Илья Маслов

Как одно на небе Солнце красное,

Как одна на свете Мать – Сыра – Земля,

Как одна выходит Зорюшка ясная,

Так и Родина у человека одна…

Ты взойди, взойди, Солнце светлое,

Что Светило – Солнце славянское,

В наших песнях стократ воспетое,

Хороводами славлено да плясками!

Ты скажи, почто твои внуки спят

Да почто раздоры устроили,

Коль полки врага у границ стоят

И грозят мечами да копьями?

Богатырский конь уж копытом бьет –

Наступает ворог безжалостный…

Тот, в ком россов дух – пусть на бой встает:

Беспощадный, великий и яростный!

Все есть Коловорот. Эпохи сменяют эпохи, перед непостижимым ликом Вечности проходят расы, народы, цивилизации, на месте гор и долин разливаются моря, а из седых волн вырастают новые континенты – но все новое неуловимо напоминает то, что уже было прежде… Человек за свою короткую жизнь не способен заметить этого. Однако древние мудрецы – волхвы Севера постигли тайну мироздания и сделали ее достоянием Белой Расы, а нордические короли избрали Коловорот, Солнечное Колесо, своим символом. В нем была Вечная Жизнь. В нем была непоколебимая уверенность в то, что в самый трудный час напряжением всех сил возможно вернуться к былым величию и славе. Постепенно это знание утрачивалось, но и по сей день есть люди, которые помнят тайну Коловорота…

Они помнят и тот страшный час, когда для народов ариева корня померк Солнечный Свет. Неисчислимые полчища темнокожих захватчиков хлынули с Юга на просторы Полночных Земель, разрушая все на своем пути. Древние земледельцы Европы бросали свои пашни и уходили дальше, на Полночь, ибо никакая доблесть не могла сдержать натиск диких Орд. Но само мироздание, казалось, ополчилось против Белого Человека, и вот над пределами Полночи встала сверкающая стена надвигающегося Ледника. Отступать было некуда. И наши предки вновь повернулись лицом к Полудню, решив дать последний бой на границе обитаемого мира. И победили в нем.

Тогда на Землю сошли Боги арийской расы. Они вступили в брак с голубоглазыми, светловолосыми женщинами, и родились великие Герои, в одиночку сокрушавшие целые орды чернокожих иноземцев. И захватчики были остановлены!

Однако после победы люди белой расы разделились. Большая часть решила остаться на прежнем месте, на самой границе с ледником, страшась рисковать с таким трудом обретенной победой. Но нашлись и те, кто двинулся на исконные, плодородные земли, отнятые у их предков чернокожими. Они, предводительствуемые Богами и Героями, карающей грозой обрушились на врага и изгнали его с захваченных им земель, основав там свою державу. Таким было рождение народа Рос.

Рожденный в битвах, этот народ, как ни один другой, умел ценить мирный созидательный труд. Но вновь и вновь нашим предкам приходилось браться за оружие! Стоило народу Рос обжиться на опять обретенных землях, как с Восхода, из степей, двинулись древнейшие монголоиды со своими отарами и стадами, с полудня напали семито – хамиты, гонимые великой засухой, а на Закате расселились братья ариева корня, пришедшие на все готовое и бывшие непрочь еще поживиться за счет истекавших кровью в войнах родичей.

Но всех их ждали неудачи. Потому что нечто новое, доселе неведомое и грозное родилось на плодородных равнинах нынешней Восточной Европы. Вместо бурлящего конгломерата племен, родов и поселений – Империя, Держава, чьи пределы терялись в неведомом. Вместо ссорящихся вождей и князьков – Царь великой Русколани. Вместо ополчений с самодельным оружием – конные и пешие дружины, легко сливавшиеся в единое войско, блестящая, отработанная стратегия и – великолепное бронзовое оружие, перед которым трепетали Восход, Полдень и Закат. Такой была страна ариев, страна народа Рос – Арьяварта…

Шли века. Многое менялось на земле, менялось даже имя великой Империи. Она переживала периоды расцвета и упадка, враги жгли ее столицу, заявляли, что никакого народа Рос уже нет, но приходило время – и наша Родина расцветала краше прежнего, и уже вражеские столицы почтительно кланялись воинам с далекого Севера, с триумфом маршировавшим по их площадям. Потому что ни один злодей никогда не сможет помешать Солнцу взойти, и ни один враг не поставит на колени Внуков Даждьбога – Потомков Солнца, как издавна называли себя наши праотцы.

Так будь же достоин славы древних витязей, если тебе довелось жить здесь и звать себя россом в час испытаний! Пускай вновь поднимается на горизонте инфернальный мрак – нужно просто взять в руки оружие и гнать захватчиков, предателей и подлецов вон с Родной Земли, как это делали твои Предки.

– I –

Шел как-то по дороге странник. Шел себе и шел: много ли человеку в дороге надо? Был бы запас в мешке для трапезы да гусли звонкие, а палку – посох и без того в любом лесу найдешь. И был тот странник не сказать, что молод, не сказать, что и стар, но видно – немало повидал на свете. Лихих же людей не опасался – нешто тронут бедняка перехожего? Да и повывелся разбойный люд на земле рода ариева…

Долго ли, коротко, а увидел странник тот место расчищенное, а после – и поле, а в поле том мужик пашет. Дивной богатырской стати был тот оратай: и плуг – то ему как игрушка смотрелся, и кобыла, плуг тот тащившая – жеребенком! Как ступит он на землю, плугом разрыхленную – так и завязнет иной раз по щиколотку от силы непомерной.

Увидел он гостя, повернулся к нему, но слова не сказал. Поклонился ему странник:

-Здоров будь, человек добрый! Не дашь ли водицы испить человеку прохожему?

Нахмурился пахарь, но опять ничего не сказал. Взял ведро с водою колодезною, рядом стоявшее, поднес страннику. Утолил гость жажду, присмотрелся к мужику тому – и говорит:

-Уж прости меня, хозяин добрый, но не чаял я тебя в глуши таковой повстречать! Ведь никто ты иной, как славный витязь Велебор, и видывал я тебя в Русколани, в царских палатах…

Тяжело глянул на странника перехожего пахарь:

-Да и я тебя там видывал… Почто рану бередишь, гостюшка? Сам ведаешь – не уходят с царской службы добром! Так почто напоминаешь?

-А по то, что горько видеть мне тебя пахарем, Велебор! Сам ведаешь – худые времена настали. Много у Арьяварты врагов… А как помер старый царь, так и вовсе недруги наши осмелели. Вон, как с Восхода да с Полудня дымом пахнет – то воры - степняки на границу налетают, селения жгут, хлеб топчут, людей в полон уводят! А с закатной стороны царь безбожный, злой поганый Хейд, силу неисчислимую скопил – сказывают, весь мир к ногам своим покорить хочет! Спрашиваешь, почто ран я твоих касаюсь, Велебор? А вот и я тебя спрошу – почто Землю Родную в трудный час не бережешь, почто меч да копье с секирою отложил?

Распрямился тогда Велебор во весь свой богатырский рост и едва ль не закричал:

-Верные слова ты говоришь, человек прохожий! Да только корня тому не усмотрел, почему вороги осмелели да на нас ополчились. От младых лет до седых висков служил я царю Русколани да народу Рос, без счета сеч повидал, оба сына мои на поле бранном сгинули, сам чудом от смерти уходил. Да только не тот ворог страшен, что извне приходит, а тот, что изнутри терзает! Нет мира меж людьми рода ариева, иные поедом друг друга едят. Помер царь, и начали княжичи – царевичи меж собою ссориться, а на них глядя – и бояре друг дружку за бороды таскают. Нет прежнего братства, куда ни глянь! Уж и мне завистничать начали – раз оговорили, другой, ну тогда бросил я службу царскую да и подался в глушь, в чащебу, срубил избу себе, поле расчистил и век доживаю. Так - то, странничек!

-Ну а коли и верно придет враг на Землю нашу – не в набег придет, не за добычею, а захочет рабами нас обратить, а край наш – своим назвать? Пойдешь ли ты тогда с врагами биться, как прежде бился?

