Диалоги с коллегами 255

цикла предполагается этюдная форма работы на базе техник харак­терного, джазового тренажа и танца «модерн». Урок «Характерного танца» в середине третьего курса был переходным в этом цикле.

Хотелось бы обратить внимание, что именно программная фор­ма обучения — характерная черта русской школы, в отличие от фа-культативно-стажерской, которая практикуется в западноевропей­ских и американских школах. Тем более, что там танец, его методики растворяются в предмете «сценическое движение» и не рассматриваются как обязательные дисциплины учебной прог­раммы.

Опыт танцовщика в балетном театре убеждает меня в том, что «играть» движение — такая же неправда, как в драме «окрашива­ние» слова. И, несмотря на столь различные виды искусства, точка соприкосновения определяется пониманием художественного смысла, как движения, так и слова. Смысл движения определяется внутренним текстом. Но не в понимании сюжета, а в экзистенциа­льном выражении, которое отражает его пластическую образность в какой-либо эстетической форме и в целом является художествен­ной категорией выразительности. Меня всегда восхищает Михаил Барышников, который отличается от всех других выдающихся тан­цовщиков демонстрацией абсолютного проживания каждого, даже самого маленького движения, как в статике, так и в виртуозном ка­скаде комбинаций. Не случайно ему удаются в равной степени все виды и стили танцевальных форм.

В педагогической практике мастерской В. М. Фильштинского, где так ревностно проповедуется методология «смысла», — дискус­сии и обсуждения контрольных уроков набора 1991-1996 годов, в которых принимали участие все педагоги курса, позволили мне сформулировать концепцию программы, практикуемой сегодня в мастерских В. М. Фильштинского (3-й курс) и Ю. М. Красовского (2-й курс).

В педагогической практике основ сценического движения на на­шей кафедре заложен методологический принцип, разработанный основателем кафедры Иваном Эдмундовичем Кохом, в котором рассматривается пять видов движения: локомоторное, рабочее, се­мантическое, иллюстративное, пантомимическое. Это все, что каса­ется исследования места действия и, собственно, самого действия. Я предлагаю обратить пристальное внимание на качество движе­ния — эмоционального и формального, на безусловное владение движением. То есть на натурализацию качества движения, «...в ко­тором поведение в его чистом виде будет самоценно, как самоценно

Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика!

движение в балете, речь в декламации и т. д.»¹. Но не следует поня-1 тие «натурализации» понимать как «натурализм», потому что речь Л идет о культуре движения, а не о его физиологизме.

Мне также хотелось бы сказать, что в начале моей педагогиче­ской практики в театральной Академии мне очень помог опыт Ва­лерия Александровича Звездочкина, уроки которого я наблюдал в мастерской Льва Абрамовича Додина. Ему удавалось не только привить студентам практические навыки танцевальной культуры, но, что более существенно, научить хореографическому мышлению или «мышлению движением». Это нашло отражение в курсовых работах «Гаудеамус» и «Клаустрофобия», в которых хореография не играла роль прикладного сценического средства выразительно­сти, а наравне с музыкой и вокалом выполняла драматургическую функцию, определяющую поэтику спектакля. На мой взгляд, этот опыт оказался этапным в поиске синтеза танцевального и драмати­ческого искусств в драме. Вероятно, не случайно эти работы вызва­ли широкий интерес публики и получили множество наград на | международных фестивалях во всем мире.

В связи с этим я также вспоминаю работу нашего прошлого курса «Время Высоцкого». Опыт учебного спектакля, мне кажется,;| оказался принципиально важным в методическом плане и послу­жил хорошей школой для наших выпускников, серьезно работаю­щих в петербургских и московских театрах и в кино. Я имею в виду К. Хабенского, М. Лобачеву, О. Родину, М. Трухина, И. Ша-кунова, М. Пореченкова, А. Зиброва, А. Имомназарова, В. Хаапаса-ло, а также А. Прикотенко, который нынче пробует себя в режис­суре.

Мои поиски продолжаются, и надеюсь, мы еще не раз будем возвращаться и к нашему диалогу с Вениамином Михайловичем.

1999 г., июль