II ПУТИ В ИНДИЮ 4 страница

Выше было указано, что „Подорожные" в том виде, как они дошли в греческом тексте, свидетельствуют о том, что первые 20 параграфов „Описания" имеют с ними сходство, но христианский налет „Подорожных" говорит о том, что они относятся к более позднему времени. Христианизация наложила свою печать и на грузинский перевод, издатель которого относил эти данные за счет сведений, исходящих из несторианских кругов. В этом отношении характерно, что у гуннов, на Цейлоне, в Аксуме и Нубии отмечено наличие христиан. Значительная доля миссий во всех этих государствах была делом сирийцев. Несториане были просветителями гуннов, тюрок, Малабарского побережья Индии и острова Селедива — Тапробана. Монофизиты, как отмечено в соответствующих главах, вели усиленную пропаганду в южно-арабских городах и в Абиссинии. Сирийское влияние и распространение христианства на среднем и дальнем Востоке было приостановлено арабами, а предел ему был положен лишь монгольским завоеванием.

Области, упоминаемые „Подорожными", — Унния (гунны), Дават (Дива), Селедива — Цейлон, Великая Индия, Нубия — связывают их с тем миром, который объезжал и в котором вел торговлю Козьма. Их интересы вращались в тех же пределах, а центром внимания была Индия.

Примечательно, что как „Списание мира", так и „Подорожные" не упоминают имени „серов" и „синов", т. е. китайцев, несмотря на то, что латинским писателям эпохи императорского Рима они хорошо были известны, а шелк попрежнему носил название sericum. Писатель VI в. Прокопий Кесарийский знает Серинду. Между тем, для двух названных памятников мир словно кончается на Индии. Для Козьмы „серы" и „сины", т. е. названия для северных китайцев и южных, оказались объединенными, в его представлении— это многочисленный народ, границей которого на востоке является океан.

В основе первых параграфов „Описания" лежал греческий текст, часть которого сохранилась в „Подорожных". Этот источник был языческим, как и все „Описание мира". „Подорожные" — источник дополнительно христианизованный и, как мы полагаем, относящийся ко времени после появления „Христианской топографии", представления которой и взгляды отразились с особенной ясностью и на более позднем грузинском тексте. Как греческий, так и грузинский тексты „Подорожных" содержат сведения более позднего времени, чем „Топография", времени, когда совершилось более глубокое проникновение христианства на восток. Христианизация различных восточных народов устанавливает связь этих памятников с сирийскими, несторианскими кругами, миссии которых следовали вместе с торговцами. Сирийские колонии, фактории, отдельные пункты, в которых происходил обмен, или те, что стояли на перепутье караванных дорог, морские гавани, — все они, в той или иной степени связанные с сирийской торговлей, становились местом распространения несторианского христианства. Сведения о нем просачивались за несторианские круги, в среду инословного и иноязычного населения Передней Азии, в том числе в монастыри и школы. Так они проникали и к православным, грекам и грузинам.

Таким образом, анализ „Подорожных" делает особенно очевидной связь между „Топографией" и „Полным описанием мира", связь, которая до настоящего времени не была обнаружена. В виде ли составной части „Описания мира" или в виде отдельной записи, но Козьме Индикоплову несомненно были известны в первоначальном своем языческом виде „Подорожные", с которыми он полемизировал, но которые в известной степени были исходным пунктом и способствовали развитию замысла его книги в ее описательной части.

