2015-06-05
10643
В.С. Стрелов
Бердичевский равви часто пел песню, в которой были такие слова:
Все, о чем я мечтаю, – Ты! Все, о чем я думаю, – Ты! Только Ты, снова Ты, всегда Ты! Ты! Ты! Ты!
Когда я радуюсь – Ты! Когда я грущу – Ты! Только Ты, снова Ты, всегда Ты! Ты! Ты! Ты!
Небо – Ты! Земля – Ты! Ты наверху! Ты внизу! В каждом начале, в каждом конце, Только Ты, снова Ты, всегда Ты! Ты! Ты! Ты! [1]
История из «Хасидских преданий», приведенная выше, хотя и относится к одному из персонажей, описываемых Мартином Бубером, замечательно передает основной пафос жизненных трудов самого философа: в ней – искренность и простота, свойственная младенцам и мудрецам (петь Богу своими словами!), в ней – дерзновенное утверждение Бога не как объекта религиоведческого исследования, а как партнера по диалогу, Личность; в ней – сознавание, что все, как сказал бы ап. Павел, «из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь» (Рим. 11:36).
Действительно, если мы посмотрим на труды Мартина Бубера, то мы увидим, что все они, написанные глубоким мудрецом (в конце жизни Бубер стал первым Президентом академии наук Израиля), так или иначе связаны с Богом и Его служителями, и раскрывают веру самого Бубера: это и неоднократно изданные в России «Хасидские предания» (недавно вышел второй том, «Поздние учителя»), его знаменитый трактат «Я и Ты», который мы намерены рассмотреть более внимательно далее, его «Два образа веры» (сравнение фарисейского иудаизма и провозвестия Христа и Павла), «Проблема человека» (где он предпринимает попытку проследить историю западноевропейской философско-антропологической мысли) «Образы добра и зла», «Гог и Магог»… Русскоязычному читателю может быть неизвестно, но Бубер смог спеть и собственную песнь Господу, в которой отчасти нашли отражение его философские интуиции: на немецком языке имеется перевод Танаха под редакцией М. Бубера и Франца Розенцвейга[2].
|
|
|
Но как он пришел к этому? Кратко перечислим основные факты жизни мыслителя[3]. Мартин (Мордехай) Бубер (8.02.1878-13.06.1965) родился в Вене в семье банкира, принадлежавшего к хасидскому движению. Отец знал древнееврейский, читал Библию, Талмуд, но был хорошо знаком и с произведениями мировой классики. Воспитанием также занимались дед и бабка, привившие любовь к религиозным книгам, литературе, поэзии. В семье соблюдался улрад, характерный для верующих семей. Несколько лет провел в школе. В юности он думал стать писателем, и его первое произведение, «Драма о жизни», написано им в 16 лет.
М.Бубер поступил сначала в Венский университет, а потом в Берлинский, где тогда преподавали В. Дильтей, Г. Зиммель, продолжал образование в Лейпциге и Цюрихе. Он слушает курсы по психиатрии, чтобы составить представление о человеке во всех его аспектах, как в норме, так и в патологии. Проявляет значительный интерес к идеям мистицизма, изучает философию восточных и христианских мистиков эпохи Ренессанса. Тема докторской диссертации Бубера была посвящена исследованию учений немецких мистиков, в первую очередь двух знаменитых мистиков средневековья: Майстера Экхарта (1260–1327) и Якоба Беме (1575–1624).
|
|
|
Оксфордский историк религиозной философии XX века Джон Макуэри[4] так описывает в связи с этим становление мысли Бубера (ссылаясь на статью самого Бубера из сборника Pointing the Way), даю вольный перевод: «Вначале его привлекал тот тип мистики, в котором Бесконечное вбирает в себя конечную душу верующего. Эти моменты происходят время от времени, готовя душу к новым, более высоким ступеням. Но вскоре он разочаровался в мистике, где происходит потеря личностного начала, и начинает воспринимать ее как побег из повседневной жизни. По его мнению, такой мистик «отворачивается от своего человеческого существования, от того, куда был поставлен, где оказался благодаря зачатию и рождению для того, чтобы прожить свою неповторимую жизнь». Тем не менее, Бубер считает, что для него было необходимо пройти через эту мистическую фазу, чтобы достичь собственной позиции, которая заключается в откровенном принятии личностного существования, для которого человек и предназначен, для жизни в диалоге, лицом к лицу с тем, что ему пред-стоит[5]».
