Партийный лидер

Case 1. Политик X — известный думский деятель. Анализ прове­ден на основе личного интервью. Вот что он говорит о себе и о власти:

Я был шестым ребенком в семье. Отец... был простым юрискон­сультом, работал в Управлении Туркестано-Сибирской железной до­роги. Он умер в год моего рождения в результате автомобильной ка­тастрофы. Я стал сиротой.

Два брата были офицерами, приезжали в отпуск, военная фор­ма, разговоры об армии, и в этом плане они повлияли на меня. Я меч­тал стать офицером. Ну а сестры, они все старше меня. Я был самым младшим, особо конфликтовать мне было сложно. Я помню, что в дет­ский сад не хотел ходить, а старшая сестра меня водила силой, и это мне не нравилось, и я с ней по этому вопросу конфликтовал, в том плане, что я сопротивлялся.

Мама ничего о политике не говорила. Она говорила, что без парт­билета ничего не получить. В этом плане сожалела, что была одно­партийная система. Знакомые... все мучались. По радио слушали ин­формацию, воспринимали.

В школе, авторитет — преподаватель по истории. Мне этот пред­мет больше всего нравился. Спорил с учителями все время. За это мне снижали оценку за поведение. С ребятами тоже спорил (споры в основном политические). Уже тогда для меня социальное было важ­нее, чем личное. Я участвовал в политзанятиях. Сам проводил полит­занятия. Это было интересно. Мои выступления нравились.

На первом этапе я верил тому, что говорят по радио, телевизо­ру, но потом стали закрадываться сомнения. Я был комсоргом, и учительница двойки закрывала тройками, чтобы повысить успевае­мость. Очковтирательство это называется. Вот это все видел я, мо­менты фальшивые. В детском саду, я из бедной семьи, а другие дети из богатых, приносили ей духи, конфеты, и воспитательница относи­лась к ним лучше, а ко мне соответственно хуже.

К лозунгам хорошо относился. Демонстрации любил. Все это красивое, оркестры, все веселые. Хорошо было. Голубей запускали.

В партию не вступил. Я критиковал и видел порочности систе­мы, видел, что партия фальшивит, поэтому не хотелось участвовать в организации, которая обманывает. С годами это становилось все ощутимее.

Свобода определенная была. Мы из рогаток стреляли по окнам, по лампочкам, дымовые шашки пускали в троллейбус.

Как нужно воспитывать детей?

Главное, чтобы это был ребенок, которого хотят родители.

Идеальный отец должен больше заниматься воспитанием, чем мать, особенно воспитанием мальчика. Патриотическое воспитание, трудовое, половое, выбор профессии — это все должен делать отец. Идеальная мать. Ну... она... Идеальный вариант, когда два ребенка в семье. Девочка больше с матерью, отец с сыном, чтобы... обычно ро­дители ругаются, они разрушают семью сами, ребенок растет, видит ругань, поэтому...

Моя мама старалась быть «идеальной». Она очень нас любила, все, что могла, отдала. Сын должен любить отца, звонить ему перио­дически и говорить: «Здравствуй, папа!» Заботиться об отце должен идеальный сын, но... Если идеальный отец, то у него идеальный сын, поэтому отец часто сам не дает то, что нужно ребенку. Воспитывать, учить жизни реальной, такой, какая она есть на самом деле. Если дурак, зачем ему учиться в вузе? Толку нет. Не надо делать ничего искусствен­но. Фальшь, фальшь... то есть ложная любовь, ложная профессия и потом ложным государство становится и ложная цивилизация.

Этот отрывок из интервью обнаруживает очень сложные и не­однозначные отношения респондента к власти. В первую очередь, оче­видно, что для него как для личности и профессионального политика власть желанна, притягательна, ценна. Оброненные им детали состав­ляют довольно явственный позитивный образ власти времен его дет­ства и юности. Когда он вспоминает о чтении закрытого письма ЦК 1956 г., это означает, что члены его семьи должны были быть членами партии, которые к тому же плакали в день смерти Сталина.

Не следует особенно доверять словам X о том, что его мать сожа­лела об однопартийной системе, а знакомые все мучились: это сказа­но, чтобы произвести на интервьюера вполне определенное полити­ческое впечатление. Зато вполне достоверны его воспоминания о том, что по радио слушали информацию и ее воспринимали, что сам он участвовал в политзанятиях и ему это было приятно и интересно, что был он комсоргом, что лозунги и демонстрации он любил. Последнее высказывание окрашено очень личными и эмоциональными оттен­ками: с этими политическими символами нашей прежней жизни у X ассоциируется все яркое, красивое, праздничное, веселое («Хорошо было. Голубей запускали»).