Сопоставляя все сказанное о Козьме Индикоплове, можно ответить на вопрос, какие слои населения были заказчиком Христианской топографии"? Классовые корни этого труда уходят в средние торговые и ремесленные слои городского населения Византии, те слои, которые способствовали развитию товарно-денежных отношений в городских центрах. Эти слои вызвали к жизни не одну „Христианскую топографию". Выше были развиты положения, свидетельствующие о том, что труд Козьмы не одинок, что он входит в определенную светскую литературную струю, связанную с теми же классовыми группировками, отвечающую на те же запросы. Таково „Полное описание мира", таковы сведения, дошедшие до историков церкви, например до Филосторга. Эта среда не знала высшего систематического образования, связанного с античной культурой и язычеством. Представители культуры, прошедшие античную школу, лишь с трудом переходили к христианству. Козьма Индикоплов скромно указал, что не получил систематического образования. Но в торговых и ремесленных кругах, вместе с проникновением христианства, распространились теоретические взгляды, основанные по преимуществу на Библии. Представление о мироздании Птоломея в этой среде было мало популярно и вызывало к себе отрицательное отношение как противоречащее библейским взглядам. Не связанные с традициями языческой эллинской науки средние слои населения оказались под влиянием более ограниченных представлений.

И в то же время практическая деятельность будила в них живые, жизненные интересы. О их любознательности, потребности в сведениях, интересах к реальной жизни говорят памятники географической литературы, предшествующие по времени „Христианской топографии". На источниках, вышедших из уже христианизованной среды, заметно значительное влияние сирийцев, игравших важную роль в торговле Раннего средневековья. Это можно видеть и у Филосторга, и в „Подорожных", и в „Топографии". Торгово-ремесленные круги, из которых вышел Козьма, были связаны с сирийцами вообще, с несторианами в частности.

„Христианская топография" отражает, с одной стороны, книжное, библейское влияние, с другой, — она запечатлела живые наблюдения, полные любознательности сведения, почерпнутые ее автором из непосредственных впечатлений.

Наличие мощной народной струи может быть отмечено как в литературе, так и в изобразительном искусстве V—VI вв. Светский простонародный элемент отличает антиохийскую хронику Малалы, александрийские хроники, ряд глав „Топографии". Традиции реализма в искусстве, его народность отражены в различных памятниках этого времени. Это направление в искусстве не пренебрегало изображением города, его жизни, трудовых процессов, сельской жизни. Стены большого дворца Феодосия дают полные реализма сцены, которые не следует возводить исключительно к античной традиции. Реалистичны мозаики Мшатты, сделанные византийскими мастерами. Светская народная струя пробилась в иллюстрациях александрийских хроник, в миниатюрах „Христианской топографии", которые близки некоторым изображениям византийской табели о рангах — Notitia dignitatum. Светское направление в значительной мере поддерживалось торгово-ремесленными городскими кругами, социальной средой, отражавшей народную культуру. Не случайно так часто повторяется изображение города в этих памятниках искусства. Он дан в многочисленных иллюстрациях к Notitia dignitatum, в миниатюрах „Топографии" (Дамаск), в мозаиках Мшатты (Александрия).

Литература и культура этой среды, как было показано выше, говорят о значительности городской жизни как одного из устоев и опоры ранней Византийской империи.

АРМЯНСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПСЕВДО-МОИСЕЯ ХОРЕНСКОГО

Разнообразие взглядов на вселенную может быть отмечено у сирийских писателей, так же как и у греческих ученых. Одно течение представляло ученую традицию, идущую от античного знания, другое было связано с автором „Христианской топографии".

В Армении писатели VI и VII вв. также были представителями двух направлений в науке. Одно было связано с именем Анании Ширакаци, писателя VII в., „Космография" которого выражала взгляды и представления Козьмы Индикоплова и сирийцев, т. е. взгляды тех кругов, где клерикальное влияние и авторитет Библии все возрастал. Как сирийцы монофизиты развивали взгляды и представления Птолемея и Паппия Александрийского, углубляясь в вычисления и трудясь над астрономическими наблюдениями с помощью астролябия (как, например, Север Себокт), так и в армянской среде возникала географическая литература, связанная с другим, научным направлением. „Армянская география" все еще не перестала быть предметом жестоких споров, вопросы об авторе, о времени ее составления, о том, являются ли „География" и „История", приписываемая Моисею Хоренскому, принадлежащими одному и тому же лицу, — эти вопросы все еще представляются спорными.