Улыбнулся печально тогда Велебор:

-Стар я стал для походов – тут, в глуши, год за два проходит. Кости ломит, раны старые покою не дают… Да и неужто перевелись витязи в народе нашем? Неужто некому за Землю нашу постоять? Вот что, странничек перехожий: и прежде видел, и ныне зрю я в тебе верность Правде рода ариева. Дам я тебе меч, водою дивною в кузнице омытый да с заговорами кованный. Есть таковые лишь у меня – мой, да сыновей павших моих. А ты его клянись не продать, не подарить человеку стороннему – а отдай его славному витязю, что дело мое продолжит, врагов во чистом поле поколачивать!

-Клянусь, Велебор!

-А коли так, идем со мною в избу…

Не было промеж прочей утвари у Велебора ни доспеха его, ни шелома, ни щита крепкого, не было ни копья, ни лука боевого, что в рост иному человеку бывал. Но висели в ряд на стене мечи тяжелые, о славе былой, о походах минувших грезя! Снял один из них Велебор, рассек им воздух – и назад повесил:

-То младшего сына моего меч! Не пощадил сына моего черный степняк, стрелою в грудь поразил. Нет лучше меча такого для простого ратника, да негоден сей меч для великого воителя, может он его в час бранный подвести…

Снял Велебор второй меч, рассек им воздух, взвесил на руке, нахмурился – и тоже назад вернул:

-Сей меч старшему сыну моему служил. Сгинул сын мой старший на Закатном порубежье, в засаду попав. Грозен меч этот, коли обратить его против любого врага, да не надежен будет, коли с истинным витязем из вражьего стана биться придется…

И снял тогда Велебор третий меч. Дивным пламенем вдруг сверкнул клинок, избу осветив! И протянул тогда его старый воин страннику, одним движением в ножны задвинув:

-Вот он – меч мой, долгие годы хозяину служивший! Разил он ворогов и на Полудне, и на Полуночи, и на Закате, и на Восходе, покуда гады подколодные, в краю нашем затаившиеся, в спину мне не ударили словами лживыми! Так служи же, товарищ боевой, иному храброму воителю, как мне служил, если достоин он тебя будет, если будет глаз его зорок, рука тверда, если будет в сердце его великая любовь к Родине нашей и к народу, на Земле сей живущему! Иди, странник, ищи воина молодого, чтобы вновь засиял меч мой на поле брани, чтобы ведал враг – не перевелись славные могучие витязи на земле рода ариева…

И потянулась опять дорога дальняя. Куда – то она выведет?

Грохот, лязг и яростные крики неслись к ослепительно – голобуму небу над Степью, а порождавшее все эти бранные звуки множество воинов отражалось в таких же ослепительно – голубых глазах Володара, царя Арьяварты и владыки Русколани, с коня следившего за сражением. Все шло по его рассчету: сопровождавшие его войско два отряда легких всадников из Великой Скифии стремительно обходили настигнутых степняков, а пехота, выстроившаяся в непробиваемую линию, прикрывала лучников, поливающих врага дождем из стрел. Кочевники на скаку отвечали, пытаясь вырваться из с самого начала не распознанной ловушки. Впрочем, самого главного они все еще не поняли…

Слабый ветер слабо трепал над головою молодого царя стяг полководцев Арьяварты: ярко – красное полотнище с черным, крутящимся в левую сторону четырехконечным крестом. Да, после смерти отца что-то странное произошло в Степи! Раскосые кочевники, прежде изредка тревожившие границы земли народа Рос да угонявшие скот у их союзников – скифов, теперь ежегодно устраивали грандиозные набеги, глубоко проникая на Полночь и грабя города и поселения, уводя жителей в полон. Царь настигал их и в страшных битвах истреблял, но проходили месяцы – и новая орда накатывалась на границы его едва-едва оправившейся от предыдущего нашествия державы.

Чтобы отбиваться от выросших в седле степных воинов, пришлось дополнить военное искусство ариев новыми находками, в частности – набирать особые конные отряды из легких всадников и конных лучников в Скифии, нанимать удальцов – охотников из Чудского Царства, а также – уделять больше внимания подготовке собственных лучников. Однако основой воинства народа Рос всегда была пехота, а основой тактики – удар плотной, ощетинившейся копьями, стены щитов, который невозможно было выдержать. Обогащенный опытом венетов, далеко на Закате громивших в плотных построениях даже катафрактариев Хейда, отточенный в праздничных потешных боях “стенка на стенку”, этот прием напоминал стремительный удар меча, нанесенный рукою мастера и пробивающий всякие доспехи. И нужно было заставить врага встать на пути этого удара!

Легкая конница скифов схватилась с врагами, окружая их и отрезая пути к отступлению. Царь Володар решительно надел на голову шлем, который до этого держал в руках, опустил забрало и выбросил вперед правую руку:

-Пешцы, вперед!

Качнув тяжелыми копьями, строй пехотинцев медленно двинулся вперед. Но медлительность его была обманчива – ибо ничто не могло сравниться по силе с его ударом!..

…Степняки, зажатые между легкой кавалерией и строем пехоты, были обречены. Их предводитель понял это, и в отчаянной попытке спасти хоть что – то, вместе с находившимися поблизости воинами попытался прорваться и уйти. Это почти удалось ему – и тогда Володар бросил в атаку гордость правителей Арьяварты – Конную Гвардию. Всадники в надежных доспехах, занеся над головами тяжелые мечи и топорики – клевцы, хорошо пробивающие латы и шлемы, на полных сил конях стремительно поскакали на степняков и почти мгновенно разметали их.

Поняв тщетность любых усилий, враги прекратили сопротивление. Два спешившихся гвардейца подвели к Володару предводителя кочевников. И без того низкорослый, восседающему на коне царю степняк показался жалким уродцем – карликом из детских сказок. Даже не верилось, что этакий – то уродец мог принести столько горя людям, на которых налетел с войною! Володар презрительно разглядывал степняка некоторое время, а затем сказал, будто размышляя:

-Никогда ни один из степных вождей не опустился бы до того, чтобы нарушить освещенный именами Богов мир… Ни один из тех, кого по праву звали вождями…

Степняк поник головой. Царь еще несколько мгновений помолчал и спросил:

-Опять “большой каган с Заката”?

Вождь кочевников кивнул, но по-прежнему ничего не ответил.

-Твои предки проклинают тот день, когда ты родился! Неужели они не сочли бы позором повиноваться какому – то кровопийце из Закатных Земель?

Глаза степняка вдруг загорелись алчным огнем:

-Он – величайший из всех, кто только жил на земле! Никто не может противостоять ему! Он бессмертен, и сделает такими же тех, кого изберет!

-Да что с тобой долго разговаривать…

Меч царя вылетел из ножен, взмывая над головой степняка, но чья – то крепкая рука перехватила запястье Володара. Он возмущенно повернулся – так и есть, покарать степного шакала, по недоразумению ставшего вождем, ему помешал брат Аргерд. Они были очень похожи… внешне.

Аргерд, не отпуская руку царя, сказал:

-Оставь ему жизнь.

Володар покачал головой:

-Я не запрещаю тебе жить так, как ты хочешь, хотя это недостойно ария и сына царя! Не навязывай же и ты мне своей веры. Она ведь тоже пришла с Заката…

Царь попытался освободить руку, но Аргерд не разжимал пальцев вокруг его запястья:

-Убить – это проще всего. Но кто дал тебе право на это?

-Право? Этот ублюдок, вместо того, чтобы думать о своем народе, наемничает у Хейда, правящего Закатными Землями, и терзает нашу Родину! Задавить такого гада – долг любого человека, он ведь хуже любого насильника и убийцы!

Но Аргерд не сдавался:

-Если тебе что – то не нравится в нем, попытайся это исправить. Что ты исправишь убийством?

-Мне не нравится? Он разорил несколько селений и поубивал моих людей! Я – царь, и я… Да что тут спорить? Отпусти мою руку!

Аргерд подчинился и отъехал в сторону. Володар с презрением посмотрел на степняка и снова замахнулся мечом. Неожиданно предводитель кочевников гордо задрал подбородок:

-Руби! Я попаду в Сад Небесного Кагана, а великий Хейд придет и заберет твою землю, покорит твой нечестивый народ и…

-Вот тебе земля наша!

Меч прочертил дугу, и обезглавленное тело в конвульсиях упало к ногам коня.