Образ власти у X психологически соотносится с силой. Об этом можно судить косвенным образом по репликам, относящимся к не политическим, а чисто семейным отношениям. О том, как выглядит власть, он получил первое представление, когда против его желания мальчика силой водили в детский сад. Позитивным образом государ­ственная власть, сила ассоциировались с братьями-офицерами, при­чем они сами, их форма так заворожили мальчика, что он стал меч­тать о военной карьере. Таким образом, здесь мы имеем довольно любопытный симбиоз положительных и негативных ассоциаций рес­пондента с властью. С одной стороны, позитивные характеристики связаны с ее восприятием как силы, причем военной (неслучайными, видимо, были и его недавние мечты о том, чтобы помыть сапоги в южных морях). Примечательно, что свободу от власти он понимал либо по-детски агрессивно (стрелял из рогаток по окнам, дымовые шашки пускал в троллейбус), либо пассивно, как сопротивление («конфликтовал в том плане, что сопротивлялся»).

С другой стороны, власть вызывает у него массу неудовольствий. Даже если вынести за скобки чисто конъюнктурные соображения о порочности прежней системы, остается одна весьма значимая (повто­ряющаяся в коротком интервью несколько раз) характеристика вла­сти как фальшивой. Государство, партия, система, учительница - все они фальшивили, обманывали, занимались очковтирательством. Это очень серьезный момент в отношении между респондентом и поли­тикой. Что стоит за этим? X поразительным образом приоткрывает нам внутреннюю логику происхождения своих представлений о вла­сти, претензии к которой имеют очень личный характер, говоря: «Фальшь, фальшь, т.е. ложная любовь, ложная профессия и потом ложным государство становится и ложная цивилизация». Проследим эту логику. Она коренится в истории становления его личности, в опыте отношений власти и подчинения, полученном в ходе первич­ной политической социализации.

X родился в первую послевоенную весну. Это главное событие всего повествования о его жизни. В тексте интервью его «Я» выпира­ет из рассказа, временами оттесняя даже отлитый в многочисленных книгах и интервью почти канонический имидж политика. Эгоцент­ризм X достигает большого накала. Например, говоря о своей семье, он сообщает, что был шестым ребенком, но, рассказывая о смерти отца, объясняет, что именно он стал сиротой (про остальных братьев и сес­тер мы от него ничего не узнаем).

Исключительность нашего героя проявляется и позже, когда в шестилетнем возрасте он, узнав о смерти вождя всех народов, не пла­чет (а все кругом плачут). Он спорит и с учителями, и со сверстника­ми, в основном по политическим моментам. Вот здесь возникает со­мнение в достоверности такого объяснения: скорее всего и тогда, и сейчас этот человек просто реализует свое Эго за счет других. Проис­ходит это под влиянием тех травм его детского «Я», которые дефор­мировали его Я-концепцию¹. Прежде всего в данном случае можно говорить о травмах его семейного и социального «Я», которые и по­будили его искать компенсацию в политике, во власти.

Комплексы X, лежащие за его гипертрофированным «Я», прояв­ляются в первую очередь в его неудовлетворенности социальным ста­тусом семьи. Когда он сообщает, что его отец был простым юрискон­сультом, когда рассказывает, что после смерти отца семья очень нуждалась (вспоминает о продаже коровы, об ощущении бедности уже в детском саду), то становится ясным, что речь не идет о чисто мате­риальных проблемах: наш герой страдает от социального унижения, избавиться от которого можно, только поднявшись на самую высо­кую ступень социальной лестницы.

Другой серьезной травмой Я-концепции является травма его се­мейного «Я». Сложные отношения X к отцу, матери, братьям и сест­рам были тем фундаментом, на котором позже выросли и его отноше­ния с другими людьми, с властными структурами. Принято считать, что младшие дети в семье обычно получают больше ласки, чем стар­шие. Из интервью, напротив, можно сделать вывод, что перед нами человек, которому не додали заботы, ласки, которых заслуживает на­много большего: лучших родителей, лучшую судьбу. Обида сквозит в целом ряде высказываний, причем довольно часто не осознается ав­тором. Так, ему не нравится то, что он был шестым ребенком в семье (идеальная семья - это отец, мать и максимум двое детей, родите­ли должны хотеть ребенка, идеальный отец должен больше, чем мать, заниматься воспитанием ребенка, и т.д.). Мы видим, что эти идеалы мало соответствуют обстоятельствам реальной жизни X. Он и дальше будет чувствовать, что он недостаточно защищен, когда в детском саду его мать не может сделать подарок воспитательнице, а в школе ему снижают отметки за то, что он спорит с учителями. Жизнь его обманула, она не дала ему того, что он заслуживает. Может быть, отсюда идет эта логическая цепочка, с которой мы начали: ложная любовь, ложная профессия, ложное государство? Может, здесь лежат корни того, что, отвечая на наши вопросы, X больше говорит не столько о реальных обстоятельствах своей жизни, сколько простран­но описывает свои фантазии об идеальных близких? Во всяком слу­чае, именно травма его семейного «Я» очень существенна для пони­мания того образа власти, который фиксирует интервью. Власть имеет для X компенсаторный характер. Не случайно представление об иде­альном отце включает требование, которое он переносит и на власть: отец должен заниматься воспитанием, делать то, что нужно ребенку (т.е. X). За это идеальный сын скажет ему: «Здравствуй, папа!»