Обучение 11 страница

— Извини, Николос, я едва ли смогу быть на ва­шем торжестве.

— Почему ты не хочешь разделить с нами радость воссоединения?

— Если б это зависело только от меня!.. Николос, в день вашего венчания я должен быть в Синоде. Объ­является начало обучения на новом уровне. Ты же знаешь, что по уставу Синода я не могу пропустить этот день.

— Да, конечно. Жаль... Но ты постарайся не за­держиваться в Синоде, может быть, и успеешь. А ес­ли нет, то приходи к нам. Мы собираемся дома в тес­ном кругу для общения.

— ХороЩо, я приду. Николос, а где вы теперь бу­дете жить?

— Лючия вынуждена войти в мой дом. Я не могу оставить свою работу: мой сад, цветник... Мне без это­го не жить.

— И Лючия дала согласие?

— Конечно, согласна. Правда, мы могли бы пере­селиться на Радужную или на планету Хрусталя. Но... решили остаться здесь.

— Что ж, Николос, я рад за вас. Лючия со време­нем привыкнет и полюбит твой сад. Невозможно не оценить красоту его замысла и не восхищаться им!

Николай, в тебе говорит поэт. Знаешь, я верю в то, что она останется со мной. Лючия даже согла­силась помогать мне с цветами. Думаю, мы хорошо будем ладить... Я пойду... А то Лючия одна дома. Да и я еще не совсем привык к ее присутствию в доме.

Еще живет страх, что могу потерять ее вновь... Мы ждем тебя, Николай!

— Я приду. До встречи!

Дни до начала занятий в Синоде пролетели гораз­до быстрее, чем я мог предположить. Заранее я по­бывал в Синоде. Лига встретила меня радушно.

— Ты так скоро решил вернуться в Синод? Для меня это неожиданность.

— Мне кажется, что я достаточно отдохнул. Поч­ти год...

— Что есть год?! Николай, ты ведь знаешь, вре­мя относительно. Я рада твоему стремлению продол­жить обучение. Надеюсь, у тебя не будет проблем в учебе. Не нарушай устав Синода и в первый день за­нятий... Ты можешь идти.

— Благодарю. — Я вышел из комнаты Лиги, про­шелся по коридорам, где еще было тихо. Да, я хотел вернуться сюда и учиться дальше...

Первый день занятий в Синоде начинался как обычно: те, кто приходил впервые, чувствовали себя робко и неуверенно, пораженные величием и красо­той самого здания Синода и смущенные неизвестно­стью и таинственностью, витающей в воздухе. Они выделялись среди всех неуверенностью и озабоченно­стью и влекущей их поспешностью. Я же чувствовал себя свободно и с интересом наблюдал за другими. А всего-то несколько лет назад я был в числе пересту­пивших впервые порог Синода и так же, как и они, был робок и не уверен в себе...

Начало занятий на каждом уровне распределено так, чтобы Лига и сопровождающие ее лица успевали побывать везде. Как и в самый первый день, день мое­го появления здесь с Учителем, группе, но уже седьмо­го уровня, были объявлены требования Синода к уча­щимся и проведена перекличка присутствующих. Из вызванных не было более половины! Я видел по лицу Лиги, что она сильно озабочена таким числом отсутст­вующих. После ухода Лиги были оглашены препода­ваемые на этом уровне предметы и названы имена Учителей. Все! Мне большего и не надо было знать. Многие остались для общения, я же спешил к Николо-су и Лючии на их праздник, на их венчание.

Конечно же, я опоздал! Обряд венчания уже совер­шался, когда я вошел в Храм, украшенный множе­ством разных цветов... Николос и Лючия стояли на коленях перед алтарем. Учитель и незнакомая мне женщина держали над их головами венцы. В Храме горели свечи и пел прекрасный хор! Я никогда еще не слышал такого пения. Мне показалось, что я стал маленьким мальчиком с крыльями за спиной и взмыл в высь небесную, распахнувшуюся передо мной и объявшую меня теплом и искрящимся све­том... Когда прошло ощущение полета я посмотрел на сочетающуюся чету. Они вслед за священником шли в круг аналоя.

