Заключение. Выход Тувы из-под власти павшей маньчжуро-китайской империи в 1911–1912 гг

Выход Тувы из-под власти павшей маньчжуро-китайской империи в 1911–1912 гг. только укрепил расширяющиеся связи между Урянхайским краем (прежнее название Тувы) и Россией. Освобожденная, но ослабленная и социально разрозненная Тува должна была выбрать
ориентир — Россию или Монголию. Монголия являла собой родственную кочевую культуру. В социально-экономическом плане она была такой же ослабленной бывшей провинцией китайской империи, которой требовалось определить ход своего дальнейшего развития. Естественным выбором для Тувы в этой ситуации стала ориентация на Россию.

Российское влияние вносило в жизнь кочевого народа тувинцев больше стимулов для дальнейшего развития. Заимствования в плане хозяйственно-экономической жизни обогащали мировоззрение, инновационные механизмы традиционной культуры, которая получила возможность существовать без жесточайшего политического и экономического пресса со стороны Китая. В этнокультурном сознании понимание этого стало изменять и политическую ситуацию. Выражая желание получить защиту России, Тува просила сохранить “установленные с давних времен порядки управления и обычаи”, а также “право распространения желтой религии” (тувинское название буддизма) на своей территории. Протекторат (покровительство) России над Тувой был официально объявлен в 1914 году.

Конечно, взаимодействие Тувы и России имело не только положительные стороны. Русская торговля также носила характер несправедливого грабежа местного населения, часть земель для новоприбывших с севера приобреталась путем подкупа знати, беднейшие слои местного населения для элементарного выживания были вынуждены идти в наем на работу в крупные хозяйства разбогатевших русских поселенцев. И после установления над Тувой официальной юрисдикции России край продолжал существовать как источник сырья, теперь уже для русской промышленности.

В плане культурного взаимодействия произошло более существенное: тувинцы, соприкоснувшись с новым образом жизни, увидели пример активного и эффективного хозяйствования. Русские переселенцы, большая часть которых была обедневшими крестьянами, искавшими лучшей жизни в новых местах, — были одним из примеров классического “бегства” от государства. Они стали активной социальной группой, которая осваивала “дикое” поле с полной самоотдачей. Их пример удивлял, поражал, вдохновлял и пугал одновременно.

Сама Тува не имела достаточных внутренних резервов для дальнейшего развития. Размеренный ход кочевой жизни, огромный социальный разрыв, нищета основной массы населения и освященные религией установки на подчинение, не могли обеспечить дальнейшее существование и сохранение этнической целостности при постоянных внешних давлениях. Поэтому социальной ориентацией, получившей основание в самой культурной потребности, стала ориентация на Россию. А учитывая то, что в тувинской культуре также характерным является гостеприимство и открытость, неудивительно, что в большинстве своем контакты с представителями северной державы носили характер установления личных дружеских отношений. Это значительно облегчало прохождение процесса культурных заимствований. Значительных конфликтов на этнической почве зафиксировано не было. Такое взаимное мирное сосуществование этносов продолжается и сейчас. Конфликты в современной Туве начала 1990-х годов между тувинцами и русскими хотя и носили этническую окраску, были определены, прежде всего, социально-экономическими и политическими причинами и не являются характерными для межнациональных отношений в этом регионе в целом.

Со второго десятилетия ХХ века Туву, вовлеченную в поле жизни российского государства, потрясают волны политических и социально-экономических кризисов. Здесь также была провозглашена советская власть, проходила гражданская война. Событием большой важности стало провозглашение при поддержке Советской России в 1921 году Танну-Тувинской Народной Республики. Самостоятельная государственность была подчеркнута всеми атрибутами: конституцией, формированием органов власти. При этом вовлеченность Тувы в общероссийские процессы продолжала существовать и укрепляться. Это выражалось во всемерной поддержке проводимых в Туве реформ и было закреплено в 1944 году официальным вступлением ТНР в состав СССР.

Общественно-политическая и научная мысли не избежали идеологических влияний времени и характеризуются наличием разных оценок истории Тувы ХХ века. В советский период идеологические установки побуждали историков говорить об исключительно позитивном значении революционного скачка республики из феодальной системы в социализм с помощью братского советского народа. Во второй половине 80-х — начале 90-х годов мнения стали различаться. В связи с всеобщим процессом поиска новых ориентиров и политического становления постсоветского времени высказывались даже крайние оценки об ошибочном курсе на советизацию, приведшую к утрате тувинской государственности (1921–1944 гг.) и исчезновению самобытного уклада кочевого народа. Дискуссия все еще продолжается. Однако категоричность оценок не даст нам правильно взглянуть на прошлое, настоящее и будущее развития Тувы. Традиционное, кочевое, самобытное общество вступило в ХХ век и не могло не ощутить на себе влияния мировых тенденций — требований в ускорении развития. Оптимальным для региона, расположенного в центре азиатского материка между крупными государствами, стало решение о вхождении в состав российского пространства. Этот выбор, который руководствовался идеями территориальной безопасности, сохранения этнической и культурной целостности, улучшение образа жизни, гарантировал поддержку малому народу со стороны большой империи. И естественным является общая “ответственность” территорий, имевших один путь развития, в том числе и вместе переживавших советский период. Вопрос состоит в том, что методы управления и экономическая политика, проводившаяся по всей советской стране, где сосуществовали разнородные регионы, в том числе и Тува, игнорировали культурные особенности регионов. Весь образ жизни фактически строился по принципу унификации. Это ввергло региональные культуры в кризисы разной степени, что и стало причиной разной готовности к новым кардинальным изменениям конца ХХ века.

