Технодопросы

Это то, дорогие соотечественники, что наиболее известно о России за ее пределами (наряду с сословностью) и определяет ее зловещий имидж. У нас большинство людей считает, что это своего рода технологический аналог пыток, широко используемых, таким образом, в России, но на самом деле это совсем не так (говорю в том числе и по собственному опыту). Истоком этой новации следует считать вышедшую в 2007 году коллективную статью трех помощников президента, включая Гавриила Соколова, о дефектах существующей в России, равно как и в остальном мире, системы правосудия; причем это была аналитическая статья, в ней еще не давалось никаких рецептов. Там указывалось, что есть сферы жизни, в которых большие возможности богатого человека по сравнению с бедным очевидны и не вызывают вопросов – например, уровень потребления материальных благ. Есть сферы, где целесообразность больших возможностей для богатых спорна с позиций справедливости – например, оказание медицинской помощи (это было до введения бесплатного здравоохранения). А есть сферы, где разные возможности в зависимости от богатства однозначно считаются недопустимыми – например, при призыве в армию (он тогда еще существовал). Так почему нам кажется нормальным, спрашивали авторы статьи, что в обычном состязательном суде, например уголовном, виновный богатый даже без всякой коррупции имеет существенно большие шансы выйти сухим из воды, чем виновный бедный, за счет найма дорогого адвоката – ведь если бы дорогой адвокат не увеличивал таковые шансы, кто же тогда нанимал бы его за большие деньги? Авторы также отметили особенность коррупции, точнее, борьбы с ней в среде судей: два главных способа снижения коррупции в любой сфере – снижение степени свободы чиновника в принятии решений и создание сильного страха наказания – не применимы для судей, точнее, применимы, но с отрицательными эффектами, превышающими положительные. Действительно, детализировать закон сверх определенной меры невозможно, многообразие жизненных ситуаций не алгоритмизируется. С другой стороны, создание сильного страха наказания у судей противоречит принципу независимости суда, да и приведет вовсе не к объективности, а к расцвету обвинительного уклона. Вот эти идеи, вкупе с опытом психотропных собеседований для высших должностных лиц, и получили развитие в реформе 2013 года. Было установлено, что любой человек может по решению суда (позже, после ликвидации коррупции в системе прокуратуры, это заменили на санкцию прокурора) быть подвергнут процедуре допроса с применением психотропных средств (у нас это называется наркотик или сыворотка правды), в результате чего он говорит только правду, независимо от своего желания; в значительном числе процессуальных случаев это требуется в обязательном порядке.

Вышесказанное относится не только к подозреваемому, но и к свидетелям и даже к потерпевшему: например, психотропный допрос потерпевшего обязателен в делах об изнасиловании. Закон детально регламентирует процедуру этого допроса – так, исчерпывающий круг вопросов, которые можно задавать, содержится в постановлении суда (или в санкции прокурора) и не может быть превышен, то есть никто не может использовать допрос для выяснения того, с кем человек спит или где хранит деньги. Для контроля за этим на допросе всегда присутствует адвокат, а по заявлению допрашиваемого (обязательному к удовлетворению) – любые другие люди, включая журналистов. Они дают подписку о неразглашении, но она не распространяется на факты выхода допроса за очерченный круг вопросов: об этом они, наоборот, имеют полное право и даже обязанность говорить и писать. Кстати, санкцию на технодопрос дает только имперский, а не земский суд. Он, как и прокурор, дает ее только Имперскому управлению безопасности и никому иному (в том числе земской милиции). Информация, полученная на таких допросах, может рассматриваться судом, но, как правило, не служит сама по себе основанием для обвинения; чаще всего она используется следствием для дальнейшей добычи вещественных доказательств. Нельзя сказать, что эта система выгодна только стороне обвинения: признание обвиняемого, например, рассматривается в суде, только если оно подтверждено технодопросом, причем, если у суда возникнут сомнения, он сам, без следствия, проведет повторный допрос. А если обвиняемый на технодопросе говорит, что он невиновен, он по российскому закону не может быть осужден – до выяснения истины его нельзя даже содержать в следственном изоляторе.

К государственным служащим решение о проведении психотропного допроса может применяться и вне рамок рассмотрения в суде уголовного или арбитражного дела. А государственные служащие выше определенного ранга – и гражданские, и силовые – проходят их раз в год вообще независимо ни от чего – их просто спрашивают, нарушали ли они закон и свой долг за истекший год. Позднее, уже в 2027 году, был разработан абсолютный детектор лжи (так называемый нейродетектор), который не ошибается и который нельзя обмануть; тогда основная часть функций психотропных допросов (все, кроме выяснения подробностей) перешла к допросам на детекторе – и то и другое ныне называется технодопросами. Естественно, эта практика, начиная с 2013 года, привела к почти полному исчезновению коррупции. Однако, мне кажется, важнее здесь то, что она привела к изменению самой ментальности людей и, как следствие, к изменению их поведения в самых базовых проявлениях. Ведь если каждый знает, что все плохое, что он сделает, когда-нибудь, в любой момент до самой его смерти, может быть выяснено, если кто-то этого захочет – ведь мысли свои не скроешь, – это не может не накладывать глубокий отпечаток на то, как человек живет. И я думаю, что это правильно, дорогие соотечественники, – русские всерьез относятся к евангельским словам: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и ничего тайного, что не было бы узнано».