А на душе у царя стало очень тревожно. Потому что последние слова степняка очень напомнили ему то, что не раз говорил брат Аргерд…

-А ведь дивный мед – то у тебя, боярин! Да и бражка добра! Век бы пил!

-В чужих – то землях, знать, не пивал таковых, купецкая твоя душа?

-Э-э! И близко подобного не пивал!

Такими словами перекидывались боярин Благовест и его гость, купец Любомысл, сидя в светлой горнице за небольшим трапезным столом. Они издавна дружили, немало повидали вместе, нажили добра, вырастили детей. Вот и повелось у них время от времени ездить друг к другу в гости, чтобы вдвоем обсудить происходящее вокруг да и вообще поговорить. Съедали, а еще больше – выпивали, они при этом изрядно, хотя хмельным, как и положено опытным мужам, не увлекались. Прислуга при этом не присутствовала.

Любомысл хватил еще чарочку и продолжил:

-Вот был я в дальних краях на Полудне, так там и вовсе таковы люди живут, что не то, что бражки – меду – то пить не пьют!

-Эк их! Как же живут – то они?

-Да каки – то кальяны с дымом курят!

Боярин наполнил свою и гостеву чарки медком и с силой заключил:

-Есть же дурачья на белом свете!

Помолчали. Затем Любомысл спросил:

-Вот скажи мне, Благовест, что такое про брата царева, Аргерда, сказывают? Будто – страшно сказать! – не нашей веры стал, а какой – то чужеземной?

-Верно говорят…

-Так ведь негоже поступает княжич – то, даром что царский сын!

-Негоже. Теперь говорит Аргерд – мол, врагам мстить нельзя, богатства копить нельзя, все поровну должно быть, тогда и войн, и раздоров не будет.

Любомысл негодующе стиснул кулак:

-Что, и умным с дураками уравняться надобно? И разбойникам с людьми добрыми?

-Говорит, надобно… Да ладно, царь – то молодой в отца пошел, чужеземных бредней стороной держится! А чего это у тебя, гостюшка, чарка просохла?

-Да, наполнить бы не мешало ее бражкой – то!

-Уж лучше медком. Бражки уж довольно, как думаешь?

Любомысл кивнул, соглашаясь. Снова осушили боярин с купцом свои чарки и продолжили разговор:

-Слыхал, Любомысл – что ни месяц, так степняки на границы полуденные накатываются?

-Слыхал. Да ведь бьем мы их, ордами целыми изводим! Им ли против нас дерзать?

-Не заржавел покуда клинок рода ариева… Да ведь худыми слухами земля полнится! Будто степняками теми злой царь Хейд из Закатных Земель, как вениками, трясет! И на набеги их подначивает, чтобы границы наши проверить, войну невиданную задумав!

-Ну, было время – он у нас зубы-то пообломал маленько! Его ль бояться?

-Бояться – то, может, и не след, а поостеречься бы стоило. Так, иначе – а враг он нам.

-Да ведь как поостережешься? У иных и у бояр – то мысли не о долге своем, а о брюхе! Ты им про дело, а они меж тем думают, как им выгоду из грозы военной извлечь! А царь молод, не переборет дураков – то седобородых… Кабы еще с братом он за одно сердце был!

Неожиданно снаружи послышались голоса дворовых, и боярин с купцом прислушались, прервав разговор. Кто – то стремительно взбежал по всходу, широко распахнулась дверь, и в горницу вошел Ярополк – сын Благовеста. На его покрытом дорожной пылью лице ясно читалась какая – то решительная и важная дума. Юноша почтительно склонил голову:

-Здоров будь, батюшка Благовест! А и тебе здоровья, Любомысл почтенный, гость торговый!

При этих словах голос вошедшего дрогнул. Благовест и Любомысл переглянулись, и боярин ответил:

-И тебе, сын, поздорову! Не с охоты - полевания ли возвернулся?

-С полевания.

-А почто грусть в сердце затаил? Али дичь в лесу перевелась?

-Нет, батюшка – много добычи во силках было, да и стрелой немало взял.

-Ишь ты! Отчего ж печален? Неужто иным удальцом перед девками - хохотухами на кулачках побит?

Благовест сказал так, прекрасно зная, что его сын еще ни разу не бывал побежден в потешных боях, и потому ожидал, что Ярополк рассмеется. Но тот только тихо повторил:

-Нет, батюшка…

-Так какая ж нелегкая терзает – то тебя нынче? Почто печалишься?

И Ярополк не выдержал. Он тряхнул головой, решительно рассек рукой воздух и заговорил:

-Не о добыче печаль моя, и не о позоре – пораженьи, а о девице красной! Как увидел раз – теперь тоска гложет днем и ночью…

Благовест почесал в затылке:

-Вон оно как! Это кто ж такая будет? Какого роду?

-Боярского она роду, батюшка. А зовут ее – Росянушкой… Старого воеводы Гостомысла дочка.

При этих словах Любомысл прикусил нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, а Благовест посуровел и погрозил сыну пальцем:

-Вижу я, что волос – то в усах у тебя долог, да ум в голове короток! Ишь, жених какой нашелся! Может, Росяна – то твоя и сладка тебе, да только отец ее мне горек, поперек горла стоит! Как сядем с боярами думой при царе, так вечно с ним разве за бороды друг дружку не оттаскаем. А ты – жениться!

Ярополк печально поник головой. Боярин же на некоторое время задумался, а затем продолжил:

-Вот что я скажу: видно, пришло твое, Ярополк, время. Ступай – ка сбери себе ратное снаряжение да коня выбери хорошего, да отправляйся – ка во стольную Русколань, послужить царю Володару и племени нашему! Да послушай, как мечи звенят, да стрелы свистят, да кони боевые ржут, да понюхай, чем жизнь походная пахнет! Вот коли возвернешься со славою, да делом докажешь, что не по названию боярин ты, а по делам – бери себе тогда хоть Росяну свою, хоть еще кого, слова против не скажу! Ну, что скажешь?

Ярополк несколько мгновений подумал, затем лицо его просветлело, он широко улыбнулся и ответил:

-А и пойду, батюшка! Говорят, нужны царю витязи храбрые!

Любомысл немедленно откликнулся на эти слова:

-Да и не один поезжай! Хватит и моему сыну портки дома просиживать. Возьмешь, Ярополк, Златояра себе в товарищи?

Ярополк кивнул, а Благовест добавил:

-Чего ж он его не возьмет? Они друзья старые, еще мальчишками на реку вместе бегали за девками подглядывать!

Все трое рассмеялись. А потом Ярополк сказал так:

-Нечего такое дело откладывать! Ныне же собираться надобно. А ты, батюшка, не думай, что в тягость мне решение твое: хоть и тяжко с Росянушкою мне расстаться, да только нет для того, кто из народа Рос да племени ариева, выше чести, чем Родную Землю беречь!

– II –

Царские палаты медленно погружались в тишину, в прозрачный полумрак ночи позднего лета, пронизанной всеми оттенками серого. Володар полюбил такие часы еще до того, как стал правителем, но лишь ощутив на себе всю тягость и ответственность понятия «вождь», осознал, как они ему дороги. Днем то одно, то другое насущное дело требовало пристального внимания, а ночь устроена Богами для отдыха всем добрым людям, и лишь поздний вечер позволял всем событиям прошедшего дня, всем мыслям и тревогам сложиться в одну, целостную картину…

В такое время царь, как правило, приходил в тот великий зал, где владыки Русколани принимали иноземных послов и держали совет со своими боярами. Но если днем, на приемах и советах, он был выше всех, и взоры окружающих были прикованы к нему, то в сумерках Володар казался себе совсем незаметным, словно затерявшимся в огромном зале, своим великолепием отражавшем величие Арьяварты и ее столицы. Царь либо прогуливался взад – вперед по залу, либо садился на массивный трон, но ни на миг не прекращал напряженных раздумий. Может быть, это было общением с духами Предков, тех, которые веками стояли у кормила Державы? Так или нет, но поздними вечерами царя никто не тревожил даже без его особых распоряжений.