Акад. Я. А. Манандян указал на то, что автор „Космографии" Анания Ширакаци и автор „Географии" никак не могли быть одним и тем же лицом.¹ Космографические взгляды Анании носят черты несомненного знакомства со взглядами на форму земли,² высказанными в „Христианской топографии", но имеют и много самобытных черт, связывающих его с местными традициями и взглядами предшествующих армянских писателей.³

Что касается „Географии", то она имеет много общих черт с „Историей" Моисея Хоренского, обе они написаны в IX в. и возможно одним и тем же лицом — Моисеем Хоренским.⁴ Но „География" является сводным трудом, в состав которого вошли древние материалы предшествующего времени, и в ней есть черты, указывающие на непрерывную традицию и связь с учением географов предшествующих веков.

Для изучаемого вопроса интерес представляют последние главы „Географии", которые сообщают о восточных областях, причем имеются черты, несомненно указывающие на то, что автор или источник, которым он пользовался, были заинтересованы в сведениях торгового характера. Таковы сведения о Басре, многочисленных товарах, которые туда свозятся и куда собираются корабли из Индии и других восточных стран. Об этом свидетельствует и список товаров, которые вывозят из „Счастливой Аравии".⁵ Там перечислены золото, душистые масла, ароматы, различные сорта и названия последних. Интересна характеристика центральных областей Азии, которая не вызывает сомнений в том, что она относится ко времени после арабских завоеваний. Скифия носит название Апахтарии или Турхии и простирается от реки Итиля до горы Имаус, последняя является „древнейшим и длиннейшим" хребтом. Скифию населяют 44 варварских народа, имена которых не названы, кроме согдов, тохаров и эфталитов. „Согды богаты, это ремесленники и торговцы, они обитают между Туркестаном и Арией".⁶ Все географические названия, приведенные выше, указывают на то, что в этом случае армянская „География" располагала сведениями, относящимися к VII в. и к более раннему времени. Между тем на разделе об Индии (§ 93) можно проследить заимствования из Козьмы Индикоплова в перечислении тех товаров, которые вывозятся из Индии,⁷ в том числе перец, алоэ, мосх (мускус), камфара, сандал, кассия, различные ароматы. Имеется также список животных, которые живут в Индии: львы, тигры, слоны, единороги, крокодилы и т. д. Остров Цейлон — Тапробан также известен „Географии", которая сообщает его протяженность; из животных острова названы слоны и тигры. И из Индии, и с острова Тапробана вывозятся также золото, серебро, драгоценные камни, жемчуг. Для некоторых товаров приводятся цены, которых, как известно, Козьма Индикоплов не дает.

На более расширенный круг географических представлений указывают подробности, которые дает „География" о Китае, сохранившем в ней название Синастан, лишь с некоторыми фонетическими особенностями (Zenastania). Перечислены товары, которые вывозят из Китая, в том числе различные пряности, ароматы, но особенно много дорогого шелка — sericum.⁸

Далее следуют неизвестные земли, пишет автор „Географии", с неведомыми зверями. Все эти сведения, несомненно возникшие в более позднее время, после VI в., говорят о постепенном и дальнейшем расширении представлений о земле, о ее восточных областях.

Наряду с этим, „География" сохранила о той же Индии сведения, которые известны по источникам IV в., анализ их был дан выше. Так, Ганг отождествляется с Фисоном, сама Индия населена множеством народов, из числа которых названы гимнософисты,⁹ с которыми связана традиция о „блаженных", населяющих эти области.

Выдающаяся роль, которую играла Армения в торговле с Востоком, хорошо известна по многочисленным исследованиям академика Я. А. Манандяна. Поэтому становятся вполне понятными все сведения, которые сообщают армянские источники об Азии, в частности же сообщения о ценах на товары.

