами, могло бы захватить дух, - не только человеческий.

[Со времени, когда Соборная Душа народа] стала облекаться мало помалу в материальные ткани того четырехмерного слоя, где демиургом [России] и великими человекодухами, отдававшими ему свои силы, начали закладываться [не физические, конечно, а эфирные] основы Небесной Руси. С этого времени, соответствующего, по-видимому, VIII - IX веками нашей эры, в историческом плане обозначился медленный процесс формирование восточнославянского племенного единства…

Если бы мы захотели, по аналогии с явлениями человеческой жизни, определить метаэфирный возраст Навны [Соборной Души России] в ту историческую эпоху, нам пришлось бы остановиться на том, который мы привыкли отожествлять с переходом от детства к юности. Ее пестовала Мать Земля, а души стихиалей, суровые и нежные, одна за другой вступали в творческую страну Святой Руси и облекали [лучезарную] субстанцию Навны своими струящимися тканями. В те времена состояние Навны знаменовалось единством первоначальной гармонии, непосредственной радостью впервые вкушаемого воплощения Женственно - вещее предощущение гроз будущего смягчалось воспоминанием о наднебесной родине*, и ожиданием оттуда брата - друга - жениха. И в России Небесной, и в России земной на всем ощущался его отдаленный, но неотступно прикованный взор. И если сама Навна едва начинала уяснять народному сознанию детски смутные отражения окружающих стихиалей, то разум демиурга эти образы прояснял, очерчивал, кристаллизируя их в именах славянских божеств: Перуна, Ярилы, Стрибога, Лады**. На языке историков это перекрестное влияние демиурга и Идеальной Соборной Души называется мифологией, религией, искусством и бытом древних славян - всем тем, что теперь обнимается понятиями духовной и материальной культуры.

Событие, которое антропоморфным шифром наших понятий может быть отмечено как первое явление Яросвета во плоти Небесной России и его встреча с Навною там, имело место в X столетии. Буря, вызванная этим в мета историческом мире, трудно поддается сравнениям, ибо уже само понятие радостной бури кажется нам искусственным. То было незлияние мета эфирных истоков и потоков астрала, подобных клокочущим водопадам света. Демиургу сопутствовали нисходившие из Ирольна или притекавших из других метакультур ликующие человекодухи - те, кому предстояли потом воплощения на Русской земле с невидимыми коронами родомыслов, праведников, гениев и героев. Стихиали встречали Яросвета как посланца Божьего и великого созидателя, которому предстоит среди них, над ними и с ними творить нечто, выходившее за круг их постижения, по внушавшим их вещим душам безотчетное преклонение и восторг Навна приняла его в блаженных просторах Святой России как долгожданного жениха. Некоторыми таинствами и обрядами наших религий, например таинством венчания, знакомого в том или ином виде всем народам, мы создаем подобия событиям в жизни народоводительствующих [и других высших] иерархий.

Но подобное таинство между Яросветом и Навной тогда и само еще мерцало лишь из далекого будущего, хотя им казалось, будто радость их встречи и есть это таинство венчания. В действительности же, вслед за этой встречей произошло другое событие, имело место другое таинство, параллелью которому в человечестве обладает только христианский культ, сделавший своей осью таинство причащения.

Это было их причащением Богу - сыну, распятому, пока существует во вселенной демоническое начало. [Распятому] в Мировой материи, Им оживляемой, - в той живой плоти, мистериальным знаком которой мы берем хлеб и вино. Яросвет и Навна узрели воочию предельную высоту Христианского трансмифа* и сквозь Небесный Иерусалим вступили в общение с Богом. [Высшие человекодухи могут видеть Бога особенно, когда они вместе со своей второй половиной, когда энергии Любви многократно усиливаются]. Так совершилась их первая в Шаданакаре [в пространственных измерениях планеты Земля] встреча с Тем, кого видеть лицом к лицу могут лишь богорожденные монады [и более возвышенные просветленные духи]...

* * *

Драма исторического христианства заключается в том, что ни одна из церквей не превратилась в форму совершенного народоустройства, способную выразить и осуществить завет христианства, его мистический и этический смысл... Отсутствие серьезных, искренних и чистых попыток в этом направлении - вина самих церквей как человеческих сообществ...

Православие, еще в Византии занявшее, по выражению Достоевского «угол в государстве» отказалось от задачи [Утверждения царства Божия на Земле] - Эта задача одна из ключевых, если не самая ключевая из всех задач, возникших перед человечеством. [Эта задача переходила от Византии] со всей непомерной тяжестью и опасностью требуемого ею пути к иерархиям Российской метакультуры**.

Это было отражено зеркалом исторической действительности в акте так называемого крещения Руси. Чтобы вразумить воистину необъятные масштабы исторических и метаисторических последствий, предопределенных этим деянием князя Владимира, достаточно вдуматься в то, что сулило бы молодому русскому сверхнароду присоединение к католичеству, к исламу или тем паче, к хазарскому иудаизму... Вероятно только метаисторическое созерцание и размышление способны привести к углубленному пониманию подлинного значения [деяний] того, кого народ чтил, любил и воспевал почти тысячу лет, связав с его именем прозвище, одно из самых теплых и нежных, какие только знает всемирная история: Красное Солнышко... Во всяком случае, акт крещения Руси был почти единовластным деянием князя Владимира, деянием полностью провиденциальным [согласующимся с Божественным Провидением], сколь примитивны и сторонни ни были мотивы, активизировавшиеся в [земном] сознании реформатора.

...[Влияние] Яросвета начинается в X веке и очень быстро знаменуется появлением, вслед за Владимиром, ряда крупнейших исторических имен: Ярослава Мудрого, летописца Нестора, Антония и Федосия Печерских, затем Владимира Мономаха.

