Сталин как вождь и теоретик

Партийный аппарат и кучка окружающих Сталина карьеристов и льстецов упорно, изо дня в день, из месяца в месяц, на всех перекрестках трубят о том, что Сталин великий теоретик и вождь, гениальный ученик Ленина. Его имя в настоящее время эти «ученые» карьеристы ставят рядом с именами Маркса, Энгельса и Ленина. Всякого, кто этого не делает, берут под сомнение и «обстрел».

Сталин, уцепившись за Маркса, Энгельса и Ленина, за их спи-

ной мошенническим способом намерен пробраться в ряды учителей рабочего класса. Если история не признает его великим человеком, то он не намерен признавать историю и с помощью своих «ученых» карьеристов хочет переделать ее заново.

Если он никогда не способен подняться на вершины теоретического и духовного величия Маркса, Энгельса и Ленина, то он намерен, наоборот, их опустить до уровня своего собственного ничтожества; если господствующие классы с помощью печати и обработки сознания масс превращали иногда гениальных людей в авантюристов, то почему же господствующая клика авантюриста не может его превратить в гениального человека!

Ставить имя Сталина рядом с именами Маркса, Энгельса, Ленина — это значит издеваться над Марксом, Энгельсом, Лениным, это значит издеваться над пролетариатом, это значит потерять всякий стыд, перейти все пределы низости; ставить имя Ленина рядом с именем Сталина — это все равно что Эльбрус ставить рядом с кучей навоза; ставить произведения Маркса, Энгельса и Ленина рядом с «произведениями» Сталина — это все равно что ставить рядом с музыкой великих композиторов Бетховена, Моцарта, Вагнера и др. музыку уличного шарманщика.

Ленин был вождем, но не бы диктатором; Сталин, наоборот, является диктатором, но не является вождем. Пролетарской революции нужны хорошие вожди, пролетарская ленинская партия не может быть без вождей, но пролетарской революции не нужны диктаторы. Партия и пролетариат должны бороться даже против самых «лучших» диктаторов, ибо вырождение вождей в диктаторов означает вырождение и перерождение самой пролетарской диктатуры.

Какая разница между вождем и диктатором?

Подлинный вождь выдвигается прежде всего движением масс, он опирается в первую очередь на массы и на их доверие, он глубочайше связан с массами, постоянно вращается среди них, он идет во главе их, говорит им правду, не обманывает их, и массы убеждаются на собственном опыте в правильности его руководства и его поддерживают. Таков был именно Ленин — это гениальный вождь пролетариата, таковы были основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс, таковы были и подлинные вожди буржуазной революции во Франции — Робеспьер, Марат и т. д. Диктатор, наоборот, большей частью приходит к власти или через подавление революции, или после спада волны революции, или через внутренние комбинации правящей клики, или через дворцовый переворот, опираясь на государственный или партийный аппарат, армию, полицию. Диктатор опирается в основном не на массы, а на свою верную клику, на армию, на государственный или партийный аппарат; он не связан с массами, он не вращается среди них, он может с ними заигрывать и льстить им, но он обманывает массы, он правит не потому, что массы ему доверяют, а чаще всего вопреки этому. Политика диктатора — это политика внутренних закулисных комбинаций, политика подбора лично ему верных лю-

деи, политика оправдания, защиты и возвеличивания его господства. Наполеон, Муссолини, Пилсудский, Хорти, Примо де Ривера, Чан Кай-ши и пр.— все они в основном укладываются в эту характеристику. В эту характеристику укладывается и диктатура Сталина, хотя его диктатура и отличается коренным образом от буржуазных диктаторов тем, что она выросла на базе пролетарской диктатуры, являясь искажением пролетарской диктатуры и содействуя ее дальнейшему искажению и вырождению.

Сталин никогда не был настоящим, подлинным вождем, но ему тем легче было в ходе событий превратиться в настоящего диктатора. Свою сегодняшнюю роль он занял не благодаря поддержке масс. Он пришел к своему теперешнему безраздельному господству путем хитрых комбинаций, опираясь на кучку верных ему людей и аппарат, и с помощью одурачивания масс. Он оторван от масс, он не связан с ними, он держится не на доверии масс, а на терроризировании их. Словом, черты современного Сталина — это черты диктатора, а не вождя.