В период наиболее мощного развития сирийской торговли, охватившей в V—VIII вв. области Переднего Востока, включая Египет, Эфиопию и Аравию, не говоря о сирийском Присредиземноморье и Междуречье, области Среднего Востока (Среднюю Азию, Индию) и острова Индийского океана (Сокотора и Цейлон), влияние сирийцев было значительно и в области идей. У арабов это сказалось во многих отношениях: в науке, в литературе, в философии. Анания Ширакаци (VII в.) не мог избежать круга тех идей, которыми жили несториане Нисибийской академии и Козьма Индикоплов. На армянской почве развились идеи, которые были близки средним слоям населения, в большей степени христианизованным, мало связанным с античным образованием и ученым наследием эллинства. Для представителей этого течения согласование библейских текстов с теорией мироздания было обязательным и всякая другая точка зрения считалась неприемлемой. Но научная теория Птолемея продолжала находить поддержку и в среде христиан, принадлежавших к более высокому культурному слою и, подобно патриарху Фотию, насмешливо относившихся к теории Козьмы Индикоплова. Это научное направление нашло отражение и в приписываемой Моисею Хоренскому „Географии", которая придерживается представления о сферической форме земли. Таким образом, и в научной литературе народов Кавказа могут быть указаны различные направления, обусловленные разной социальной средой, как это может быть отмечено в научной литературе на греческом и сирийском языках. В к VI в. можно проследить специфические черты, характеризующие общественные слои, из которых вышли эти течения в космологическом учении, но для более позднего времени такая характеристика значительно сложнее.

ГАВАНИ И ТОВАРЫ

КРАСНОЕ МОРЕ

Бассейн Красного моря в IV—VI вв. являлся как бы экономическим комплексом, в котором отчетливо выделялось два центра: на Аравийском полуострове — Химьяр, на африканском берегу — Эфиопия, соперничавшие между собою за господство и преобладание. Химьяр имел свои гавани и торговые центры: Тафар, Неджран, Мариб, расположенные в глубине материка, на караванных путях, по которым товары переправлялись дальше. Видное положение, занимаемое „Счастливой Аравией" в восточной торговле, привлекало к ней внимание крупнейших мировых держав, и она стала местом, где скрещивались интересы и влияния Эфиопии, Византии, Ирана, Палестины и Месопотамии.

Экономически значительной была и Эфиопия, о которой византийские источники сохранили сведения. Эфиопия имела торговые связи и поддерживала обмен с внутренними областями Африки, откуда ею вывозилось минеральное и растительное сырье, вместе с различными товарами из пределов самой Эфиопии. В византийские города и на рынки Передней Азии отсюда доставлялись черные рабы, которые захватывались в пределах самой Эфиопии, Нубии и других областей Африки. Этот факт с несомненностью говорит о наличии рабовладения в Эфиопии, примитивных способах обогащения в войне путем захвата военнопленных, обращаемых в рабов. В Константинополе рабы — эфиопы или нубийцы — несли охрану царского дворца. В связи с заговором аргиропраттов в 563 г., имевшим целью убийство Юстиниана, хроники упоминают эфиопских рабов, названных индусами, которые должны были оповестить народ о происшедшем перевороте.¹

Значительное место в торговле Эфиопии занимал вывоз золота, которое доставлялось из „земли Сасу". Козьма Индикоплов определяет ее местонахождение близ Океана, как и „ладоносной земли", но проникали туда обычно по суше. Сасу славилась большим числом золотых копей, μεταλλα πολλα έχουσα. Ее отождествляли с различными областями в Африке, и наиболее вероятно, что речь идет о юго-восточной части Сомали.² Следуя древней и исторически верной традиции, Козьма приводит в связь сообщаемые им сведения с известными данными III Книги Царств 10 10—11, 22 о том, как царица Савская из южной Аравии доставляла Соломону эбеновое дерево, ароматы и „золото из Эфиопии". Это последнее выражение указывает на то, что александрийский торговец предполагал, что имеет дело с тем же древним путем, с тем же источником получения золота, как и в эпоху мудрого царя Палестины.³ Из года в год в землю Сасу царь Аксума направлял караван торговых людей за товарами, для обмена их на золото. Торговцы из других мест присоединялись к эфиопским, и все вместе составляли около 500 человек. В организации каравана и ведения торговли в Сасу эфиопские государи пользовались помощью „архонта Агау" (Αγαΰ), т. е. правителя (άρχων) области озера Тана, расположенной на Абиссинском плоскогорье. Путь туда и обратно, с временем, необходимым для торговли в Сасу, занимал около 6 месяцев. Ввиду того, что при следовании этим путем нужно было переходить истоки Голубого Нила, было необходимо завершать путешествие до наступления периода тропических дождей, которые делали дорогу непроходимой.⁴ „Зима там тогда, когда у нас лето, начиная с египетского месяца Епифи (июля) и до конца Тота (сентября). Весьма сильные ливни длятся в течение трех месяцев, так что образуют множество рек, которые впадают в Нил".⁵

