Этатизм в системе кавказской идентичности

Социальная идентичность, будучи сложной, многосоставной и многоуровневой системой-процессом архетипических предрасположений, особенностей мироощущения, нормативно-ценностных ориентиро, поведенческих схем и диспозиций, постоянно эволюционирует и корректируется под влиянием различных факторов и обстоятельств. Исключением в этом плане не является и кавказская культурная идентичность, выше уже отмечался факт весьма существенной трансформации института старшинства в системе этой идентичности: он ныне стал более рациональным и гибким в контексте требований времени и культурной модернизации; налицо и необычный, «кавказский» культурный синкретизм, который можно понимать как объективный этап интеграции и синтеза русской и кавказской культур.

Однако в последнее время в структуре кавказской идентичности произошли и изменения явно «откатного» и «регрессивного» характера, архаичной («попятной») направленности. B этом плане характерно следующее замечание уже цитировавшегося автора [9], высказанное в конце 90-х годов: «Северный Кавказ... обретает черты восточной культуры, восстанавливает восточную исламизированную ментальность, дрейфует в сторону исламской цивилизации». «Откат идентичности», o котором идет речь в данном случае, как нам представляется, носит частичный и аспектный характер, относится, главным образом, к такой интенции кавказской идентичности, как этатизм (этнический этатизм), и обусловлен им. Именно этнический этатизм еще на самых начальных этапах «всплеска» этнического сознания и эпохи поиска этносами собственной идентичности заявил o себе как главный ориентир этого поиска. Как известно, этнический этатизм имеет много измерений и аспектов [14], он бытует как форма идеологии и как политическая практика, обретая в этик измерениях субстанциональный характер и, таким образом, выходя за пределы идентичности конкретного этнического социума. Однако, как свидетельствуют факты, этнический этатизм бытует и как архетипическое предрасположение и культурная ценность этноса. что, на наш взгляд, превращает его н идентификационный признак, маркер. Анализ показывает, что одним из главнейших факторов (если не решающим), позволившим в 90-e годы выстроить в Кавказском регионе (и не только здесь) свои мини-государства и собственные клaновo-автокрaтические режимы власти не очень популярным этнократическим лидерам советского модуса (которые, заметим, не располагали в то время значимыми силовыми и финансовыми ресурсами), стала именно активная интенция этнического сознания и этнических культур Кавказа на этатизм. Подчеркнем еще раз, слепую энергию стихийного этнического подъема той поры удалось ввести в рамки некоего социального порядка в условиях явного дефицита властных ресурсов даже не очень популярным «первым лицам» разваливающейся советской власти. Это стало возможным именно вследствие мaнипуляции культурно-символической ценностью «свое государство» («суверенитет», «собственная государственность»). В этом плане примечателен, можно сказать, архетипичен, тот факт, что самая крупная и влиятельная структура этнического движения на Северном Кавказе в 90-e годы именовaлa себя «Конфедерация горских народов». Поскольку конфедеративные отношения, что называется, по определению предполагают автономию и суверенность вступающих в подобные отношения. Уже само название этой структуры выражало главную Интенцию этнического движения в регионе — создание конфедерации моноэтнических государств, позиционирующей себя в отношении России и «прочего внешнего мира» как крупная геополитическая единица. Так очередной раз в ситуации спонтанной активности этносов региона объективировалась интенция кавказской социально культурной идентичности на этноэтатизм. Фактически подтверждая эту интенцию кавказской идентичности, в Новейшее время o себе заявили следующие факты: разделение Чeчни и Ингушетии на два «собствeнных государства»; попытки учредить суверенную Кабарду и суверенную Балкарию; ползучая идея создания «карачаево-балкарского» и «общеадыгского» государств. Политические процессы последних лет (восстановление единого конституционного пространства страны, десуверенизация этнических республик, наведение вертикали власти, формальный демонтаж скомпрометировавших себя автократических режимов) пока существенным образом не изменили этого маркеpнoго аспекта идентичности кавказского социума; увы, сохраняется интенция на этатизм. Однако, поскольку теперь гуманитарная интеллигенция дистанцируется от этого «символического капитала» и культурной ценности, этноэтатизм, как и следовало ожидать, обретает маргинальные формы проявления, в числе которых появление многочисленных вакхабитских джамаатов («микро-гocударств») co своими амирами (вождями), идея «кавказскогo халифата», попытки исламистского «государственного переворота» то в одной, то в другой этнической республике Северо-Кавказского региона и т. д. В подобных своеобразных феноменах обнаруживается (проявляется) укорененность этнического этaтизма в культурно-ценностной системе кавказских этносов, в этом плане он сродни биологическим механизмам борьбы популяции за свою территорию, что на ментально-когнитивном уровне артикулируется в категориях «коренной народ», «исконная территория», «историческое право на свободное распоряжение собственными природными ресурсами» посредством «своего государства». Здесь уместно еще раз напомнить, что социально-культурная идентичность так или иначе являет собой некую интенциональность сознания и алгоритм поведения человека, которые проявляются особенно четко в ситуациях «вызова», «выбopa» и «позиционирования себя», иначе говоря, под влиянием внешних, довлеющих обстоятельств и вызовов. мот здесь мы подходим к весьма значимому для социальной и культурной практики моменту. Дело в том, что именно социальная (социально-политическая) практика страны. a точнее, ее ошибки и промахи уже на протяжении целого века выступают как главный фактор активации и провоцирования интенций кавказской социальной идентичности на этнический этатизм. При этом, если в советскоe время эти интенции лишь едва теплились на зыбкой почве крайне противоречивой стратегии нациестроительства (в форме автономных республик), то в далекой от рациональности политике России 90-x годов они получили исходящую от самой власти активацию и массированный выход в практике суверенизации этнических республик («берите суверенитета, сколько можете проглотить»). Сегодня, казалось бы, иная ситуация и триумф этнического этатизма — «уже пройденный этап» в истории современной России. Но в реальности все обстоит куда сложнее, опять-таки в силу ошибок и промахов российской политической практики. Дело в том, что этнический этaтизм и сегодня провоцируется действующей политической практикой, действующими нормами российских законов. в этом плане характерен принятый в априоризмах российской политики 90-х годов закон o реабилитации репрессированных народов. Спору нет, реабилитация здесь необходима в максимально возможных объемах и максимально гуманных формах. Но получается так, что отдельные положения этого закона читаются неоднозначно, в частности, относительно территориальной реабилитации, изначально (еще в 90-e годы) интерпретированные в духе этноцентризма и этнической политической автономии, a по сути — в духе этнического сепаратизма и этатизма. Именно по этой причине посылы данного закона по поводу территориальной реабилитации репрессированных народов, долженствующие восстановить справедливость, сами стали источниками новых несправедливостей, антигуманных эксцессов, питательной почвой этнического экстремизма, a главное — легитимным основанием активности откровенно маргинальных и сепаратистских этнополитических движений и структур, так или иначе исповедующих этнический этатизм. Вот примеры провоцирующего действия указанного закона: ингушеко-осетинский конфликт; постоянно будируемые радикальными балкарскими этнополитическими группами требования «восстановить балкарские районы периода депортации»,что подталкивает республику к административному размежеванию по этническому признаку; ползучая идея «карачаево-балкарскогo объединения» и т. д. B контексте этих обстоятельств естественно напрашивается вопрос: «Не пора ли скорректировать указанный закон, который находится в явном противоречии c сегодняшним вектором внутриполитического курса России — курса на формирование единого российского гражданско-политического общества, да и единого культурного пространства?».

A между тем проблема этнического этатизма в системе кавказской социально-культурной идентичности, a шире — в этнополитическом бытии современной России, в последние годы обретает новые аспекты, требующие критического осмысления, в том числе методами культурологии. Речь идет o том, что курс на укрепление российского федеративного государства, необходимость которого остро заявила o себе на излете 90-х годов и в целом не вызывает сомнений, в последнее время все чаще заявляет o себе в идеологии и практиках этнического этатизма. B этом плане характерны дискурсы в драматических тонах по поводу миграции «инородцев» в Россию, как и по поводу монополии «лиц не российской национальности» на рыночную торговлю, a также неослабевающая активность кавказофобии в российских регионах преобладания русского населения. Все это негативным образом отражается на общей социально-политической ситуации в стране, вновь и вновь напоминая об отсутствии четкой культурной стратегии в современной России, стратегии формирования российской многоуровневой национальной идентичности, современного модуса российской цивилизации.