«Работа» по канонизированию Сталина приняла грандиозные размеры. Люди всех рангов взапуски стараются перещеголять друг друга в области «соцсоревнования» на поприще услужения «вождю». Теоретические статьи в журналах превратились просто в ходатайства о повышении по службе и мотивированные подписки о политической благонадежности по отношению к Сталину. Партийная машина «заказ» выполняет аккуратно. Но затея канонизирования все же обречена на явный провал. Мы уже не говорим о его «ошибках» или, выражаясь точнее, о сплошной цепи извращений марксизма-ленинизма за последние 4—5 лет. Но если взять его позицию периода 1914—1927 гг., то и тут имеются такие черные «заплаты» на его «чистых» ризах, которые он не сможет выскоблить и затереть никакой фальсификацией истории партии.

Во-первых, Сталин в период мировой империалистической войны был не большевиком-пораженцем, а платоническим интернационалистом, т. е. стоял не на точке зрения Циммервальдской левой, как Ленин, а на точке зрения большинства Циммервальдской конференции, т. е. на точке зрения Мартова, Троцкого и др.31

Что это именно так — об этом свидетельствует не кто иной, как сам Сталин в своей статье «О войне», помещенной в его сборнике «На путях к Октябрю». В этой статье мы читаем: «Поведение Геда, Самба и др. получило должную и авторитетную оценку в определенных резолюциях социалистических конгрессов в Циммервальде и Кинтале (1915—1916 гг.) против войны. Последующие события подтвердили всю правильность и плодотворность положений Циммервальда — Кинталя» (стр. 4) 32.

Может ли еще быть после этой цитаты сомнение, что в мировую войну Сталин не был большевиком-пораженцем, а был центристом: «События подтвердили всю правильность и плодотворность положений Циммервальда — Кинталя». Сталин, таким образом, еще в 1917 г. был целиком согласен с решениями Циммер-

вальдской и Кинтальской конференций. На деле события подтвердили не «всю правильность и плодотворность положений Циммервальда — Кинталя», а всю правильность и плодотворность Циммервальдской левой. А это, как известно, не одно и то же.

Ленин о Циммервальдской конференции в своей статье «Первый шаг» пишет: «Конференция отклонила, 19 голосами против 12, сдачу в комиссию проекта резолюции, предложенного нами и другими революционерами марксистами, а наш проект манифеста сдали в комиссию вместе с двумя другими для выработки общего манифеста....Принятый манифест фактически означает шаг к идейному и практическому разрыву с оппортунизмом и социал-шовинизмом. Но в то же время этот манифест, как покажет его разбор, страдает непоследовательностью и недоговоренностью» 33. Большевики, следовательно, остались на конференции в меньшинстве и считали, что манифест и резолюции, принятые конференцией, страдают непоследовательностью и недоговоренностью, а Сталин их считает целиком правильными (события подтвердили всю правильность положений Циммервальда—Кинталя). Таков этот «твердокаменный», «последовательный», «стальной» большевик во время войны. Сталин различными софистическими увертками и криками о клевете будет пытаться этот факт затушевать, но никого из честных партийцев, марксистов-ленинцев, рабочих он не одурачит: факт слишком ярко говорит о себе.

Во-вторых, позиция Сталина в 1917 г. до приезда Ленина была, как известно, полуменьшевистской. В той же статье «О войне» Сталин приветствует обращение Петроградского СР и СД «К народам всего мира» и выход из войны видит в давлении на Вр. правительство с требованием изъявления своего согласия немедленно открыть мирные переговоры. В этих взглядах Сталина нет ни грана большевизма, ни грана ленинизма. В своем предисловии к сборнику «На путях к Октябрю» Сталин пытается смазать истинный смысл своих позиций, спрятать его за спину партии. Он пишет, что первые три статьи отражают известные колебания большинства нашей партии по вопросу о мире и власти Советов, имевшие место, как известно, в марте — апреле 1917 г. Теперь он не признает никаких «объективных условий». Там, где можно и необходимо учитывать строжайше объективные условия и с ними считаться, он их отвергает. Там же, где недопустимо прятаться за объективные условия, он их привлекает для спасения положения. Это, видите ли, «был период крутой ломки старых позиций». Но это только объяснение его полуменьшевистской позиции, но не ее оправдание. От поведения вождей в огромной степени зависит поведение масс. И человек, претендующий на звание вождя, не имеет права прятаться за настроения масс и за крутую ломку старых позиций. Вождь должен себя показать именно в момент «крутой ломки старых позиций».

Сталин же в этот момент показал себя не большевиком, а полуменьшевиком. Платонический интернационалист, небольшевик в период мировой империалистической войны, полуменьшевик

в марте—апреле 1917 г.—таков этот «герой нашего времени».