Бубер испытал на себе влияние и христианства, правда, пережитого через призму идей Альберта Швейцера. Бубер изучает евангельскую биографию Христа, Новый завет. Он рассматривает Иисуса не как христианин, а как еврейский мыслитель. Так у Бубера зарождается мысль о необходимости установить диалог между иудаизмом и христианством, которую он в дальнейшем будет развивать в своей работе «Два образа веры». В ней он различает две основные формы религиозной веры. Первая из них характеризуется еврейским мыслителем как «доверяю», «вверяю», вторая – «верю, что». Примером первой является вера, существовавшая в ранний период иудаизма, вторая нашла свое выражение в раннем христианстве. Для первого образа веры Бубер использует древнееврейское слово «эмуна» и делает акцент на «доверии». Второй образ веры обозначается с помощью греческого «пистис» с акцентом на «вере», хотя оба этих библейских слова имеют значение и «вера» и «доверие». Первый образ веры достигается тогда, когда человек всем своим существом доверяется Б-гу и во всей своей полноте верен ему. «Пистис» же понимается как призыв «верить в то, что человек, распятый в Иерусалиме, есть их Спаситель».
Необходимо отметить, что Бубер не остался и не мог остаться вдали от политических дискуссий и движений, и в этом он напоминает своего индийского современника, М. Ганди: «Человек, стремящийся к истине, не может устраняться от жизни во всех ее проявлениях. Именно поэтому моя приверженность к религии привела меня в политику; без малейших колебаний и с полным смирением я могу сказать, что те, кто утверждают, будто религия не имеет ничего общего с политикой, просто не знают, что такое религия»[6]. Бубер становится активным деятелем сионистского движения, является редактором сионистского журнала «Мир», который ставил перед собой задачи возродить интеллектуальные и культурные традиции еврейского народа. Он сочувствует социализму и даже пишет работу «Три тезиса религиозного социализма». В отношении же арабо-израильских отношений Бубер придерживался умеренных позиций, считая необходимым создание двунационального государства. С приходом нацизма он вынужден эмигрировать в Швейцарию. От этого периода сохранилось интересное свидетельство Николая Бердяева: «…Я сейчас в Виши. Мы здесь лечимся с моей женой и ее сестрой… До Виши был в Pontigny на декаде, посвященной аскетизму. Мог быть всего четыре дня вместо десяти. Было довольно интересно. Особенно интересно мне было встретиться с Боналути… и Мартином Бубером. Мартин Бубер замечательный еврейский религиозный мыслитель, мистик, человек необыкновенной доброты. Он тоже в Германии выгнан из университета, как еврей, ему запрещены какие-либо публичные выступления. Я сопоставил это с тем, что я изгнан из моей родины и что православные постоянно подозревают меня в ересях…»[7] В 1938 году М. Бубер с женой вслед за дочерью с зятем покинули Швейцарию и поселились в Палестине, где активно участвовал в строительстве нового государства.
