Этапы обучения. говорит, что на сцепе должна быть имитация, я ему отвечаю очень просто: иди учиться в другую мастерскую

говорит, что на сцепе должна быть имитация, я ему отвечаю очень просто: иди учиться в другую мастерскую. Таких вопросов я даже не разрешаю. Человек, сомневающийся в том, что на сцене должна быть правда, нам не нужен. Ведь мы уже к этому времени много говорили про правду физического существования. И после этого упражнения студенты нам говорят, что они несколько секунд дей­ствительно были деревьями. И все они уже ощутили, что на сцене может быть правда.

— Отелло убивает Дездемону по-настоящему?

— До Отелло еще очень далеко, это не тема для первого курса. Мы учим реалистической правде. Вы сейчас задаете мне вопрос, немного забегающий вперед, но я отвечу. Все знаменитые трагики: Сальвини, Леонидов, Поссарт — играли Отелло и переживали все по-настоящему. Они рыдали на сцене. Зрители в зале тоже плака­ли. Но почему-то ни один Отелло не задушил Дездемону. А поче­му? Что за фокус? Потому что природа актерского искусства тако­ва, что частичка сознания актера на сцене все равно знает: «Я на сцене». И даже: «Как хорошо, что я на сцене! Как хорошо, что я иг­раю! Какое удовольствие!» Поэтому Отелло рыдает, а часть актер­ского сознания отмечает: «Как хорошо я рыдаю! И как хорошо, что зрители плачут!» И когда артист закапчивает спектакль, он выхо­дит к зрителям, вытирает слезы, но он счастлив. Такова природа театра. Причем, самое интересное, что это получается само. И как это ни странно, этому учить не надо. И зрители это принимают. За всю историю «Отелло» никто ни разу не испугался в зрительном зале: ой, задушит по-настоящему!

Мы продолжим наш разговор завтра...

...Итак, надо учить правде. А вот если артист неталантливый, если он попал в эту профессию случайно, ему скажешь — жарко, а он скажет — нет! Талантливому скажешь — дождь идет, — с ним сразу что-то произойдет, а если он не артист, он удивится: какой дождь, здесь же потолок! Если у артиста отсутствует воображение, то это беда. Искусство — это, прежде всего, воображение. А Шекс­пир откуда взял свои истории? У него тоже это в воображении воз­никло. Говорят, что когда Флобер писал сцену смерти Эммы в ро­мане «Мадам Бовари», он рыдал! А Горький, когда писал в романе «Жизнь Клима Самгина» эпизод, в котором человеку вонзают нож в печень, написал и упал в обморок, а йотом посмотрели — у него там, где печень, красный рубец. Это были гении. А чем гении отли­чаются от нас, простых людей? Ответ простой: у нас, предположим, хорошее воображение, а у гения — гениальное воображение.