Это будущие человекодухи, нисшедшие в Небесную Россию [с высших миров Космоса] во дни ее основания, теперь направлялись демиургом [по воле Бога] в Энроф ради выполнения особых задач, с миссиями праведников и родомыслов [исторических деятелей вдохновляемых и направляемых народоводительствующими иерархиями].

[Под их влияниями] мощно вливалось в сознание народа христианское [жизнеучение], чаруя и привлекая сердца образами Вседержителя, Пречистой Девы и святых, некогда восходивших на высоты праведности. От святых Иерусалима и Афона, от купцов Царьграда устремлялись белые лучи, согревая душу и приобщая ее к радости православного творчества [как сотворчества с Богом в деле его творения].

[Наитствующая духовным влиянием жизнь] начинала постепенно окрашивать в своеобразные тона те искусства, которые оказались наиболее связанными с [жизнеучением] христианства. Это можно проследить в иконе и фреске - киевских, суздальских и особенно новгородских. Иконописные образы новгородской школы поражают иногда бурной динамикой, и такой смелой, почти современной остротой, какие были [недоступны] византийской традиции с ее статуарностью.

* * *

В то время как, национальная духовная интуиция во многих других мета культурах выражала свое знание о бытии [небесных стран] преимущественно на языке легенд, Россия начинает выражать духовное знание о своем небесном прообразе и двойнике - России Небесной - на языке другого искусства зодчества. С XI до ХШ века все очаги русской духовной и особенно религиозной жизни с поражающей нас последовательностью стремятся к развитию, совершенствованию и повторению одного и того же образа. Это архитектурный ансамбль, осью которого является белый кристалл - белый собор с золотыми куполами и столпообразной колокольней, вокруг него - сонма часовенок и малых церквей, часто многоцветных, но почти всегда златоглавых, далее - палаты, службы и жилые хоромы и, наконец, кольцо могучих защитных стен с башнями. У их подножия - излучена реки.

Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется над Волховом, а затем варианты его начинают множиться во Пскове, Смоленске, Владимире, Переславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов, во множестве монастырей и кремлей, в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском.

Над этим стоит задуматься. Вряд ли увенчалась бы успехом попытка исчерпывающе объяснить это явление одними соображениями военно-политическими, техническими, даже общекультурными. Очевидно, мы имеем здесь дело с фактором иррациональным, может быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса уходят в неисследованные его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью.

Когда определилось географическое сосредоточие Российской метакультуры, естественно и неизбежно этот национальный духовный очаг и цитадель государственности должен был увенчаться физическим подобием вершины сверхнародного трансмифа Кремлем Земным [Высшие, духовные] силы демиурга, ниспосылались им к душе, разуму и воле московских князей и митрополитов, иноков и бояр, зодчих и иконописцев, прославленных и безымянных, приоткрывали им те образы Небесной Руси, которые ждали своего отражения в камне и кирпиче. И это отражение стало возникать медленно, трудно, из года в год и из века в век, утяжеленное, беспорядочное, вечно перестраивающееся, искаженное случайностями, калеченное пожарами, нападениями чужеземцев и произволом властей, с золотым венцом царства на челе, с клеймом рабства и ранами мученичества - на лице, - и все же прекраснейшее из всего, что было возможно при духовном и материальном уровне русского средневековья...

* * *

Из всех существующих до сих пор и вполне определивших себя культур человечества только две оказались способными выйти из локальных пределов и распространить свои начала на весь почти земной шар: культура Романо-католическая и культура Северо-Западная... [Метаисторик] будет искать эту прапричину в том факте, что христианское [жизнеучение], исконно связанное не только с Эдемом и Монсальватом[19], но с реальностью [надстоящего] Небесного Иерусалима и самой Мировой Сальватэрры, сообщило европейскому духу его истинные масштабы и сделало его способным к действительно всемирной миссии...

Метакультура Российская была пятой метакультурой, проникнутой лучами христианского трансмифа. В силу ряда внешних и внутренних причин, она развивалась медленнее своих западных сестер, но все же она преодолела ряд смертельных опасностей, устояла против натисков и ко второму тысячелетию своего исторического бытия вышла на мировую арену, а для друзей своих и для врагов [вышла впечатляя] явною всечеловечностью своих потенции...

...Сознанию российского сверхнарода христианский трансмиф с самого начала сообщил предчувствие именно всемирной миссии - не миссии всемирного державного владычества, но миссии некоторой высшей правды,которую он должен возвестить и утвердить на земле на благо всем. Это обнаруживается в тоне киевских и московских летописей и в наивной, но бесспорной идеологии былин, осмыслявших своих богатырей как носителей и борцов за высшую духовную правду, светящую для всякого, кто готов ей себя открыть. Далее, самосознание это творит идеальные образы Святой Руси: не великой, не могучей, не прекрасной, а именно святой; наконец в идее Третьего Рима чувство это кристаллизуется уже совершенно
явственно.

А что до замедленного развития, то кто обязывает нас рассматривать ее только под каузальным углом зрения, а не под теологическим? Разве невозможно, чтобы в масштабах всемирной истории было целесообразно, чтобы культура российская выступила на мировую арену именно тогда, когда она выступила?..

* * *

Метаистория потому и есть метаистория, что для нее невозможно рассмотрение целого народа или человечества в отрыве от духовного предсуществования и посмертия. Стезя космического становления любого существа или их группы прочертилась уже сквозь слои иноматериальностей, ряды миров, по лестнице разных форм бытия и, миновав форму, в которой мы прибываем сейчас, устремится - может быть, на неизмеримые периоды - в новую череду восходящих миров.

Даниил Андреев

«Роза Мира»