В который раз приходили воспоминания… В ту ночь, когда родился Володар, над просторами Арьяварты поднялась кроваво – красная Луна, и отец наследника попросил седобородых волхвов истолковать этот знак. Мудрецы, вспомнив древние предания ариева рода и изучив расположение звезд на небе, дали ответ: в такие ночи в семьях простых людей рождаются великие воины, а в семьях правителей – истинные Вожди. Последний раз Луна Воинов совпала с рождением наследника в ночь, когда родился Канишка Справедливый, отбросивший орды желтолицых степняков за Камень – Горы и раздавивший заразу на теле человечества, великую империю Сем, чей правитель Даннер был в шаге от мирового господства. И волхвы предрекли, что Арьяварту ждут тяжелые времена, сравнимые с давним нашествием Даннера, но Светлые Боги не оставили свой народ – и на престол Русколани сядет великий Вождь, подобный знаменитым героям далекого прошлого. Поэтому младенцу дали имя Володар – в знак того, что сутью его жизни должно было стать «володение» Арьявартой. Кроме того, на древнем священном языке это имя означало «Дар Велеса», дар могущественного Бога Севера.

Повзрослев, а потом и приняв титул царя, Володар много раз в вечерние часы обращался в мыслях к образам былых правителей его страны, к образам своих предков. Многое было известно ему из летописей, еще большее – из легенд и преданий. И ничего, в чем он мог бы сравниться с ними, он в себе не находил.

Особенно недостижимыми идеалами казались Володару полулегендарные вожди и цари той далекой эпохи, когда Арьяварта еще только начинала свой путь к имперскому великолепию, а разрозненные древними катаклизмами племена ариева корня не подозревали о своей эпической судьбе. О, то воистину была Эпоха Завоевания, Эпоха Героев! И Вожди, дерзнувшие мечтать о чем-то большем для своего народа, нежели доставшееся по наследству, запомнились потомкам как Полубоги… Казалось, души тех древних владык не ведали сомнений и страхов. Это были яростные и отважные мужи, презиравшие слабость и смеявшиеся над церемониями, не дураки выпить и закусить, причем – в чертогах покоренных княжеств и царств, но готовые преодолеть на пути к своим целям любые препятствия и лишения. В дальних походах добывали они славу себе и своему народу, гордо бросая почтительно склоняющимся перед ними иноземцам: «Народ Рос непобедим, покуда на свете есть Война и Мечи!». Они достойно жили и с честью умирали – в светлых палатах, окруженные детьми и внуками, в сече – на поле своей последней, посмертной победы, или бросались грудью на меч, чтобы избегнуть плена в случае неудачи… И время снова потребовало подобных Героев. Как может дерзнуть сравниться с ними вчерашний мальчишка, титул царя по отношению к которому звучал подобием насмешки?

Нет, стороннему человеку было не в чем упрекнуть Володара. После бессонных ночей над древними хрониками он принимал верные решения и на советах с боярами, и во время дипломатических приемов, когда заморские гости всяк на свой лад сплетали липкую паутину обещаний, лести и угроз, пытаясь склонить Арьяварту на свою сторону в гремевших или только готовившихся войнах. Ведя за собою воинство народа Рос и дружины союзных племен, молодой царь раз за разом в зародыше пресекал далеко идущие амбиции степных разбойников. Но сам Володар знал – этого не достаточно. Слишком грозные тучи клубились над его Родиной, слишком много врагов копило силы у границ Арьяварты, слишком ослабшим казалось былое несокрушимое кровное братство всех ариев, чтобы он мог быть спокойным. Рано или поздно разразится страшная буря – не при нем, так при его детях. Но может ли он в час испытаний, подобно легендарным героям, сплотить вокруг себя весь народ и молниеносными бросками, в яростных сражениях разгромить всех недругов? Он был должен, но может ли он?..

…Такие мысли раз за разом не давали покоя молодому царю. Но была и еще одна причина, по которой ему совсем не хотелось идти в спальный покой до глухой ночи. Ведь это означало – идти к Предславе. А Володару чем дальше, тем меньше хотелось видеть царицу, и поделать тут он ничего не мог. Она, разумеется, это знала и, конечно, могла только плакать. Володару не хотелось обижать свою жену, очень добрую и скромную, но… разве сердцу прикажешь? А выбор спутницы жизни зависел не от него, а от ныне покойного батюшки – так повелось, что цари должны были родниться с боярскими родами, брать жену из самой могущественной и богатой семьи, дабы избежать смут. Браком сочетали не их – а воссоздавали прочные узы между стольной Русколанью и богатым Тремгородом. И первая ночь их была… Какой еще могла быть она у юноши и девушки, прежде не знавших, что такое плотская любовь? Тогда он сказал ей, что любит ее, и она поверила. Да он и сам верил, что говорит правду.

Потом он увидел Таарью. Увидел всего – то мельком, объезжая полуночные владения, на самой границе с Чудским Царством и безжизненными ледяными пустошами. Но ночью она опять пришла к нему – царь проснулся, что-то бессвязно шепча, и больше не смог заснуть. Вечером следующего дня Володар знал о ней все – то, что она была дочерью арийского охотника – следопыта и прославленой чудской рукодельницы, что у нее не было ни мужа, ни жениха… и что она крепко держалась той самой странной веры, ради которой отринул родных Богов брат царя, Аргерд. Володаром, казалось, овладело безумие – простительное обыкновенному юноше, но не правителю великой Державы. Тайно он встретился с Таарьей и предложил ей свою любовь – и царство. Согласись она – и тогда Володар бы не послушался никого и сделал бы чудинку (или, как ему больше нравилось называть ее на иноземный манер – эльфийку) царицей. Ни опасность смертельной ссоры с семьей его прежней жены, ни то, что возлюбленная принадлежала к совсем другому народу, каковые браки были строго запрещены волхвами, не остановили бы царя... Но Таарья отказалась. И отказывалась каждый раз, когда Володар делал ей предложение. Царь просил помощи у Лады – но тщетно, должно быть богиня и вправду не покровительствовала бракам между детьми разных племен. Зато Таарья все с большим восхищением и уважением смотрела на Аргерда, все силы прилагавшего к распространению и укреплению веры в Небесного Господина среди ариев, скифов, чудинов – эльфов и прочих племен, подвластных или зависящих от Русколани. Это не прибавляло теплоты в отношениях между братьями. Впрочем, Володар, свято чтивший заветы Предков, не ссорился с Аргердом, предпочитая просто избегать ссор.

Пока этих ссор еще можно было избежать…

Ярополк и Златояр конь о конь ехали по извилистой дороге, которая должна была вывести их на главный путь Арьяварты, тянувшийся от Закатной границы до самой Русколани и там распадался на множество торговых маршрутов. Два друга то принимались петь песни, время от времени нарочно, для смеха, фальшивя, то рассказывали друг другу различные истории из своей и чужой жизни. Конечно, они понимали, что ехать на царскую службу в это неспокойное время означает ехать на войну, но вокруг так громко и радостно щебетали птицы, так громко стрекотали кузнечики и цикады, такой дивный дух шел от цветущих лугов и полей, что юноши даже на миг не могли задуматься о чем-то грустном. Кроме того, в них еще жило своеобразное, детское понимание слова «война» – им казалось, что это просто когда трубят трубы, бегут в атаку с боевым кличем пехотинцы, мчатся с развернутыми знаменами всадники… а смерть если и есть, то где – то в стороне от них самих. О чем же было печалиться?

Наконец друзья заговорили и о своих любимых. Тяжело, но и радостно было вспоминать Ярополку свое прощание с милой. Они условились встретиться в своей любимой роще, где прежде не раз бывали. Когда конь принес юношу в условленное место, Росянушка уже ждала там. Стоило Ярополку спешиться, как девушка, ни слова ни говоря, прижалась к нему, крепко обхватив за шею руками. Он тоже обнял ее, и вдруг почувствовал, как Росяна раз за разом вздрагивает всем телом, уже не пытаясь скрыть рыдания. Ярополку сразу захотелось сделать что-то необычное и хорошее, чтобы любимая сменила слезы на радость… но ничего в голову не пришло, и он просто погладил Росяну по волосам:

-Ну что ты? Не плач. Не надо плакать…

Она подняла на юношу зареванное лицо и севшим голосом почти прошептала:

-Не уходи! Не уходи на войну!

Ярополк улыбнулся и, наклонившись, поцеловал сначала один глаз любимой, потом – второй:

-Ну что ж дивного, что арий, сын народа Рос, на войну идет, Родной Земле послужить? То долг и честь великая. За что б тебе любить – то меня, коли бы я долга своего избегал? Ты не плач – вот увидишь, вернусь к тебе с достатком да славою. Лучше обещай мне, что дождешься, на иного парня али мужа не глянешь любовно!