До 1929 года Тува начинала построение своего дальнейшего развития на основе собственной идентичности. Локальная культура тогда, не удовлетворяясь старыми социальными, экономическими и политическими образцами, искала новые формы, так же как и российская. Общество было возбуждено и готово к принятию инноваций ради сохранения и укрепления своей жизни. Фольклористами зафиксировано большое количество новых песен, частушек, загадок о новой счастливой жизни, которые появились в этот период. Идея коммуны была созвучна с традиционным коллективным трудом аратских хозяйств. С ней связывались надежды на сытость, на увеличение количества скота как показателя зажиточности. Новые поселения символизировали торжество общего труда единомышленников. Техника, отправляемая из России, называлась “железным конем”, “огненной телегой”. Одной из главных ценностей кочевой культуры был конь – верный друг и помощник в работе и в целом в жизни, который давал возможность постоянно расширять пространственное восприятие человека. Конь помогал человеку быть мобильным, придавал культуре черты открытости и любознательности. Теперь таким же, но уже более мощным средством открытия мира воспринимались новые технические средства: автомобили, трактора, аэропланы.

Начиная с 1929 года разворачивание культурной логики развития Тувы было нарушено. В Туве стали проводиться жесткие методы реформирования всего хозяйства. Основными трудностями дальнейшего развития были признаны кочевой образ жизни, разбросанность и безграмотность основной массы населения, отсутствие подготовленных кадров. В мобилизации сил на скорейшее достижение счастливой жизни, проведенной под руководством партийных верхов, не было уделено должного внимания основам традиционности — моральным устоям тувинского общества. Механический перенос внешних образцов не учитывал духовный стержень культуры. Самым большим ударом стал массовый перевод кочевников на оседлый образ жизни, завершившийся в 1950-е годы. Перестала существовать та реальная база, на которой строилась система отношений оседлости, урбанизация, разработка письменности, всеобщее образование, появление своей национальной интеллигенции изменили картину жизни региона. Социально-экономическая, политическая жизнь, образование, искусство Тувы действительно получили большое развитие. Это дает основание говорить о большом прорыве в социальном развитии.

Однако этнические культурно-антропологические традиции при этом не были поддержаны.

В Туве начала советского периода формировался идеал нового труженика, образованного, работоспособного члена коллектива, осознающего себя частью своей родины Танну-Тувы и большого советского государства. Отказ от выработанных ценностей социальных взаимоотношений, освящавшихся в прошлом мифической традицией и буддизмом, стал причиной оторванности людей от морально-этической системы культуры. Опыт предков оказался бессильным перед решением новых задач. Представления о лучшей жизни перестали связываться только со скотом, землей. Советский энтузиазм покорителя природы был несовместим с прежними установками на естественную бережливость. В итоге тувинское общество пошло вразрез со своими культурно-антропологическими традициями. В социальном плане по-прежнему большую роль играли группы, занимавшиеся земледелием и скотоводством, однако осуществлявшаяся политика образования в отрыве от народно-педагогических традиций, привела к тому, что в тувинской среде выросло поколение, лишь осознающее себя по принадлежности к тувинскому этносу, но фактически оторванное от носителей этой культуры. Это происходило потому, что ускоренная модернизация не только производила много полезных нововведений, но одновременно разрушала традиционное общество, не успевавшее заместить традиционную структуру ценностей новыми.

Этническим осталось искусство, получившее к тому же дополнительное развитие в отдельных направлениях благодаря влиянию мировых образцов, доступных в СССР. С разработкой в 1930 году советскими учеными тувинской письменности появилась своя национальная литература; был создан тувинский национальный театр, появились национальные школы живописи, музыки, хореографии. Письменность зафиксировала достижения устного народного творчества как выражения исторической памяти и мифопоэтического, творческого потенциала народа. Ее прежние фольклорные формы стали отмирающим явлением с постепенным старением и уходом из жизни поколения, которое перенимало их от своих предков. Советское образование, являющееся по сути традицией европейского просвещения, с одной стороны принесло, в жизнь тувинского народа прогрессивные знания, необходимые ему для существования в новых условиях. С другой стороны, оно разорвало цепь традиционной преемственности народных знаний, народной педагогики, игравших важную роль при формировании человека как объекта и субъекта системы морали многовековой культуры. Культурное содержание социальных сфер не поддерживалось в той мере, чтобы осуществлять развитие и одновременно сохранять культурную идентичность.