Я не прислушивался к словам священника, я сто­ял охваченный со всех сторон музыкой и пением. Заиграл орган! Все стали поздравлять Николоса и Лючию. Подхваченный общим движением, а собрав­шихся было много, я двигался к молодой чете. Вдруг остановился, пораженный! У меня даже нет цветов... Я так спешил с занятий в Храм, что совсем забыл о Цветах. И... в этот миг в руках появились пышные ге­оргины. И как бы со стороны я услышал голос: «Это любимые цветы Лючии». И вот я возле Лючии и Ни­колоса, я только и успел сказать им: «Поздрав­ляю» — и отдать цветы, едва различив в общем гуле слова: «О! Мои любимые!» Все хотели поздравить мо­лодую чету, и я оказался отстраненным от них. По­ка собравшиеся поздравляли и медленно растекались кто куда, я все не мог двинуться с места, заворожен­ный игрой органа и пением.

Храм почти опустел, и молодая чета в сопровож­дении близких тоже двинулась к выходу под еще бо­лее захватывающие звуки музыки.

— Идем, Николай, — позвал меня Учитель, — ко­гда ты пришел, я не видел тебя?

— Давно, но не захватил начала венчания.

— Хорошо, что ты все-таки пришел, молодые бу­дут рады. Знаешь, Николай, мне нужна твоя помощь.

— Что надо мне сделать?

— Ничего особенного. Просто цветы, собранные в гирлянды, надо распустить в небольшие корзинки. Этими цветами будут осыпать путь молодых к дому. Так положено.

— А мы успеем?

— Должны успеть. Нам помогут. Да и молодые к дому будут идти пешком, мы же должны оказаться у дома раньше их.

— Хорошо, тогда не будем терять времени.

Нам с Учителем помогало еще несколько чело­век. Они же направились с нами к дому Николоса. Мы все успели сделать и даже еще немного при­шлось ждать молодую чету. Дорожка к дому перед молодыми была усыпана разными мелкими цвета­ми. Они шли счастливые и необычайно красивые. На Лючии ослепительно белое платье, казавшееся воздушным из-за множества оборок, рюшек и про­чего. Николос же был одет более скромно: тоже бе­лая из тонкого материала простого покроя длинная мужская сорочка до земли, в поясе перехвачена ши­роким кушаком, расшитым золотом. Кисти пояса свободно развевались при ходьбе. Голова не покры­та, волосы распущены. У Лючии же волосы уложе­ны в прическу, и вместе с локонами к плечам спа­дали гирлянды белых цветов. Она казалась нереаль­ной, пришедшей откуда-то издалека и в любой миг готовой вернуться назад.

Глядя на них, я думал о Тамаре. Мысли непроиз­вольно неслись к ней. От переживаний и воспомина­ний становилось грустно. Что еще больше занимало меня, так это глубокая внутренняя убежденность, что мне вот так, как Николос и Лючия, никогда не идти от Храма к дому по усыпанной цветами дорожке. Я пытался заглушить в себе это убеждение. Веселить­ся мне не хотелось, но и уйти вот так вдруг я не мог... В отличие от земных обрядов здесь на венчание мо­лодой чете никем ничто не дарится, кроме цветов и поздравлений.

Я долго гулял в саду в самой отдаленной от дома его части. Немного приведя свои мысли и чувства в порядок, я все же решился войти в дом. Среди со­бравшихся было несколько совсем незнакомых мне людей. Стол накрыт так, что мне, одинокому, и не мечталось.

Когда я вошел в дом, все собрались в гостиной. Слышались музыка и прекрасное исполнение песни о любви и весне, о красоте и радости, о счастье и ве­селье... Меня вновь охватила тоска, но выйти из до­ма все же не решался. Пела женщина, та, что держа­ла венец над головой Лючии в Храме. А потом тан­цевала сама Лючия. Даже на время танца она не захотела сменить на другой свой свадебный наряд. Длинное платье несколько ограничивало ее подвиж­ность в танце, и все же она была неотразима.