Росяна через силу, еще всхлипывая, улыбнулась – это придало ее лицу еще большее обаяние, и тогда Ярополк, целуя ее третий раз – в губы – одновременно надел ей на палец золотое кольцо:

-Носи да меня дожидайся!

Он вскочил в седло и тронул поводья. Конь, которому надоело стоять на месте, резко рванулся вперед, но Ярополк придержал его уже через два десятка шагов и обернулся. Росяна стояла, замерев и прижав руки к груди. Ярополк помахал ей рукой и поскакал, больше не оглядываясь. В его сердце была не одна любовь, но еще и великая благодарность Росяне – он понял, что она дождется его, что бы ни случилось, оставаясь такой же тихой, ласковой и милой… Ярополку действительно стоило благодарить за свою любовь всех Богов Севера – ведь бывали на свете и совсем иные женщины. Вот, например, гроссдроттнинг Морра Линдхольм, повелительница отчаянных морских разбойников Галогаланда, свернувшая шею своему муженьку – конунгу за лень и пьянство, когда он при хирде-дружинниках назвал ее «толстухой»! Куда это годится?

Златояр, выслушав друга, также решил поведать ему о своих любовных делах. Словно с непреходящим удивлением, он рассказывал, округляя глаза и жестикулируя левой рукой:

-Так-то я не особо с девками гулял. Ну их, думаю – только от дел отвлекают! Повадишься гулять – как кошель продырявишь… Ну, вот подошла пора вроде как жениться. И привязались, брат, ко мне две девки – одно слово, любовь! Одна, Забавою звать, – ну истинно наша красавица: одна коса чего стоит, да глазищи синие, как озера, да сама… Ну и зарядила – женись да женись, аж голова у меня от нее, от Забавы этой, болит, хоть в речке топись. Уж всем подружкам растрепать успела, будто Златояра в мужья окрутила! Нет, думаю – коли такова ты в девках, так женою и вовсе меня затреплешь… Хотя баба что надо – и глаз не оторвать, и по хозяйству справная.

-А вторая? – спросил, улыбаясь, Ярополк, однако товарищ не разделил его веселья. Златояр продолжил рассказ с какой – то обиженной интонацией:

-Эх, вторая эта! Мало было печали – так черти накачали. Все девки как девки, а эта… И звать ее – Вила. Сказывают, в детстве ее мамка неладно обругала, да леший ребенка и прибрал. Хорошо, вернул потом, да только… Одно слово – колдовать горазда! Волосья какой – то травою в черный цвет красит, с цветами, с птицами разговаривает, жаб в котле варит, а еще, сказывают, по ночам собакой лает!

-Это зачем же собакой? – снова спросил Ярополк, удивляясь.

-Ну, может, и не лает, а все одно – куда такая мне жена? Вот сяду с ней за стол – а ну как она мне этих жаб вареных из котла подаст? А откажусь – так самого лягухой и обернет… Уж я ей и так, и этак, а она все одно – люблю тебя, Златояр, и иной жены у тебя не будет! Я потому и Забаву-то брать повременил – еще наворожит Вила, что жить семейно не смогу. Вот и сбежал я от них обоих – хоть мир посмотреть да себя показать. На жену-то я, чай, насмотрюсь еще…

За всеми этими разговорами они не сразу заметили, что приближаются к постоялому двору, стоявшему в окружении нескольких изб. Как видно, уже успело возникнуть небольшое селение, обходившееся без защитного частокола – здесь, в сердце Арьяварты, ничто не угрожало мирным землепашцам уже много лет. Только теперь Ярополк и Златояр поняли, как проголодались. Спешившись, они подошли ко всходу, намереваясь переговорить с хозяином постоялого двора… Но громкий шум за дверью заставил их молниеносно обнажить мечи и сделать шаг назад.

Дверь распахнулась настежь, и оттуда стремительно выбежал какой-то мужик. Причем бежал он, странно наклонившись, а на его лице застыло удивленно – бессмысленное выражение, словно с ним только что заговорила лавка, на которую он было вознамерился присесть. Мужик с топотом пронесся вниз по всходу, налетел на столб навеса, под которым лежали дрова, и замертво свалился на землю. Похоже было, что и дверь он распахнул лбом на бегу.

-Чего это он? – с недоумением спросил Ярополка Златояр.

-Погоди. Давай посмотрим, что дальше будет… - ответил боярин, опустив меч. Каким-то наитием он понял, что оружие ему сегодня не пригодится.

За дверью опять что-то загремело, и наружу выскочил еще один мужик, похожий на первого, только бежал он, склонившись в другую сторону. Споткнувшись о своего предшественника, он также ударился лбом о столб и завалился без всякого стона или крика. Теперь опустил меч и Златояр:

-Никак они там… дерутся? Надо бы…

Но договорить он не успел. Казалось, весь постоялый двор содрогнулся, как будто внутри ударила молния Перуна. Дверь распахнулась очередной раз и оттуда уже не выбежал, а вылетел третий мужик, гораздо крепче и толще двух предыдущих. Описав дугу, он свалился прямо на товарищей по несчастью, от чего те неожиданно пришли в себя, вскочили, подхватили третьего под руки и за считанные мгновения пропали с глаз.

В дверном же проеме появился молодой парень в распахнутой на груди рубахе с закатанными рукавами, открывающими крепкие мускулы. В одной руке он волочил за ножку половину… переломленной скамьи. Погрозив кулаком вслед убегавшим, он прокричал:

-Эх, быстро бежите, крохоборы! А то б я вас еще не так угостил! Будете знать, как странников перехожих обирать!

Тут он заметил Ярополка и Златояра, от удивления онемевших и остолбеневших, и продолжил, обращаясь к ним:

-Ишь, чему извадились, разбойники! Сидел тут странничек, так ведь привязались к нему – что, мол, у тебя в мешке за плечами такое тяжелое? Уж и отнять хотели, да только я не дал – взял, эвон, скамью, да и… жаль, сломалась, да ничего – хозяину новую справлю, лучше прежней.

За спиною его меж тем появлялись встревоженные и любопытные лица постояльцев и работников. Ярополк, наконец, стряхнул оцепенение:

-Как тебя звать-то, добрый молодец? Кто таков будешь-то? Уж не из витязей ли славной Русколани?

-Да ну, какой я витязь? Кузнец я, и батька мой кузнец был, а звать меня Вратибоем. Вот, хочу на заработки податься – дома пусть уж младший мой брат кузнецом будет, да и в поле есть кому оратаем быть…

-А и дивно ж силен ты, Вратибой! – проговорил Ярополк, пристально разглядывая нового знакомого.

-Ну, с утра до ночи молотом помашешь – так и камни пальцами крошить будешь! Я ж дома как шутить любил? С быком боролся, и завсегда его за рога на землю укладывал – полежи, мол. Уж до чего бык меня уважал – пока не разрешу, не встанет, так и лежит… Мать моя, Ладислава, и то, поглядит – поглядит на это, да и крикнет: «Хватит тебе, Вратко, скотину мучать – иди в кузню, делом займись, али пенья корчуй!». Потому и решил новое себе место искать – хочу дело по силам найти, чтоб не в шутку, а от души приложиться! Может, вы, люди добрые, чего мне посоветуете?

Ярополк еще некоторое время, с какими – то раздумьями, глядел на Вратибоя, затем что-то прошептал Златояру, получил так же шепотом ответ, и сказал:

-Верно ты говоришь, должен муж себе найти дело по силам да по сердцу! Едем мы с товарищем моим в стольную Русколань, к молодому царю Володару, хотим Родной Земле послужить да славы доброй добыть. Хочешь – ступай с нами, будешь нам братом, будем долю и недолю вместе делить, за одно сердце стоять, с врагами рода ариева на смерть биться. Пойдешь?

-Да я б пошел… Только какой из меня витязь? У меня и меча – то нет…

-Есть меч у тебя! – эти слова принадлежали страннику, спасенному Вратибоем от лиходеев, который и вправду протягивал ему в дорогих ножнах тяжелый боевой меч для конного боя, едва удерживая его двумя руками – Было время, и бился этим мечом славный герой Велебор, покуда завистники от двора царского его не прогнали. Вижу я – достоин ты оружие сие принять да дело Велеборово продолжить.

