2015-06-26
372
Я всегда желал самого лучшего для своего ребенка. Однако тогда, как и сейчас, стоял вопрос: кто кого будет контролировать?
Мне было все равно, кормился мой ребенок каждые 45 минут или раз в 45 дней. Не мне приходилось быть постоянно и круглосуточно наготове. Утром, перед уходом на работу, я устраивал жену и ребенка «кормить и дремать» в кресле-качалке. Оставлял в пределах досягаемости телефон, книги, блокнот, стакан сока, чистые подгузники и прочие необходимые предметы. По ночам от меня не было никакой пользы и скоро я научился даже не просыпаться.
Однако давление, оказываемое на меня по поводу контроля над моим ребенком, было огромным. Друзья, знакомые, родственники и даже незнакомые люди требовали, чтобы нашего ребенка контролировали. Намекалось, что если мы не будем регулировать его запросы на наше время и энергию, он вырастет донельзя избалованным, а то и вовсе станет вторым Гитлером.
Для отцов проблема контроля особенно тяжела. Большинство из нас было приучено ограничивать себя при каждой возможности. В детстве и отрочестве нас учили быть сильными, поскольку мир жесток. Таким образом, став отцами, мы чувствуем, что обязаны позаботиться о том, чтобы жизнь нашего потомства не была слишком легкой, чтобы дети учились самоконтролю, ответственности и решительности. В совокупности, эти факторы могут легко перевесить стремление отца поддержать кормление по требованию – процесс, который контролируется самим новорожденным. В конце концов, не придет же нам в голову позволить младенцу управлять нашими армиями, боевым оружием, дипломатическими инициативами и всей остальной жизнью.
Неудивительно, что, когда моя жена кормила нашего первенца по требованию, я чувствовал эти побуждения подогнать наши методы воспитания под некие общепринятые стандарты. Самым тяжелым было отсутствие поддержки в наших усилиях делать так, как мы считали, лучше для ребенка. Даже самые «либеральные» из моих друзей считали необходимым контролировать собственные отношения с детьми, а не позволять ребенку указывать путь.
Когда жена кормила по требованию младшего сына, я снова боролся, с переменным успехом, со стремлением контролировать свое потомство. Сколько раз я мечтал, чтобы кто-нибудь сказал мне, что мы поступаем правильно, и мои дети не вырастут «размазней».
Когда наши дети выросли из подгузников и перестали кормиться грудью, я постепенно осознал, что проблема контроля распространяется не только на младенчество и грудное вскармливание. Пристально за ними наблюдая, я все больше сомневался в социальной традиции навязывания строгих ограничений, пока не пришел к выводу, что контроль моим детям не полезен. Я своими глазами видел, что они не «избалованы донельзя» и тем более не размазни. Ими не нужно было манипулировать, чтобы сделать из них нормальных людей; они уже были нормальными людьми, каждый со своим неповторимым набором чувств и нужд, которые необходимо уважать. Тем более не было нужды заставлять моих детей страдать «для их же блага», чтобы самому чувствовать себя хорошим родителем.(1)
Теперь мои дети еще старше, а мои перспективы еще шире. Трезво глядя на мир, переполненный насилием, ненавистью и страданием, я не могу удержаться от сомнений – а так ли уж правильна общепринятая система воспитания детей, стремящаяся закалить и укрепить их для жизни в жестоком мире? Нет ли в таком образе мышления фундаментальной ошибки? Не в наших ли методах контроля над детьми заключается львиная доля проблемы? Интересно, кормили ли Саддама Хусейна по требованию... Или профессиональных преступников, или заключенных в камере смертников...