Огромный караван, составлявшийся из полутысячи человек и большого числа скота, проделывал свой путь в Сасу очень медленно, так как туда гнали быков, составлявших один из главных предметов ввоза, наряду с железом и солью — επιφέρουσι δε εκει βόας και άλας και σίδηρον.⁶ Пребывание в далекой области было не безопасно. По прибытии караван останавливался в известном месте, располагался лагерем, который тут же обносили высоким забором из колючего дерева или терновника. Мясо битых быков, железо и соль выставлялись приезжими вне колючего забора на продажу. Торг осуществлялся молчаливо, „таков там обычай, так как они иноязычны" (αλλόγλωσσοι εισιν), „а переводчиков там весьма недостаточно" (και ερμηνέων μάλιστα πολλων άποροΰσιν).⁷ Приходят местные жители, „принося с собою золото в виде бобов (θέρμια), называемых самородками (ταγχάραν), и кладут около товара, который они желают приобрести, один, два или более кусочков и отходят в некоторое отдаление". Если хозяин товара недоволен количеством предлагаемого ему золота, то он его не берет, а ждет, чтобы это количество было увеличено. Приходивший туземец, не желая увеличивать количества золота, уносил его; если хозяин товара брал положенное золото, то туземец приближался и, в свою очередь, уносил оплаченный товар.

Об обычае молчаливого торга известно еще из Геродота (4,196), описавшего его у народов западной Африки, населяющих побережье Атлантического океана. Такой вид торговли известен и Филострату, автору жизнеописания Апполония Тианского.⁸ Но едва ли описанные автором „Перипла Эритрейского моря" (гл. 65) обычаи одного дальневосточного племени следует считать молчаливым торгом, практикуемым в Китае, как это предполагают некоторые исследователи.⁹

Золото в области Сасу добывалось преимущественно в форме самородков, название „боб" указывало на их сходство с волчьим бобом, люпином — ο θέρμος, отсюда θέρμια.

Для точности Козьма Индикоплов приводит выражение о ταγχάρας — самородок,¹⁰ которым он объясняет, какой именно вид золота он имеет в виду.¹¹

Приезжие купцы не вступали в самую землю Сасу, а разбивали свой лагерь, приблизившись к ней (εγγυς της χώρας γένονται), на ее границе, они окружали свой лагерь колючим забором, все это говорит о том, что они находились там в опасности от людей и от зверей и им надо было быть настороже. Дней через пять они пускались в обратный путь и проходили его поспешно, опасаясь нападений, так как караваны были нагружены золотом. Путешествие и в пределах самой Эфиопии также было опасным, ввиду нападения диких зверей. Ноннозий, или Нонн, византийский посол, подвергся смертельной опасности от зверей, когда ехал в глубь страны, чтобы достигнуть Аксума.¹²

Через посредство той же Эфиопии вывозились из областей Центральной Африки, „от блеммиев", изумруды. Блеммии неоднократно упоминаются различными источниками ранне-византийского периода. В эллинистический и римский период смарагд добывался в копях близ Береники,¹³ это в значительной степени укрепляло положение Береники как порта Красного моря. В начале VI в. Береника уже не имела прежнего значения, так как торговые пути изменили свое направление. Смарагд, т. е. изумруд, вывозили, по словам Козьмы Индикоплова, в страну „белых гуннов", эфталитов, которые особенно ценили этот драгоценный камень. Эфиопы вывозили изумруды в Баригазу, — порт на западном побережье Индии, откуда их доставляли в Уджайн и Кабул, и через Гиндукуш в области Средней Азии, где они получали сбыт у эфталитов.¹⁴