Вратибой мгновение еще раздумывал, а потом принял меч из рук странника:

-Эх, была не была! Пойду к царю – говорят, много врагов нынче у границ рыскает! Ужо покатятся головушки – то вражии…

Три товарища ударили рука об руку да и пошли внутрь постоялого двора – им предстояло многое обсудить и не меньше – узнать друг о друге.

Лет за десять до описываемых событий, а может – и поболее того, в окрестностях небольшого селения поблизости от славной Русколани появился странный человек, чей возраст было невозможно определить по выгоревшим на Солнце длинным волосам, иссеченному морщинами лицу, заросшему бородой, и худому телу, едва прикрытому жалкими лохмотьями. Но особенно удивляли ариев-земледельцев глаза незнакомца – глубоко запавшие, но горевшие неукротимым, немеркнущим и завораживающим огнем. Таинственный человек пришел с Заката и попросил разрешения поселиться поблизости. От всякой помощи и даже от пищи он отказался, ушел в лес – и руками вырыл себе там землянку, кое-как приладил к земляным стенам куски дерева, часто прогнившие, которые насобирал по окрестностям… Местные жители с возрастающим трепетом следили за ним, уже раскаиваясь, что позволили чужеземцу жить рядом. Наконец, они окончательно убедились, что он безумен – питаясь кореньями и мелкими лесными зверьками, которых он старательно подстерегал, странный человек целыми днями просиживал в своей землянке, а любопытные, которые приближались к ней в такое время, рассказывали, что он читает там то ли молитвы, то ли заклинания на неизвестном языке и на странный мотив. И вот, когда один из землепашцев увидел, как чужеземец, едва стоящий от недоедания на ногах, остервенело хлещет сам себя связкой ивовых прутьев и в такт выкрикивает неведомые слова, кривясь от боли, люди решили обратиться к мудрости почитаемого волхва. Мудрец внимательно выслушал их, стал мрачен и повелел немедленно гнать чужеземца прочь. Однако когда люди вновь подошли к землянке таинственного отшельника, они обнаружили, что он степенно беседует с молодым боярином в великолепной одежде. Боярин оказался младшим сыном царя, Аргердом, и он пригрозил землепашцам своей расправой, если что-то случится с его собеседником. С течением времени же Аргерд все чаще и чаще стал бывать у отшельника…

Все дело было в том, что странный чужеземец дал ответы на все те вопросы, которые постоянно терзали Аргерда. И такие ответы, что царевич сразу ощутил их истинность! Сколько он себя помнил, он чувствовал почти невыразимое словами неприятие происходящего вокруг, смутное отторжение вызывали в нем воинственность соплеменников и их рачительное трудолюбие, а праздничные пляски совсем не казались веселыми. Время от времени Аргерд задумывался – а зачем нужно все это: страны, народы, труд, завоевательные и освободительные войны, веселье, богатство, любовь к женщине, семейная, да и любая другая жизнь?.. Ответа не было, но было чувство, что все это, весь окружающий мир лишь застилает от него какую-то великую Истину, мешает избавиться от иллюзий, скрывающих Путь к чему-то Главному, Единственно Важному.

В немом восхищении внимал он речам отшельника, который казался ему неизмеримо мудрее всех волхвов Арьяварты: «Когда Небесный Господин еще только сотворил Мир и населил его людьми, они не ведали ни страданий, ни усталости, ни самой Смерти, и все их времяпровождение заключалось в прославлении своего Повелителя, его непостижимой мудрости и всемогущества. Однако позднее человеческий род попал под власть злых духов и предался идолопоклонству. В мир пришли войны, ложь, болезни и Смерть. Все эти страдания предназначены для того, чтобы люди смирили гордыню, осознали, насколько они бессильны, и обратились к Небесному Господину с мольбой о прощении. И тот, кто в жизни предавался удовольствиям, радостям и роскоши, кто дерзко надеялся на свои силы и потакал своим плотским устремлениям, будет после Смерти отдан во власть злых духов на вечные мучения. Напротив, смиренно принимающий испытания, благодарящий за страдания и боль Творца и добровольно терзающий свою плоть отказом от доступных благ после смерти в вечности пребудет в Небесном Саду, прославляя своего Повелителя…» И многое еще было открыто царевичу Аргерду мудрецом, пришедшим с Запада!

Как ходел бы юноша оставить позади благородное происхождение, титул, прежние дела и занятия – и по примеру своего наставника умерщвлением грешной плоти, подавлением желаний и похоти обрести просветление и прощение Небесного Господина! Но он, обратившийся к истинному свету из мрака идолопоклонства, был предназначен для иного Пути служения Творцу…

Аргерд помнил, как его сначало поразило, а потом увлекло однажды сказанное старцем: «Сколь великим подвигом предстает такое служение Небесному Господину, когда уверовавший намерянно жертвует бессмертием души и совершает греховный поступок, дабы достигнуть возвышенных целей!». Было сказано – «Будь покорен власти!», но если это нечестивая власть языческих правителей? Было сказано – «Не лги!», но если ложь спасет жизни истинно верующих или послужит делу обращения идолопоклонников? Было сказано – «Не убивай!», но если нет иного пути, кроме военного, чтобы восторжествовала Истинная Вера, если нельзя спасти души, не поразив тела, если только меч и кнут, жезл полководца и плаха заставят упорствующих преклонить колена и исторгнут из глоток упрямцев, пускай и с кровью, заветное: «Верую!»?.. А Аргерд, по праву царской крови, не должен ли думать о спасении душ своих подданных, пускай даже и упорствующих в языческом непотребстве?

Аргерд был ревностным распространителем новой веры, и потому, наряду с непримиримыми врагами, обрел и надежных соратников, прежде всего – среди пограничных князей, в жилах которых давно уже не текла чистая кровь ариев, которые стремились к ослаблению царской власти. Но брат Володар упорствовал… Никакие доводы не убеждали его, и более – он разбивал все измышления Аргерда, заставляя того раз за разом искать утешения и помощи у отшельника. В один из таких моментов Аргерд познал еще одну великую мудрость: «У истинно верующего нет иной семьи и иного рода, кроме других уверовавших, и нет иных врагов, кроме пребывающих в языческом или еретическом нечестии…» В первый миг царский брат в ужасе отшатнулся, но подумал… и очередной раз припал к ногам отшельника, восхищаясь божественной мудростью учителя.

А еще разладу братьев способствовала эльфийка Таарья. Уверовав в Небесного Господина, она поднялась до вершин отречения от плоти, ибо тайно провела несколько ночей в одной постели с Аргердом, но не поддалась плотским искушениям, хотя и ее, и его они терзали постоянно. Брат об этом не знал – и вряд ли узнает. Так или иначе, пусть он и дальше пытается удержать ее в идолопоклонстве, предлагая царство и власть! Что есть все мирское перед бессмертием души?

– III –

Как только дороги, ведущие от закатных границ в Русколань, возвратились в прежнее состояние после распутицы в начале лета, в столицу Арьяварты прибыло посольство из Галогаланда. Как и было условлено, во главе посольства была сама Морра Линдхольм, женщина, чье имя уже было известно всем окрестным народам, а позднее – и вовсе ставшее нарицательным. Будучи, как и полагается вождям, великолепной наездницей, она заметно выделялась среди непривычных к дальним верховым путешествиям спутников – хирдманнов. Они, угрюмо и недоверчиво бросавшие взгляды вокруг, тем не менее следовали за своей гроссдроттнинг, решившись даже на откровенный риск – оставить боевые корабли в чужом порту… Володар хорошо знал характер этого северного народа, во многом очень близкого ариям, и смог оценить лидерские качества девушки, которая была даже младше его самого. Во главе кавалькады всадников-бояр и сверкающей бронями конной гвардии он ждал посольство, чтобы сопроводить его по всем правилам и оказать прием, достойный величайшей из держав людей с белой кожей.