Я старался улыбаться, не выдавая грусти, и даже сыграл на рояле небольшую пьесу. Николос и Лючия видели меня, теперь можно было незаметно затерять­ся среди собравшихся и уйти домой. Поговорив не­много с Одином, я отошел к Учителю. Он поинтере­совался событиями дня в Синоде и, даже не догово­рив начатой фразы, извинившись, оставил меня, спеша на призыв Лючии. Мне так было даже лучше — легче уйти.

Вернувшись домой, я долго сидел в саду, обдумы­вая и вновь вспоминая ушедшие безвозвратно дни и события. В этот день я принял очень важное для се­бя решение — больше не искать Тамару, пока она не придет сама. Я запретил себе даже думать и вспоми­нать о ней, твердо решив положиться на волю Все­вышнего. «Будь что будет, — сказал я себе. — Я не имею больше права гневить Создателя своими по­ступками и нежеланием покорно смириться с дейст­вительностью. Я должен жить, учиться и работать!»

ТАМАРА

Прошло много лет с того дня, когда я при­нял важное для себя решение. Нужно сказать, что поставленные себе самому запреты возымели силу: мне стало намного легче, я избавился от внутренних противоречий, снедавших меня и омрачавших жизнь. Конечно, я не забыл ни­чего из прошлого. Иногда непроизвольно вспомина­лось то, что я поставил под запрет. В такие минуты что-то срабатывало внутри меня, заставляя отвлечь­ся чем-либо и тем самым уйти от воспоминаний про­шлого. И жизнь шла своим чередом. Я опускаю в по­вествовании более десятка лет, потому что особых со­бытий, о которых мне хотелось бы рассказать не было. Самым важным для меня на годы стала учеба в Синоде.

На старших уровнях Синода духовного образова­ния учиться было сложнее. Поэтому с 7-го по 12-й, заключительный уровень на обучение у меня ушло около 5 лет. А с первого по шестой — всего-навсего около года. И все же учеба давалась мне легко, мо­жет, потому, что я не был обременен другими забо­тами, кроме ведения дома и работ в саду.

После встречи с Вайнером на рудниках, когда с меня были сняты повинности, я обрел относительную свободу: до начала работы, определенной мне, было времени десятка два лет, а другим меня ничем не об­ременяли. Учеба стала главным! Что меня немного угнетало, так это неспособность писать стихи. Своего рода это испытание. Повинности с меня были сняты, а запрет на стихи оставался. Я смирился с таким по­ложением и всецело отдался изучению наук.

По окончании Синода Духовного Образования я год отдыхал. Бывал среди друзей, много путешество­вал, занимался живописью, посвящал ей все свобод­ное время. У меня появились новые знакомые. Я уже не чувствовал, как раньше, одиночества. С новыми знакомствами я обретал уверенность в себе. Но самы­ми близкими были и оставались для меня Учитель и бабушка, Один и Николос. С Лючией я почему-то не смог обрести более теплых отношений. Она лишь од­нажды обронила вскользь:

— Почему именно ты подарил мне эти георгины в самый счастливый для меня день? — Она сделала ударение на слово «ты» и продолжила: — Ведь на твоем месте мог быть и кто-то другой. — И Лючия быстро ушла.

Откуда мне было знать, почему я, а не кто-то дру­гой подарил ей любимые цветы! Какое это имело или имеет для нее значение? И вообще для меня так и оста­валось загадкой, откуда в Храме в день венчания Николоса и Лючии у меня в руках появился роскошный букет темно-бордовых георгинов? Из-за Лючии я стал реже бывать в доме Николоса, но от этого наши отно­шения не стали хуже. С Учителем и Одином я еще бо­лее сблизился. Мы стали чем-то нераздельным, хоть и виделись нечасто. У меня много времени уходило на учебу. Один тоже продолжал прерванное ранее обуче­ние, а у Учителя была своя работа, в силу этого он по­долгу отсутствовал. Но когда мы собирались вместе, для нас это было настоящим праздником.

