Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика. торая была сформулирована после упражнения «камни»

торая была сформулирована после упражнения «камни». Теперь я снова прошу студентов обратиться к забытым нами на некоторое время «думанью» и «воображению». Обучение делает новый по­ворот.

Мы теперь занимаемся уже не просто цепочками, а теми эпизо­дами из литературы, из которых взяты «цепочки». Я прошу теперь обратить особое внимание на линию мысли и линию воображения в эпизоде. Для этого, разумеется, необходимо новое и серьезное изу­чение произведения, всех обстоятельств жизни героя. Что мы и де­лаем. Границы эпизода оказываются, как правило, шире, чем грани­цы «цепочки».

Вот и наш эпизод с петлей из «Преступления и наказания» рас­ширился. Теперь он начинался с того, что Раскольников спит... У Достоевского описан этот сон, или «грезы Раскольникова». Именно здесь очень активно работает воображение героя.

«...Всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верб­люды. Кругом растут пальмы; все обедают. Он же пьет воду прямо из ручья, который тут же сбоку течет и журчит. И прохладно так, и чудесная — чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разно­цветным камням и такому чистому, с золотыми блестками, песку...»

Затем линия воображения Раскольникова резко прерывается, так как возникают у него острые слуховые ощущения: «Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время...». Обратите внима­ние — «сообразил», т. е. резко включилось мышление.

А далее у Раскольникова очень выразительная цепочка физиче­ских действий: «...вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел к двери, при­творил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сер­дце его страшно билось». Сердцебиение — интересное физическое ощущение, не правда ли? «...Но на лестнице было тихо, точно все спали...».

Читаем дальше, и снова — интенсивнейшее мышление: «Дико и чудно оказалось ему, что он мог проспать в таком забытьи и ничего еще не сделал, ничего не приготовил... А, меж тем, может, и шесть часов било...». Во время этих двух многоточий Достоевского, позво­лим себе догадаться, подключается яркое воображение Раскольни­кова. На внутреннем экране у него, видимо, петля, топор, замах для удара по старухиной голове, и — о, ужас! — входит Лизавета, сест­ра старухи, которая отсутствовала, так как была звана в гости, но