Страшно даже подумать, чем был Галогаланд до самого недавнего времени. Вечные морозы, дыхание умирающего ледника, снежные бури и короткое, словно в насмешку, холодное лето держали прибрежные людские поселения в постоянной опасности. Еще более жестокой была борьба за выживание там, где люди решались продвинуться в глубь материка – бывало достаточно одного месяца холодов, чтобы целое селение вымерло до последнего человека. Поэтому те, кто выживал в таких условиях, не жалели слабых и увечных, обрекая их на смерть, и не видели ничего предосудительного в непрекращающейся войне всех против всех. Однако что можно было взять в таких же бедных прибрежных поселках, как собственный? И, сооружая корабли, предназначенные для боя и транспортировки большого числа грузов, жители Галогаланда устремлялись к перекресткам оживленнейших морских торговых путей, выбирая ремесло пирата. Возвращались не все – и потому семьи в Галогаланде часто состояли сразу из нескольких мужчин и женщин, чтобы со смертью одного воина его жена не перестала рожать. В смертельных битвах, на самом краю мира белых людей рождалось само понятие: “викинг”…

В течении долгих столетий Галогаланд ассоциировался только с морскими разбойниками. Их боялись, им платили дань, их ненавидели – и ими же восхищались. Они и сами считали себя выше и иноземцев, которых грабили, и собственных же соплеменников, которые были вынуждены снабжать хирдманнов и их вождей всем, необходимым в походе. “Короли открытых морей” – в отличии от простолюдинов, сражавшихся с ледником. И надо ли говорить, что жителям галогаландского побережья из воинской добычи пиратов не доставалось почти ничего?

Время шло. Совершенствовались орудия труда, охотничьи и рыболовные снасти. Люди учились прокладывать дороги, завязалась торговля между удаленными поселениями, а затем уже – с другими странами, в обход морских разбойников, которые предпочитали торговать с теми, у кого не рисковали отнимать. Все больше и больше молодых парней, умевших владеть оружием, оставались на берегу – чтобы защищать свой дом и свою семью, а не рыскать у чужих берегов. Казалось, ремеслу древнейших викингов вот-вот придет конец. И хозяева морей бросили свои хирды в поход на своих братьев по крови. О, эти тщеславные и самоуверенные завоеватели умели объединять усилия даже с ненавистными соперниками, чтобы добиться задуманного! Захватив власть над поселениями и усадьбами в Галогаланде, военные вожди поделили их, по примеру чужих земель, на личные владения – и теперь уходили в походы, ни о чем не беспокоясь.

Раздробленное государство всегда обречено на гибель в случае иноземного вторжения. Но Галогаланду это не грозило: захватывать его было, по большему счету, незачем, да и добраться туда большой армии было бы трудно. Поэтому только когда Хейд из Равенлоу разгромил почти все страны к Закату от Русколани, а оставшиеся обложил чудовищной данью, кое-кто задумался об объединении. Одним из таких, опередивших свое время людей, был отец Морры Линдхольм…

Всадники, следовавшие за Володаром, широким полукольцом расположились на невысоких холмах, застыв темными силуэтами на фоне неба в ожидании приближающегося посольства. Это был еще один старый прием царей Арьяварты, призванный произвести впечатление на гостей. По слову своей предводительницы хирдманны также придержали коней и остановились, а Морра в одиночку приблизилась к Володару. Ее лошадка, старательно перебирая копытами, вскарабкалась по довольно крутому склону холма, и гроссдроттнинг оказалась совсем рядом с царем. Володар приветственно поднял руку:

-Добро пожаловать в землю народа Рос! Я рад, что могу встречать храбрых витязей из Галогаланда не как врагов, а как гостей…

Морра внимательно выслушала это приветствие, немного склонив голову набок, затем улыбнулась и медленно, но правильно и чисто ответила на языке ариев:

-Если ты, конунг, встречаешь с таким войском друзей, то врагам лучше совсем не появляться на твоих землях.

Володар тоже улыбнулся – конечно, Морре, привыкшей к схваткам дружин противоборствующих вождей, настоящие армии кажутся необычно большими.

-Я привел сюда всех этих людей для того, чтобы сделать эту встречу по-настоящему торжественной, гроссдроттнинг. Они – бояре, знать рода ариев, и конная гвардия, лучшие воины моей страны. Подожди, когда ты и твои люди будете пировать в моих палатах, вы убедитесь не только в нашей силе, но и в нашем гостепреимстве.

-Спасибо, конунг. Я бы хотела верить, что дружба наших народов не ограничится угощением послов. О многом бы я хотела поговорить с тобою…

-Я понимаю. Но по нашим обычаям уважаемого гостя сначала следует чествовать на пиру. Что же до дружбы, то никого я не ждал в своей жизни больше, чем тебя и твоих спутников…

С этими словами царь развернулся и подал знак ближним боярам. Сразу же заревели трубы, развернулись знамена, а гвардейцы несколько раз с кличем “Слава!” выбросили вперед и вверх руки с мечами. Через несколько мгновений посольство Галогаланда, окруженное почетным эскортом, уже двигалось к столице Арьяварты. Морра и Володар ехали во главе. Когда показались могучие стены города, гроссдроттнинг коснулась рукою запястья царя:

-У меня очень важные известия для тебя, конунг. И они не предназначены для чужих ушей.

Володар наклонил голову:

-Пусть будет так. После окончания пира я пришлю к тебе человека.

А праздненство воистину было торжественным! И по праву: мирный договор с Галогаландом означал, что торговым кораблям и прибрежным поселениям ариев больше не надо бояться хищных ладей – драккаров, а морские разбойники окажутся вне законов у себя на Родине. Одним врагом меньше. Одним другом больше! Однако Володар видел, что Морра думает только об одном: тайном разговоре после пира. Что же она хотела ему сообщить, если ни усталость после долгого путешествия, ни обильное угощение не отвлекали ее? Но так или иначе, но стоило ему повернуть голову туда, где сидела гостья, он ловил ее взгляд. И в нем читались совсем не веселые мысли. Конечно, вождям не следует показывать своих чувств на общем торжестве, и потому Володар и Морра ели, пили и смеялись вместе со всеми прочими.

Как только торжество утихло, и захмелевшие гости, поддеоживаемые челядью, разбрелись по опочивальням, Володар поднялся на стену кремля. Ждать пришлось недолго – Морра, завернувшись в плащ, поднялась по недавно подновленному всходу. Порыв легкого ветерка растрепал волосы гроссдроттнинг, она мотнула головой, убирая пряди с лица, и заговорила:

-Я рада, что конунг великой Арьяварты готов выслушать свою гостью…

Володар сделал рукой нетерпеливый жест:

-Госпожа, я не люблю многословия. Оно не к месту в беседе с глазу на глаз. Если мы будем называть друг друга просто по именам, мы не потеряем свои земли и свою власть.

-Как скажешь, Володар. Я хотела встретиться с тобою в надежде найти твою поддержку… и, может быть, помощь твоих бесчисленных хирдманнов. Потому что я должна продолжить дело своего отца. Скажи, что ты знаешь о нем?

-Совсем немного. Я слышал, что он погиб во время очередной междоусобицы ваших конунгов…

Морра печально улыбнулась:

-Мой отец был величайшим из людей, которые когда-либо рождались в Галогаланде. Потому что прежде у нас были великие воины и волшебники, были завоеватели и путешественники, но не было ни одного конунга, который возвысился бы над раздорами и застарелыми обидами – до преданности всей стране и до заботы о судьбе всего нашего народа. Мой отец, Трим Эльдсон с острова Линд, мечтал увидеть Галогаланд настоящей Державой, а не гнездом пиратов, обирающих собственный народ… Когда он собрал самых сильных конунгов и предложил им создать совет, чтобы решать разногласия миром, они посмеялись над моим отцом. Тогда он обратился через их головы – к народу, к тем, кто возделывал скудные поля, охотился, кто исправно поставлял молодых парней для хирдов знатных вождей… Те хевдинги, ярлы и даже конунги, чьи владения были в глубине Галогаланда, прислушались к словам моего отца, но прибрежные вожди назвали его “Конунгом земляных червей и навоза”. И Трим Эльдсон поднял меч на непокорных. Потому что он услышал, как за Янтарным Морем зашевелились полчища Хейда. Потому что он помнил о судьбе конунга варягов, которых вы называете венетами, ведь его погубили сперва раздоры, а затем уже – вражеский клинок… Мой отец знал, что ему отпущено слишком мало времени. Поэтому он предложил мою руку сыну самого могущественного из прибрежных конунгов, чтобы привлечь его на свою сторону. А потом Трима Эльдсона забрал Океан – как видно, даже среди проверенных хирдманнов нашелся нидинг, способный на подлое и тайное убийство, ибо времена меняются. Тогда мой муж стал наследником владений своего отца, а благодаря мне – получил всю власть, которой обладал Трим.