И вот год отдыха после завершения учебы в Си­ноде позади! Мне пришло время поступать в Синод Вселенских Истин. По праву полученного духовного образования я был зачислен в Синод Вселенских Ис­тин. Здесь более строгие порядки. Обучение состоит тоже из 12 уровней: 6 низших и 6 высших. На про­хождение каждого уровня определялось время не ме­нее года. Если не укладываешься в этот срок, то мо­жешь продлить его. Я начал занятия на первом уров­не, а Один перешел на 7-й. Мы учились в разных частях здания и почти не встречались. Здесь было ти­ше и спокойнее, меньше учащихся и меньше сумато­хи. На учебу во Вселенском у меня ушло 12 лет. Я был благодарен Лиге за то, что она давала мне мно­го дополнительного материала в нагрузку, говоря:

— Во Вселенском будет учиться легче, если уже сейчас ты получишь элементарные знания по изучае­мому там.

Она со многими работала индивидуально. И меня всегда удивляло, сколько же в ней энергии и знаний, если она так много работает и успевает проводить за­нятия как с группами учащихся, так и с отдельны­ми учениками высших уровней. Мне же она давала задания для самостоятельного изучения. Время от времени вызывала к себе и в непринужденной беседе узнавала все, что ей было необходимо. А именно на­сколько глубоко я изучил данный ею материал. Меж низшими и высшими уровнями во Вселенском я не брал отдыха, у меня было достаточно свободного вре­мени, которое я посвящал обучению игре на органе. Мне очень нравится орган — синтезатор различных звуков, которые, сочетаясь, словно подхватывают ду­шу и уносят ее в неизведанные прекрасные выси. Так я воспринимаю музыку звучащего органа.

И вот обучение в Синоде Вселенских Истин завер­шено! Я получил высшее образование Космоса. И почти одновременно мне был возвращен дар писать стихи, хоть и не в той полноте, которой я обладал на Земле. Сначала у меня слагались лишь четверостишья, кото­рые я не мог продолжить: терялась связь меж строка­ми и исчезал замысел стихотворения. Своими неудача­ми я поделился с Одином при встрече:

— Знаешь, Один, ко мне вернулся дар стихотвор­чества, но более одного четверостишья я не могу сло­жить: теряется замысел.

— Это совсем не страшно, Николай, ты долгое вре­мя был оторван от этого занятия, поэтому потерял не­кие навыки, со временем все восстановится.

— Хорошо бы, но я боюсь, что вместо поэта стану прозаиком!

— Не понимаю тебя...

— У меня в последнее время очень легко идет про­за, хочешь, прочти на досуге, здесь наброски несколь­ких рассказов.

— Что ж, я прочту. Это интересно. А о стихах не переживай. Если в прозе звучит поэзия, то рано или поздно родится рифма и сложатся в строки и стихи. А может, и в поэмы.

— Благодарю, Один, за доброе слово. Ты спе­шишь?

— Да, так уж обстоят дела, мне надо идти... О! Чуть не забыл спросить: ты не знаешь, когда вер­нется Био?

— Учитель вернется через две недели, если не поз­же, но никак не раньше.

— Хорошо, я навещу его, он нужен мне. До встре­чи, Николай.

— До встречи, Один.

Если Николоса я привык называть просто Николосом, а не старцем, как звал его раньше, то Учите­ля называть по имени так и не смог. Он был и оста­нется для меня Учителем. Как-то однажды ко мне пришел Учитель. Он старался быть веселым и разго­ворчивым, даже шутил. И все же я видел, что он чем- то озабочен. Я чувствовал, что ему надо поговорить со мной, но он не мог начать разговор. Через несколько дней он пришел снова и по-прежнему не мог ре­шиться на разговор. Тогда я решил помочь ему.

— Скажи, Учитель, тебя что-то волнует и беспо­коит, может быть, я могу тебе быть полезным?

— О чем ты, Николай? Ах, да... Я обеспокоен, но не собой, а тобой. Я давно хочу поговорить с тобой, да все не решусь...

— А ты не думай особо, что и как сказать. Гово­ри прямо все, что есть.