В начале 1990-х годов Тува, как и другие регионы России, была вынуждена искать новую государственную идею. Естественным стало обращение к недрам традиционной тувинской культуры. Однако и здесь не обошлось без перекосов в процессе возрождения национальных культур, который был провозглашен в национальных регионах. Тувинский этнос в попытке опереться на свои многовековые традиции и мировоззрение, стабилизировавшее и мобилизовавшее прежде общество, обнаружил, что национальная культура сохранилась только в искаженном, трансформированном виде. Ведь основа всей традиционности — образ жизни — уже был изменен. Требования полного суверенитета и возврата к национальным истокам, которые звучали в Туве начала 1990-х, как и в других территориях, не имели достаточных оснований для реализации, в целом были лишены исторического смысла, так как обращали общество, по сути, к архаике. И теперь новые модернизационные ценности становятся непосильными для принятия в обществе, прошедшего ускорение в своем развитии, но при этом трансформировавшего формы своей традиционности в советский образ жизни, без гармонизации развития и культурно-антропологической основы. В обществе с разорванной связью между поколениями и искаженными формами прежней традиционности переход от советской нормированности и социального контроля к свободному волеизъявлению граждан стал причиной глубокой социальной депрессии. Общество оказалось деструктурировано; люди были вынуждены бросить все свои силы на выживание, потеряв прежние моральные ориентиры как советского образцы, так и своей этнической культуры. Неудачно реализованная стратегия российских реформ привела к погружению Тувы в пучину внутренних проблем социальной и экономической сфер: ростом уровня безработицы и преступности, кризисом института материнства и семьи, развалом производства. Превращенной формой традиционного родового коллективизма стала клановость, особенно усложнившая ситуацию в политической сфере. Несогласованность действий политической элиты региона, сложившейся из прежних ресурсов командно-административной системы, не дала возможности сформировать оптимальный путь развития этой самобытной республики. Все это делает затруднительным осуществление социальных реформ для модернизации региона и вывода его на путь стабильного существования. В описанных процессах проявилась общая закономерность российских радикальных трансформаций: ориентируясь на слом существующей культуры, они создают ее превращенные формы и возрождают архаические начала.

Тува сейчас снова стоит перед вопросом более полувековой давности: поиском пути дальнейшего развития при сохранении своей идентичности. Как один из российских регионов Республика Тува является частью общероссийского развития, однако специфичность ее как локального, регионального образования предполагает построение тувинской составляющей общего пути, с опорой на внутреннюю логику развития — на культурные ориентиры для спасения идентичности мироощущения людей в данном обществе. Пребывая в качестве белого пятна на карте преобразований России, Тува снова, как и в начале ХХ века, опаздывает, но этим опозданием - депрессией социально-экономической сферы - показывает, что в ней возник кризис культурных установок, основанный на столкновении трансформированной этнической традиционности и новых модернизационных ценностей. Именно культурный фактор продолжает быть здесь определяющим для дальнейшего хода социальных процессов.

Рассуждая о пути дальнейшего развития Тувы, необходимо говорить о собственной, тувинской направленности развития в рамках российского пути. И главным шагом, позволяющим сделать прорыв, является, прежде всего, разрешение культурной ситуации, нахождение духовной традиции в обществе, утраченной в ХХ веке. То, что традиционность восточного типа общества может быть использована в модернизационном развитии, — доказано Юго-Восточной Азией. И хотя сейчас этот мировой регион переживает кризис, все же опыт развития стран, не отказавшихся от своей культурной идентичности, близких Туве по духовной традиции, может быть ценным для этой российской республики.

Таким образом, нынешняя ситуация с регионами России, пребывающими в тяжелом положении (депрессии), должна оцениваться не с позиции “успевающих” и “отстающих”. Унификация и стандартизация жизни, происходящая в модернизирующихся регионах, с точки зрения культуры оборачивается утратой своеобразия. Проблема депрессивных регионов не в том, что они отстают от общих социально-экономических процессов, а в том, что их нынешнее состояние требует поисков оптимального пути при одновременном столкновении двух тенденций: влияния новых культурных установок и стремления к сохранению своей национальной идентичности. Она дает людям чувство родовой принадлежности и соотнесения себя со своей общностью. Поэтому вопросы дальнейшего развития таких регионов, их экономическое и социальное благополучие, могут быть решены только после анализа и разрешения культурного конфликта. Проблема состоит в том, чтобы регионам России в этом столкновении определиться в едином пути модернизации, позволяющем не ломать свои традиции, а опираться на них.