-И благодаря тебе же он…

-Да, я убила своего мужа. Но не из-за того, что он меня оскорбил, хотя это недостойный конунга поступок. Я ехала еще и за тем, чтобы открыть тебе тайну, в которую вовлечены судьбы всех народов Заката: за день до смерти моего мужа послы Хейда доставили нам дорогой меч – и предложение о совместном походе… против тебя, конунг ариев!

Володар побледнел:

-Продолжай.

-Продолжать? Моему мужу хватало ума удерживать в своей власти доставшееся по наследству, и только. Он непомерно возгордился, когда великий завоеватель предложил ему не подданство и не данничество, а союз. И он собирался объявить о грядущем походе, собрав для этого других вождей на пир. Конечно, он знал, что я против союза с Хейдом, и потому непрестанно смеялся надо мною – и прочие конунги вторили ему, пытаясь хотя бы так лягнуть память Трима Эльдсона! Такие ничтожества признают только силу – поэтому они словно окаменели, когда их “повелитель”, жалкая тень моего отца, упал со сломанной шеей…

-Но ты не просто возглавляешь это посольство… ты ищешь убежища?

-Ты прав, конунг. Но это не вся правда. Если бы я держалась в Галогаланде до конца, то вожди, соблазненные посулами Хейда и мечтающие о былом безвластии, погрузили бы всю страну в пламя братоубийственной войны – и победили бы, поддержанные полчищами вампиров. Мечте моего отца пришел бы конец… Я верила, что он недаром с надеждой смотрел на Восход! Со мною под твою руку прибыли все верные мне хирдманны, и если ты позволишь – их число пополнится теми, кто покинет Галогаланд, не желая быть рабом вождей-предателей и проклятого Хейда! Мы будем сражаться за тебя, за твой народ и за твою страну… и, может быть, однажды мы еще увидим родные фиорды, скалы и леса – когда придем, как освободители.

Гроссдроттнинг помолчала, но Володар ничего не ответил ей, лишь глаза царя внимательно разглядывали ее, будто пытаясь проникнуть в сокровенные помыслы. И Морра добавила:

-Я открылась перед тобою, конунг ариев, потому что мне и моим людям некуда больше идти. Если ты откажешь мне в поддержке… Я рассказываю все это, чтобы ты поверил: это не подвох. Я в твоей власти. Что ты скажешь?

-Значит, ты готова вернуться на Родину, даже опираясь на копья моих дружин? Ты так жаждешь власти, гроссдроттнинг? Или тебе так дорог Галогаланд?

-Галогаланд… - Почти прошептала Морра, и ее голос дрогнул. Володар был готов поклясться, что на миг в ее глазах блеснули слезы! – Знаешь ли ты, конунг ариев, почему викинги, почти всю жизнь проводящие вдали от суши, просят товарищей после своей смерти поставить на родном берегу памятный камень? Потому что даже в небесных чертогах отца Владана их иногда охватывает тоска, и они на краткий срок возвращаются на землю – туда, где трава помнит их детский смех, где волны и ветер пели им о славе дальних походов…

-Да, все-таки боян… прости, скальд… живет в каждом из людей твоего племени, гроссдроттнинг.

Володар отвернулся, прошелся взад и вперед по деревянному настилу, и затем только заговорил:

-Я дам тебе приют, Морра – тебе и твоим людям. А что касается прочего… Такие решения не принимаются сразу. Это не последний наш разговор.

Царь повернулся ко всходу, чтобы покинуть крепостную стену, но слова Морры на миг заставили его замереть:

-Грядет великая война, конунг ариев. Решения следует принимать быстро.

Володар не был уверен, что гроссдроттнинг услышала его ответ:

-Я всего лишь человек… Пусть от меня и зависит судьба целого народа…

Ночью Володару приснился таинственный и пугающий сон.

Сначала его окутал серый, непроницаемый туман. Царь не плыл, не летел, не бежал, не падал, но в то же время чувствовал, как стремительно двигается по воле необоримой силы. А вокруг – непередаваемое безмолвие. Но вот его ступни коснулись земли, и тут же завеса вокруг развеялась, а тишина уступила место обилию звуков.

Царь обнаружил, что стоит в полном боевом облачении, с мечом на боку, на площади большого и необычного города. Судя по всему, дело происходило в разгар лета. Вокруг высились каменные дома со множеством этажей. В воздухе носились странные запахи, и с непривычки у царя запершило в горле, однако он справился с этим, немного придержав дыхание. По периметру площади и в ее центре росли цветы и деревья, за которыми явно ухаживали. Мимо с грохотом и шумом проносились какие-то крытые повозки разного размера и вида.Откуда – то доносилась громкая музыка, и хотя Володар не взялся бы определить, на каких инструментах играли, она не резала его слух подобно мелодиям народов Полудня и Восхода. А к ней примешивался многоголосый говор толпы…

И царь понял, что его окружает великое множество народа. Мужчины, женщины, дети – светловолосые, голубоглазые, смеющиеся. Кажется, люди отмечали праздник – Володар улыбнулся, увидев, как розовощекая девчушка лет трех или четырех тащит свою маму за руку к разноцветным шатрам на другом конце площади. В стороне, видимо – на специально отведенном месте, танцевали, оттуда и звучала услышанная царем музыка. Высоко били фонтаны, и солнечные лучи окрашивали струи воды в необычные, волшебные цвета. Царь поднял глаза, и увидел, что над площадью натянуто огромное алое полотнище, на котором что-то было четко написано золотыми буквами, рядом с которыми был изображен золотой же Коловорот, Солнечное Колесо, родовой знак ариев. Значит, и этот город, и люди вокруг не были чужды ни самому Володару, ни народу Рос…

Он осмотрелся внимательнее. Да, окружающий мир был непривычен и незнаком, вокруг говорили на непонятном языке, а одежду женщин и девушек царь назвал бы легкомысленной. Но в остальном они ничем не отличались от ариев! Чужаки – очевидно, иноземцы – тут, правда, тоже присутствовали, хотя их было совсем немного. Они не веселились вместе со всеми, но стояли, сбившись в кучу, негромко переговаривались, крутя головами, и время от времени поднося к лицу какие-то небольшие черные коробочки. На лицах одних из этих иноземцев Володар читал всего лишь удивление и интерес к чужой жизни, на лицах других же – зависть и скрытую ненависть. А еще спустя мгновение он все понял…

Этот город и эти люди и вправду совсем не чужие ему – потому что Боги позволили царю увидеть, как живут потомки, как живут те, кто сквозь тысячелетия, сквозь всю череду бедствий и катаклизмов, войн и революций, кровавых смут и не менее жестоких тираний пронесших в себе тот огонь Свободы, Правды, Отваги, который некогда зажгли легендарные нордические праотцы! Пусть они, быть может, не помнят даже имен своих древних предшественников, но – Володар был в этом уверен! – их глаза были полны тем же светом Правды, а рука тверда и в труде, и на войне. Золотой Коловрат над площадью – что могло лучше передать связь поколений? А значит – ариев корень, Россы не сгинули без следа, но живут и будут жить в веках!

Стоило Володару подумать обо всем этом, как язык окружающих стал ему понятен. Проходя мимо людей, он слушал, о чем они говорят – а говорили о разном, и не все находило свое место в разуме царя. Говорили о знаменитых лицедеях и о строящемся недалеко мосте, о встрече послов разных стран где-то за морем и том, какую одежду следовало носить этим летом, о новых законах и о том, что молодежь, не заставшая прежних порядков, совсем распустилась (царь только покачал головой – так говорили во все времена те, кто смирился с приближением старости…). Говорили и об этих прежних порядках: Володар узнал, что не так давно здешним народом правила шайка узурпаторов, которая низвела людей до состояния рабов, жестоко расправляясь с непокорными. Все попытки изменить положение вещей без кровопролития ни к чему не приводили, и однажды вспыхнуло восстание. Отчаявшиеся люди, не щадя себя, свергли тиранию и предали прежних господ суду. Быть может, успех бунта и