— Николай! За годы жизни в этом мире ты слил­ся с ним, стал его неотъемлемой частичкой. К тебе возвращается дар творчества, и очень скоро ты нач­нешь работать...

— К чему ты все это говоришь, Учитель?

— Я хочу уберечь тебя, может, от очередной ошибки или срыва. Тебе это сейчас ни к чему.

— Я понял тебя, Учитель, ты что-то хочешь ска­зать мне о Тамаре... — Впервые за многие годы я вслух произнес ее имя.

— Да, о ней. Ты дорог мне... а я кое-что узнал...

— Что, Учитель? Скажи мне...

— Я ничего тебе не буду говорить, потому что она сама тебе при встрече все расскажет.

— Когда она придет ко мне, ты можешь сказать?

— Скоро. Теперь уже очень скоро. Намного рань­ше, чем ты можешь предположить. Возможно, в бли­жайшие несколько дней.

— О! Учитель, как ты меня обрадовал...

— Не знаю, должен ли я был тебе говорить об этом, но уже сказанного не вернешь.

Ты сообщил мне хорошую новость, Учитель, так что же тебя беспокоит, отчего же ты меня хочешь

оградить? — Я был в восторге и ни о чем серьезном не думал в эти минуты.

— От очередного срыва!

— Разве для этого есть причины? Учитель, скажи мне, что ты знаешь?

— Я могу сказать только одно: Тамаре предстоит сделать выбор и решение только за ней...

— О каком выборе ты можешь говорить, Учитель? Ведь мы с Тамарой любим друг друга...

— Хорошо, чтобы это было так...

— Я верю, что так оно и есть, Учитель!

— Что ж, я, пожалуй, пойду. Надеюсь, твоя вера спасет тебя...

Не знаю, что имел в виду Учитель, говоря эти сло­ва. Но после его ухода я еще долгое время находился под впечатлением известия о предстоящей встрече с Тамарой. Я все в доме привел в полнейший порядок. Расставил в вазах цветы. Я приготовился к встрече, которую так долго ждал... Когда же прошел пыл стра­сти, я задумался о словах Учителя, о его обеспокоенно­сти. Всплыл в памяти давно слышанный разговор ме­жду Учителем и Николосом. Вспомнилось то странное чувство, охватившее меня в день венчания Николоса и Лючии. И как-то непроизвольно вспомнился роскош­ный букет георгинов... К чему он вспомнился, не знаю. Видимо, тоже имеет какое-то отношение к Тамаре...

Мною вновь овладело волнение и непонятное про­тиворечие чувств. Я вновь боролся сам с собой и не мог принять ни одну из противоборствующих сторон. Заглушая в себе внутренний голос, я решил ждать встречу с Тамарой. Только так могла быть разреше­на борьба чувств. Хоть и предупредил меня о пред­стоящей встрече Учитель, хоть я и пытался подгото­виться к ней, думал о том, как я встречу Тамару, что скажу ей (я даже представлял себе возможные меж нами диалоги), все-таки она застала меня врасплох.

Я работал в саду в своем маленьком цветничке: поливал цветы и тихо разговаривал с ними. Неожи­данно почувствовал чье-то присутствие рядом... Огля­нулся и замер... Передо мной стояла Тамара, такая, какой я знал ее на Земле. От удивления и неожидан­ности я выронил из рук лейку, она упала к моим но­гам, сломав хрупкую ромашку. Вода из нее проли­лась мне на ноги, а я все не мог овладеть собой. По­добной реакции я от себя не ожидал: я был совсем не готов к этой встрече. Тамара подошла ко мне, подня­ла лейку и поставила ее возле цветника на траву, а мне тихо и вкрадчиво сказала:

— Что с тобой, Николай? Я здесь не привидение. Или ты совсем не ждал меня? Что же ты перестал ду­мать обо мне и искать меня? — Тамара съязвила, чем я был удивлен.

— Нет, это не так! Идем в дом, я все тебе расска­жу. — Я попытался взять ее за руку, но она отстра­нилась от меня.

— Я видела в твоем саду беседку, лучше погово­рим там. Я не хочу входить в твой дом! — она под­черкнула «в твой дом».