|
|
|
В феврале 1958 года Мартин Бубер отметил свой 80-летний юбилей. Жизнь его проходила теперь спокойно. Каждый день после полудня он с внучкой Барбарой отправлялся к Стене Плача. Они входили в небольшой парк, присаживались на скамью, старинные оливковые деревья создавали здесь прохладу. Внучка старалась оградить деда от потока желающих с ним побеседовать. Но Бубер говорил: «Они разыскивают меня, и я должен с ними встретиться». Он любил беседовать с молодежью. Когда-то в молодости его спросили, что он предпочел бы – книги или людей. Молодой человек ответил, что выбрал бы книги. Теперь его больше тянуло к людям, к общению с ними. Он любил говорить и так же охотно слушал тех, с кем общался. Ш.Й.Агнон, писатель, замечательно чувствовавший людей, писал в дневнике: «Покойный Аарон Элиасберг, друживший с Бубером еще с юности, сказал мне: Встречали вы другого такого человека, который как Бубер, готов длить беседу с неистощимой энергией? Он рассказывал мне, что Бубер способен ночь напролет просидеть с друзьями или противниками и обсуждать с ними вопросы духовного содержания, а утром и днем как ни в чем не бывало выполнять свою работу, тогда как остальные либо спали, как убитые, либо сомнамбулически передвигались в пространстве… Да, Бубер был редким собеседником. Боюсь, в новом поколении не найдешь собеседника, подобного Буберу. Собеседника, умеющего говорить и умеющего слушать»[8].
|
|
|
Так позволим теперь говорить самому Буберу. Мы рассмотрим его произведение «Я и Ты»[9].
Интересно, что даже начав мыслить об этом произведении, мы попадаем в ловушку буберовского парадокса. До этого, читая книгу, я общался с Мартином Бубером, слышал его, не анализировал, а пред-стоял [10]. Теперь я вынужден говорить о Мартине Бубере, о его мыслях, объективируя их – и что-то уходит…
Не говорю уже о том, что нам не удастся воссоздать тот поэтический транс, который наводит на читателя Бубер своими раз за разом повторяющимися формулами, как бы к чему-то нас призывающими: «Я и ты», «Я», «ТЫ», и, снова, и снова «Я и ты», «Я», «Я», «Ты»…
Итак, как читатель уже понял, Бубер, описывая структуру реальности, различает два основных отношения: Я и Ты, Я и Оно (она, они). Отношения «Я и Ты» – это разговор (заметим, в разговоре может участвовать не только человек, но и предмет – например, пятно света, и Трансцендентное - Бог). Отношения «Я и оно» - это что-то другое: обладание, опыт, история – но не встреча.
Между Я и Ты нет ничего посредующего – памяти, воображения, какой-то специальной деятельности сознания по анализу восприятия – Ты открывается в чистом созерцании. Отношения «Я-Оно» могут опосредоваться.
Нам легче быть в отношениях «Я и Оно» - они предсказуемы, здесь мы сами контролируем ситуацию, владеем, так сказать, пространством и временем. Отношения «Я и Ты» не имеют длительности, это напряженность настоящего. Более того, в «Я-Ты» не существует ничего, кроме Ты…
- Какой же опыт человек получает от Ты?
- Никакого. Ибо Ты не раскрывается в опыте.
- Что же тогда человек узнает о Ты?
- Только все. Ибо он больше не узнает о нем ничего по отдельности.
Отношения «Я-Ты» - это отношения взаимного влияния (здесь – очевидная параллель с неклассической наукой): не только я учу студентов библейского колледжа, но и они учат меня. Здесь нет места восприятию другого как объекта. В каком-то смысле эти отношения можно назвать любовью, а противоположностью им будет не ненависть (ненависть, по Буберу, - это неспособность увидеть Ты в цельности), - а безразличие…
Исторически, показывает Бубер, отношения «Я-Ты» предшествуют всему остальному (так это и у примитивных обществ, и у младенца). Хотя можно поспорить относительно социальной психологии (здесь вспоминается Б.Ф. Поршнев, доказывавший, что разделение на «мы и они»[11], увы, первично для общества), отношения «Я-Ты» оказываются невероятно важны для развития человеческой личности [12]. Я становлюсь и узнаю, что Я – это Я, только в диалоге с Ты. Более того, и для культуры, творчества первично именно это отношение «Я-Ты», когда нечто открывается в созерцании, а само творчество есть процесс переведения образа в мир Оно.