Эфиопы поставляли также слонов, которых они истребляли в большом числе. Особенно ценилась „слоновая кость", клыки, вывозимые огромными количествами „в Индию, Персию, Химьяр и Романию", т. е. в области ромеев.¹⁵ Своих слонов эфиопы „не приручают", т. е. они не использовали их в качестве вьючных животных, или на других работах, а только на них охотились. В Индии, наоборот, слонов приручали и употребляли в качестве рабочего скота и для военных целей.¹⁶

К числу товаров, которыми торговал сам Козьма, принадлежали, например, зубы гиппопотама, из которых было возможно производить разные поделки. „Гиппопотама я не видел, — пишет он, — но я имел его зубы, столь большие, что один весил около 13 литр, я продал их здесь". Под „здесь", очевидно, подразумевается Александрия. Он добавляет: „Я много их (зубов) видел и в Эфиопии, и в Египте".¹⁷ (Под зубами гиппопотама подразумеваются пласты его пасти, заменяющие ему зубы при жевании пищи).

Среди областей, с которыми были связаны эфиопы, видное место занимала Барбария. Последняя непосредственно граничила с Эфиопией и омывалась „Океаном".¹⁸ Большой интерес представляет вопрос, что именно называет Козьма Индикоплов Зингионом (или Зангуи), — словом, соответствующим названию Занзибара. По мнению английского переводчика „Христианской топографии", а за ним и других исследователей, все восточноафриканское побережье, от мыса Гвардафуй до мыса Доброй Надежды, носило в те времена название Зингион, Зангуи или Занзибар.¹⁹ Между тем, если одно из сообщений Козьмы дает возможность такого истолкования, то другие его выражения говорят о том, что это название применялось и иначе. „Как известно плавающим по Индийскому морю, так называемый Зингион находится за (παραιτέρω) Ладоносной землей, называемой Барбарией, и окружен Океаном, впадающим там в оба моря", подразумеваются упомянутые Козьмой выше „Аравийское или Эритрейское" и Персидское моря. Этот текст и давал возможность считать, как это было указано выше, что Зингион есть название восточного побережья Африки, чему способствовало и позднейшее название острова Занзибар, расположенного много южнее мыса Гвардафуй. Между тем, еще Монфокону было известно, что название Занзибар производили от Zangi и bahar, по-арабски — „море Занги", хотя тот же Монфокон приводит и другой вариант, представляющийся ему более вероятным: Zangi и bar continens Zangi, „содержащий Занги".²⁰ На основании других сведений, сообщенных Козьмою же, следует считать, что Зингионом он называет часть Индийского океана, так, он говорит: „Аравийское море, называемое Эритрейским, и Персидское, оба извергаются от так называемого Зингиона (εισβάλλοντες αμφότεροι εκ τοΰ λεγομένου Σιγγίου) в южном и восточном направлении земли от так называемой Барбарии, где находится предел эфиопской земли".²¹ Еще лучше подтверждается это следующими словами: „Некогда, плывя во внутреннюю Индию, несколько миновав Барбарию, там, где далее находится Зингион, ибо так называют устье Океана (οΰτω γαρ καλοΰσι το στόμα τοΰ ’Ωκεανοΰ)....". Здесь прямо сказано, что Зингион — это устье „Океана", ближайшая часть Индийского океана от полуострова Сомали, там, где кончался „мыс ароматов" (Гвардафуй).²² Здесь мореплаватели, с которыми был Козьма, повстречали большое количество огромных птиц, названных им σοΰσφα, по всей вероятности альбатросов. Едва ли следует считать, что здесь имеются в виду более южные части океана у острова Занзибара, как предполагал Винстедт.²³ Хотя путь до Рапт, гавани африканского побережья близ этого острова, и был известен еще в I в н. э.,²⁴ нет прямых оснований утверждать, что Козьма плавал вдоль африканского побережья южнее полуострова Сомали (Барбарии), т. е. по той части Индийского океана, которую он назвал „Рингионом". Следовательно, в представлении Козьмы, Барбария омывается океаном, непосредственно примыкает к Эфиопии и наиболее доступна по морскому пути. Между тем, имеют значение и те данные, которые приведены тем же Козьмой Индикопловом для исчисления расстояния от Византии, т. е. Константинополя, до Барбарии. Первый этап от Константинополя до Александрии он считает равным 50 монай. От Александрии до катаракт расстояние 30 монай,²⁵ от катаракт до Аксума 30 монай, от Аксума до границы Эфиопии, граничащей с Барбарией, омываемой Океаном, около 50 монай. Это расстояние составляет всего около 160 или 150 монай. Характерно, что для измерения земли по широтам Козьма избрал именно эти географические пункты. От северного края земли до Константинополя он считает расстояние равным еще 50 монай и широту земли равной примерно 200 монай.²⁶