— Тамара, почему ты так говоришь со мной? В чем я провинился перед тобой?

— Ты?.. — она встала в проходе беседки, загоро­див его. — Ты заставил меня страдать!

— Тамара, в чем же моя вина? — Я хотел вновь взять ее за руку, подойдя к ней, но она прошла в глубь беседки и учтиво предложила мне присесть. Са­ма же она села напротив меня.

— Ты ворвался в мою жизнь и заставил меня стра­дать еще там, в Саратове. И здесь ты не оставил ме­ня в покое, преследовал...

— Я не преследовал, я искал тебя!

— А я не хотела тебя видеть и делала все возмож­ное, чтобы ты не нашел меня. Любимая! — Меня переполняли чувства нежно­сти и любви, которые на многие годы были словно похоронены во мне, а теперь восстали к жизни. — Зачем ты избегала меня? Ведь мы могли быть сча­стливы...

— Счастливы? А в чем оно, счастье? Уж не в том ли, что я страдала?..

— Тамара, объясни мне, что произошло с тобой за эти годы? Ты изменила отношение ко мне. Почему?

— Ты нравился мне, я не скрываю, но я никогда не любила тебя. Моей единственной любовью был и остался для меня мой кузен... Я влюбилась в него со­всем девчонкой, он отвечал мне взаимностью, но мы не могли быть вместе... Помнишь, как-то однажды ты пришел ко мне домой, я плакала и не слышала, как ты вошел в комнату... В тот день я получила письмо от него. Оно было нежным и теплым, в нем прозву­чало признание, что он всегда меня помнит и нико­гда не забудет, но... Он женился... Его родители сыс­кали ему достойную партию из высшего общества. Я не хотела ни с кем делиться своей трагедией, тем более с тобой. После этого потрясения болезнь стала прогрессировать... Я знала, что мои дни сочтены. И когда ты решил вновь просить моей руки, я откры­ла тебе еще одну свою тайну: я была неизлечимо больна. Ты помнишь это или тоже забыл?

— Не злись, Тамара, я ничего не забыл, я все пом­ню. И страдал не меньше твоего, поверь...

— Я не хочу тебя слушать. Я пришла говорить... Да, я делала все возможное, чтобы ты не нашел ме­ня, и я добилась своего...

— А знаешь ли ты, что могло произойти со мной от твоих причуд? Я чуть было не погиб...

— Мне не интересно это!

Тамара, что с тобой? Ты никогда ни к кому не была жестока...

— Ошибаешься. Я всегда была такой, только ты этого не видел или не хотел видеть. Да, я знаю, что ты искал меня, но потом ты перестал стучать в воз­двигнутую мной стену, разделяющую нас. Ты даже перестал думать обо мне. Раньше, когда ты грустил и вспоминал меня, я испытывала чувство волнения. А потом все стихло. Я не стала тебе нужна.

— Это неправда, Тамара!

— Не надо слов, прошу, слушай, пока я говорю. Я часто сходила на Землю и была рядом с кузеном. Твои знаки внимания возбудили во мне пыл женщи­ны. Я помнила твои руки, я не могла забыть твои гу­бы, потому что все это познала с тобой. Но я хотела быть с ним, я входила в его дом никем не видимая, и... я страдала от невозможного. Я сходила с ума, ко­гда он был рядом с женой. Я не находила себе места, когда у них рождались дети. Я хотела быть женой и матерью... Он редко вспоминал обо мне... Но я вери­ла... А потом и ты исчез. Я даже не пыталась узнать, где ты и что с тобой. В один день я наложила на себя запрет... Тебе незачем его знать. Ты для меня уже ни­чего не значишь...