Бубер предупреждает, как легко все общение с Ты, под которым он подразумевает в том числе и жизнь Духа, откуда все черпается, заменить на «обретение опыта»: «Утратив охоту и способность к живому общению, они стали опытными и сведущими: личность они заключили в историю, а речь личности заключили в библиотеки; исполнение закона либо его нарушение – не важно, что именно, - они кодифицировали…» Бубер считает (и в этом, можно сказать, его ответ Поршневу), что социальные институты погружают нас в мир Оно, или, как сказали бы марксисты, способствуют отчуждению. И именно в мире Оно возможно зло и кошмар.
Но основании этих диад отношений Бубер рассуждает и о свободе – свободе человека и общества, культуры. С его точки зрения, в мире Оно царствует причинность (все равно, какая – действующая или целевая), тогда как в мире Ты остается свобода. Кажется, здесь он говорит о свободе Духа, о Предстоянии перед Лицом, и вряд ли бы сам Бубер нас осудил за цитату из Евангелия от Иоанна: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин. 3:8) – впрочем, сам Бубер предпочитает в соответствии с кабаллистичской традицией говорить об искрах, которые человек должен вынести из такой встречи.
Поколения людей, сложенные вместе, составляют эпохи, каждая из которых отличается своеобразием своей культуры. Бубер и здесь полагает, что изначальный импульс такой большой культуре придает встреча с Ты, даже, точнее говоря, именно голос Ты вызывает культуру из небытия.
Бубер приводит воображаемую дискуссию с оппонентом, можно ли построить государство, экономику, культуру, минуя мир Оно. Бубер, если мы правильно понимаем его мысль, настаивает на том, что может существовать человек, который служит Духу, служит Ты, и отваживается выйти навстречу людям именно как носителям Ты – хотя понимает риск, что это может разрушить его дело. Таким образом, Бубер мечтает о преображении государства и экономики – через конкретные личности.
А всегда ли останется Я – Я? Философ приходит к выводу (впрочем, приходит ли, или это ему открылось?), что человек может жить как «довлеющее себе особенное», живущее ради опыта и использования. В таком случае, в своей обособленности от других Ты, имея дело лишь с Оно, констатирует Бубер, Я отделяет себя от бытия. Еще хуже, когда Я пытается организовать предстояние не с Ты, а с самим собой. Это – Край жизни.
Бубер говорит много прекрасных слов о Сократе, который сумел сохранить отношение с Ты в образе своего даймона, о Гете, который был на Ты с природой. И вот что он говорит, будучи иудеем, об отношении Иисуса с Отцом: «И сразу же из царства безусловного отношения вынесем сюда образ: сколь сильно, вплоть до пересиливания изречение Я Иисуса, и сколь правомочно, вплоть до само собой разумеющегося! Ибо это есть Я безусловного отношения, в котором человек свое Ты называет Отцом так, что сам он - только Сын, и более не кто иной, как Сын. Когда бы он ни сказал Я, он может подразумевать лишь Я священного основного слова, которое возвышается в сферу безусловного. Если коснется его обособленность, связь - сильнее; и только из нее говорит он с другими. Напрасно ищете вы ограничить это Я, умалив его до обладающего могуществом в себе, или ограничить это Ты, умалив его до обитающего в нас и вновь лишить действительности Действительное, присутствующее в настоящем отношение: Я и Ты остаются, каждый может сказать "Ты" - и есть тогда Я, каждый может сказать "Отец" - и есть тогда Сын, действительность остается». Бубер как бы говорит своим слушателям: оставьте на минутку свои теологические представления о том, кем по природе является Иисус, и больше сосредоточьтесь на том, Кто Он в отношениях. Он – Сын, и это так потому, что Его отношения с Отцом – это отношения с Ты. А что вам препятствует так обращаться к Богу?