В-третьих, посмотрим, каковы были взгляды Сталина по вопросу о Брестском мире в 1918 г. До сих пор было распространено мнение, что взгляды Сталина целиком совпадали со взглядами Ленина. В действительности это далеко не так. Эти взгляды зафиксированы не в литературных выступлениях Сталина, а в протоколах Центр. К-та РСДРП (б) (август 1917 г.— февраль 1918 г.). В этих протоколах мы читаем следующее: «Тов. Сталин считает, что, принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму. Позиция т. Троцкого не есть позиция. Революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться.

Тов. Ленин доказывает, что он не согласен в некоторых частях со своими единомышленниками Сталиным и Зиновьевым. С одной стороны, конечно, на Западе есть массовое движение, но революция там еще не началась. Однако если бы мы в силу этого изменили свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму» 34.

Приведенные выдержки из документов свидетельствуют, что Сталин высказывался за Брестский мир совсем иначе, чем Ленин. Ленин подходил к вопросу о Брестском мире как большевик-интернационалист, Сталин же — как национал-большевик. Для Ленина Брестский мир был средством задержаться до появления общей социалистической революции, ибо «на Западе есть массовое движение, но революция там еще не началась». С точки же зрения Сталина, «революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Ленин страстно верил в революционное движение на Западе и видел его, Сталин не верил в него («с потенцией мы не можем считаться») и не видел его («есть только потенция»). Сталин, по существу, предлагал надолго махнуть рукой на мировую революцию — улита едет, когда-то будет. Ленин же русскую революцию рассматривал как начало мировой революции, которая неизбежна в ближайшие годы. Именно поэтому Ленин назвал в косвенной форме позицию Сталина изменнической «по отношению к международному социализму».

Таков Сталин как «интернационалист» в период заключения Брестского мира.

Наконец, в-четвертых, посмотрим на позицию Сталина в Китайской революции в 26—27 году. Эта позиция была также не большевистской, а полуменьшевистской, подлинно оппортунистической, понимая, конечно, это выражение в марксистско-ленинском, а не сталинском смысле. Оппортунизм этой позиции заключался не в том, что Сталин высказывался за допустимость временных блоков с революционной буржуазией (это было правильно), а в том, что в этом блоке он компартию превращал в придаток, в хвост Гоминьдана, что усыплял бдительность масс и китайской компартии по отношению к буржуазии, что он действовал вопреки требованию Ленина: следи за союзником, как за врагом.

Сталин по обыкновению вину за оппортунистическое руководство китайской революцией свалил на руководство китайской компартии. Но каждый знает, что китайская компартия, даже в мелочах, тогда слепо следовала директивам Коминтерна, где первую скрипку играл уже Сталин.

Обанкротившись со своей оппортунистической линией руководства кигайской революцией и свалив вину за это на ЦК китайской компартии, Сталин через 1—2 месяца круто поворачивает от оппортунизма к авантюризму и приводит китайскую революцию к разгрому. Все эти факты неоспоримы. Их можно «оправдать» только с помощью софистических уловок.

Эти факты снова показывают «блестящие» качества Сталина как «вождя», они показывают, что мы имеем перед собой не «твердокаменного большевика», а большевика, допускавшего в решающие мометы жизни партии грубейшие оппортунистические ошибки и колебания, а теперь превратившегося в беспринципного политикана и авантюриста.

Если так дело обстоит со Сталиным как с вождем, то нисколько не лучше он выглядит и как теоретик. Говорить о Сталине как о теоретике до 1917 г. просто смешно. Все его теоретические работы до 1917 г. сводятся к трем маленьким статейкам по национальному вопросу, помещенным в свое время в «Просвещении» 35, а затем, в первые годы революции, изданным отдельной брошюрой. Эти статьи представляют из себя очень посредственную композицию взглядов Ленина по национальному вопросу, и только. Дальше идет его сборник статей «На путях к Октябрю». Как нами уже отмечалось, первые статьи его сборника, написанные до приезда Ленина, являются полуменьшевистскими. Что же касается остальных, то в них автор показывает себя крайне посредственным «теоретиком» со слабой марксистской эрудицией. Та же печать ограниченности, неподвижности, схематизма, узости кругозора и слабой эрудиции автора лежит и на всех остальных его работах, в том числе и на самой лучшей и ценной — «К вопросам ленинизма».

В своих работах он обнаруживает не богатый теоретический багаж, а лишь уменье и ловкость скрывать его убожество. Что это именно так, что мы имеем перед собой не теоретика, а «ворону в павлиньих перьях»,— мы это покажем на важнейших теоретических вопросах.