Слова Тамары падали камнями на сердце, оно рва­лось на части от боли и отчаяния. Я старался сдер­живать себя, насколько это было возможным. Меня начало знобить, хоть день был душный. Я не мог ей ни возражать, ни вообще что-либо говорить, только слушал... Все более резкий голос Тамары и ее обид­ные слова долго еще слышались мне после ее ухода, а пока она продолжала говорить:

...Я многие годы провела в ожидании и томле­нии. Теперь мой возлюбленный здесь. Мы встрети­лись. Он искал меня сам, и мы счастливы... Я долж­на была сделать выбор, и я его сделала. Ты чужой мне человек! Ты жалок рядом с ним... Пусть я груба, даже дерзка с тобой, пусть... Ты причинил мне страдания и боль, теперь страдай ты. Я знаю, что буду на­казана за это зло. Но мне будет легче ответить за не­го, зная, что ты теперь втоптан мною в грязь. Что ты будешь страдать еще больше, чем, возможно, страда­ла я. Все эти годы я была, одинока, теперь и ты по­знай полное одиночество без всякой надежды на бу­дущее... Я высказала тебе все, что хотела. А теперь ухожу. Я специально пришла к тебе в том виде, ко­торый знаком тебе. Я не хочу, чтобы ты знал мое ли­цо, мой облик. Пусть все умрет в тебе с этим уже ни­чего не значащим для меня обликом. Ты однажды по­хоронил Тамару, так забудь о ней. Не ищи меня, даже не пытайся... Ты не существуешь для меня, так забудь обо мне. Я же никогда более не напомню тебе о своем существовании. Уходя, я ухожу навсегда.

Она повернулась и пошла к выходу, но в послед­ний момент остановилась, оглянувшись как бы меж­ду прочим:

— А помнишь ли ты день венчания Николоса и Лючии? И букет георгин? Можешь не отвечать, ты не забыл этого и никогда не забудешь. Это я тебе их вру­чила. Так Лючия узнала того, по чьей вине я не мог­ла быть в этот торжественный день рядом с ней и раз­делить ее счастье. Мы знакомы с ней давно, не одно столетие! Ну вот и все. Прощай!..

Тамара, гордо подняв голову, пошла прочь от бе­седки, я же, сраженный всем услышанным, не мог двинуться с места. Мысли неслись с огромной скоро­стью, от их быстроты у меня все поплыло перед гла­зами. Мне не хотелось жить!.. Все мои надежды рух­нули. Будущего не существовало, ибо я не мыслил се­бя без Тамары. Я хотел умереть, превратиться в прах и исчезнуть навсегда! Более сильного отчаяния я не испытывал. Я не мог находиться здесь, в этой бесед­ке, но и не мог двинуться с места, у меня подкаши­вались ноги и все плыло... плыло....

В чувство меня привело сильное встряхивание. Открыв глаза, я увидел Учителя. Он что-то говорил мне, но я его не понимал. Он же, видя, что я прихожу в сознание, дал мне выпить горьковато-кислый напиток. Мне стало легче. Все окружающее встало на места и более не раскачивалось. Постепенно возвращался и слух.

— Николай, ты слышишь меня? — спросил Учи­тель.

— Да, слышу, мне стало легче.

— Вот и хорошо. Идем в дом, тебе надо отдохнуть. Идем же, я помогу тебе. — И он помог мне встать.

Но я не нуждался в помощи, я мог свободно дви­гаться сам. Я не хотел идти в дом и вообще никого не хотел видеть. Я не нуждался в утешении и состра­дании, это только бы унизило меня. Но и справить­ся с собой мне едва хватало сил. Мне надо было уй­ти, уединиться. Переболеть и самому вернуться к жизни без чьей-либо помощи... Учитель пытался удержать меня, но я отстранил его и быстро пошел к парку; там была дорога...

— Николай, не делай глупостей! Куда ты? Оста­новись, я все равно найду тебя...

— Не надо, не ищи. Я должен со всем справиться сам...

— Вернись, Николай, вернись...