В третьей части своего труда Бубер говорит как раз об этом последнем, об обращении к Богу. С его точки зрения, любое подлинное обращение к Ты ведет к Нему. Человек может даже считать безбожником, но если его жизнь устремлена к Ты, это уже обращение. Бубер настаивает, что для такой встречи не нужно какого-то специального мистического опыта, выхода за пределы Настоящего. Он отказывается дать свои рецепты, кроме одного: единственное, что имеет значение, - это полное принятие присутствия как Настоящего. «Поистине, - говорит Бубер, - нет никаких исканий Бога, ибо не существует ничего, в чем нельзя было бы найти Его». Правда, чуть далее он говорит и об особых «слугах» – молитве и жертве. В целом же то, что было сказано о любви, здесь еще более уместно: не только мы нуждаемся в Боге, но и Бог нуждается в нас, это взаимное отношение, а не односторонняя зависимость, как было принято подчеркивать в трудах того времени, и не погружение-растворение, как можно было бы заключить, без рассуждения читая труды мистиков (Бубер здесь немного упрекает Будду, знавшего путь Ты, но не учившего ему). И мы, как и Симеон Новый Богослов (да-да, его Бубер тоже цитирует), из глубины своего подлинного одиночества (подлинного тогда, если оно не замкнуто на себе), взыскуем этого Присутствия, взыскуем этого Откровения, взыскуем этой встречи.
Мы попытались лишь кратко и бегло осветить основные мысли, которые М. Бубер высказывает в своем удивительно насыщенном произведении «Я и Ты». Если мы вспомним об объективации, процессе, все же многое упускающем из первичного переживания-откровения, остается только предполагать, какой полной должна бы быть его религиозная жизнь, позволившая написать данную работу.
Своей философией диалога М.Бубер оказал влияние и на последующую философию, и на психологию, и на самосознание иудаизма и христианства. Но вряд ли он сам хотел бы, чтобы мы запомнили его только как великого философа, труженика науки. Однажды у Мартина Бубера спросили, как тот относится к заявлению Фрейда, что смысл жизни – это работа и любовь. Бубер усмехнулся и сказал, что это хорошее заявление, но он бы его дополнил: работа, любовь, вера и юмор. Хотелось бы присоединиться к этому.
[1] М. Бубер. Хасидские предания. Эл. изд.
[2] См. подр. М. Самков, свящ. Идеология и перевод Библии. Перевод Бубера-Розенцвейга
http://www.bogoslov.ru/text/2430442.html
[3] краткий пересказ по: Марк Келнер. Жизнь и творчество Мартина Бубера. http://callofzion.ru/pages.php?id=336
[4] John Macquarrie. Twentieth Century Religious Thought. SCM Press, 1981 – p. 195-196
[5] Надо заметить, как блестяще этот термин найдем переводчиком В.В. Рынкевичем
[6] М. Ганди, Дж. Гомер. Мудрость Ганди. Мысли и изречения. Эл. изд.
[7] Приведено в статье М. Келнера, см. выше
[8] воспоминания замечательного Шмуэля Й. Агнона http://www.berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer9/Kopelman1.php
[9] Для анализа литературных предшественников и современников философии диалога см. замечательные комментарии В.В. Рынкевича в книге М. Бубер. Два образа веры. М., 1995 – сс.433-448
[10] Здесь и далее жирным шрифтом выделены термины, на наш взгляд, имеющие существенное значение для понимания философии М. Бубера (В.С.)
[11] Б.Ф. Поршнев. Социальная психология и история. М., 1979
[12] что подтверждается данными школы объектных отношений в современном психоанализе Д. Винникотта и В.Р.Д. Фэйрберна См. подр., напр. Г. Гантрип. Шизоидные явления, объектные отношения и самость.