По наиболее широко известному и употребительному товару, вывозимому из Барбарии, она получила свое второе название „Ладоносной земли".²⁷ Для „Перипла Эритрейского моря" Ароматный мыс, т. е. мыс Гвардафуй, был пределом или концом Барбарии.²⁸ Примерно таково и представление Козьмы Индикоплова.

Ладан (о λίβανος) — смола деревьев рода Boswellia семейства Burseraceae — встречается преимущественно на Аравийском полуострове, в Сомали, т. е. Барбарии. В первых веках новой эры ряд источников засвидетельствовал, что главным продуктом вывоза с берегов Барбарии был именно ладан,²⁹ что осталось неизменным и для византийского времени. Из древних языческих культов курение ладана перешло и в христианский культ, и поэтому этот продукт имел широкое распространение. Ладан как благовонное курение был также употребителен во дворцах, на торжественных приемах, в частной жизни богатых, знатных верхов.

Из Барбарии вывозились вообще всевозможные специи; „множество из пряностей — ладан, касия, тростник и много другого" (τα πλειστα των ηδυσμάτων, λίβανον, κασίαν, κάλαμον και έτερα. πολλα).³⁰ Это было возможно благодаря тому, что „населяющие Барбарию" поддерживали связь и вели торговлю с материковыми областями Африки — ανερχόμενοι επί τα μεσογεια.³¹ „Ладоносная земля" вывозила эти продукты в приморские области, откуда они расходились в разные пункты. Тростником (о κάλαμος) назван сахарный тростник. О распространении сахара в Иране известно, например, из сообщения, что в числе добычи, захваченной императором Ираклием во дворце Хосрова II в Ктесифоне, был и сахар.³² Особое место занимает вопрос о корице или касии (η κασία, η κασσία cinnamomum), благовонной коре дерева Cinnamomum iners или Cinnamomum zeylanicum (цейлонской).

Продукт этот в Сомали (Барбарии) был привозным из Индии, так как и до настоящего времени это растение на восточном побережье Африки не известно. Корица доставлялась сюда из Индии торговцами, которые были заняты посреднической торговлей.³³ В эллинистическую эпоху это было известно грекам, но потом было забыто. После открытия Гиппалом³⁴ закона о направлении муссонов, благодаря чему плавание по Индийскому океану могло совершаться в определенное время года с попутным ветром в обе стороны, корабли империи без особых затруднений могли направляться и возвращаться из Индии. Другие народы, однако, продолжая удерживать в своих руках посредническую торговлю, держали в тайне вопрос о доставке этого материала из Индии.³⁵ Во всяком случае, византийские купцы вывозили корицу из африканских и аравийских портов, и у них сложилось представление, что это был местный продукт „ладоносной земли". Корица находила широкий сбыт, так как ее употребляли в пищу, в качестве лекарства, она входила как составная часть в изготовляемые ароматы. Под „множеством пряностей" и „многим другим", вывозившимся из Барбарии, подразумеваются другие продукты, известные еще из трудов римских авторов.