Но я уже не слышал его призыва и был далеко от Дома... Не знаю, сколько времени мною владело от­чаяние, и не знаю, где я был... Не помню... Если хо­телось кушать, входил в город или селение, шел на рынок, брал необходимые мне продукты и вновь брел куда глаза глядят... Это были самые мрачные дни в моей жизни. Даже сейчас, вспоминая о них, я испы­тываю боль. Не хочу говорить о днях скитания. Внут­ренне я знал, что Тамара не жестокая. Она так вела себя, чтобы побольше причинить мне боли. Я не был уверен, что она в полной мере обрела счастье. Я мог бы дать ей больше: вместе сойти на Землю и там об­рести любовь и детей, а вернувшись, обрести полное счастье. Я понимал, что кузен Тамары обрел любовь и детей — его продолжение на Земле. А Тамара?! Она оставалась одинокой!.. Она хотела быть женой и ма­терью. Это ее боль! И решение этой проблемы — толь­ко возвращение на Землю. А значит, вновь разлука... с кузеном! Если только он не решится идти с ней... Мне было больно за нее больше, чем за себя.

Прошло достаточно времени, прежде чем я смог все обдумать. Появилась мысль: несмотря ни на что, все же повидаться с Тамарой. Может быть, она изме­нит свое мнение обо мне. Но внутренний голос мне твердил: «Не делай этого. Не надо». Да и действи­тельно, зачем мне вмешиваться в ее жизнь? Зачем причинять себе и ей лишний раз боль? Она ушла на­всегда и безвозвратно. Она так решила... И мне надо смириться с этим. Что-то внутри меня всколыхну­лось, и я вспомнил свой приход в этот мир и разго­вор со Всевышним...

Я не хотел более гневить Его своими поступками. Я трижды пытался уйти от себя самого. В последний раз самое страшное — я не хотел жить... Впервые я пытался уйти от себя самого, ища успокоения в уси­ленной учебе, и подорвал свой энергетический потен­циал, после пришлось восстанавливать его. Во второй раз я бежал от себя самого, бывая у всех знакомых, везде, где только мог пройти. Но... остановился. Мо­жет быть, благодаря Бену...

За последние годы я дважды виделся с ним и то не наедине и недолго. Однажды я столкнулся с ним случайно.

— Знаешь, Ник, ты дал мне в прошлый раз много полезных советов. Они пошли мне на пользу. Мой Учи­тель сильно удивлялся. Он даже говорил в шутку:

А не подменил ли мне тебя твой приятель за три дня, что вы отсутствовали?» В общем, мы с ним поладили.

— Как ты живешь, Бен? Где?

— Все там же. Только у меня теперь другой Учи­тель.

— Бен, я навещу тебя, можно?

— Нет, Ник, умоляю, не делай этого. У меня все в порядке, просто Учитель очень строгий. Прощай! Когда будет возможность, я приду к тебе сам.

— До встречи, Бен!

Я видел, как он затерялся среди людей, а встре­тились мы на рынке. Я видел, как он подошел к Учи­телю. Поведение Бена озадачило меня. Но, боясь на­вредить ему, я отказался от посещения. Спустя еще несколько лет я встретился с Беном на Радужной, ко­гда был у Одина в гостях. Бен, как и я, прогуливал­ся возле моря. Я не сразу узнал его, любуясь статным юношей, видимо ожидающим встречи... И лишь по­дойдя ближе и приглядевшись, я узнал!

— Бенедито, — позвал я его.

Он от неожиданности вздрогнул и повернулся в мою сторону.

— Бен, это же я, Николай!

— Ник! Как здорово, что мы встретились! И сно­ва случайно... Нас с тобой само провидение сводит.

— Это уж точно.

— Ник, что ты делаешь здесь, на Радужной?

— Я у Одина, помнишь его?

— Помню, как можно забыть!

— Я у него в гостях. Решил немного подышать Морским воздухом и вот... встретил тебя. А что здесь Делаешь ты?

— Я жду своего Ведущего.

— Ты снова сменил наставника?

— Да. Скоро я поступлю в Синод Духовного Об­разования, а по окончании шестого уровня, как о мне объяснил, я должен буду подыскать себе роди­телей на Земле и войти в тело, мое пребывание здесь близится к завершению...

— Значит, у тебя все в порядке, Бен? Ты бодр и весел. Я рад за тебя. А то, что будешь учиться в Си­ноде, — это очень хорошо! Значит, тебе доверяют...