Пример Дарвина, жертвы амнезии по отношению к опытным данным в своей области знания,вовсе не уникален. Скорее это в природе вещей. Отрицание пугающего опыта или подавление внушающих страх мыслей, которые вызваны наблюдениями, повторяются вновь и вновь. Любой из нас, кому случалось сталкиваться с переходящим рамки того, с чем он может смириться в своей сознательной памяти, так же отвергает этот опыт или дает ему превратное толкование. Из многих примеров, которыми я располагаю, я выберу случай Лорена Эйсли, антрополога и историка науки, а в то время, как он написал книгу, которую я цитирую, ректора университета в Пенсильвании.
В 1960 году он опубликовал «Небесный свод времени»- На первой же странице можно прочесть следующее: «…едва ли два века прошли с того времени, как несколько отважных пионеров стали догадываться, что Земля может оказаться старше, чем 4004 г. до Рождества Христова, как считали теологи. Из всех событий успех книги Вели-ковского «Столкновения миров» за последние годы оказался блестящим подтверждением того, что по прошествии двух столетий научных исследований человек в массе своей все еще испытывает особую тягу к катастрофическим событиям, воздерживаясь, однако, от какого-либо научного к ним подхода. Нашему современному поколению, ничтожно мало озабоченному приращением научной истины, преподносятся насильственный характер и катастрофичность мировых событий, которые так поразили наших предков».
|
|
Книга Эйсли была написана с целью противостоять возрождению отброшенной идеи исторических катастроф, составлявшей смысл учения основателей геологии и палеонтологии в начале девятнадцатого века. Но эти ученые, Мурчисон, Седгвик и Бакленд, были не из тех, кто разделял идею сотворения мира в 4004 году до нашей эры: они определили силурийский, девонский и пермский слои земной коры, дали им название и на основании их создали классификацию геологических периодов, предшествовавших появлению человека.
В книге «Земля в перевороте» я цитировал нескольких авторов, которые описывали загадочную и необъяснимую гибель множества видов животных в период Плейстоцена, или в ледниковый период, в начале неолита. Я ссылался на работу, опубликованную Эйсли в 1943 году, когда он работал в университете Канзаса, и в которой цитировал одного очевидца ужасного зрелища, наблюдавшегося по всей Аляске: «…в некоторых районах Аляски кости этих исчезнувших животных лежали таким толстым слоем, что не могло быть и речи о том, что это дело человеческих рук. Хотя человек уже присутствовал при сцене этого окончательного уничтожения, у него тогда не было ни потребности, ни возможности для такого масштаба убийств».
|
|
Имея в виду столь полное и быстрое исчезновение всей фауны, Эйсли сделал следующий вывод: «…представляется невозможным связать это явление только с деятельностью человека без какой-либо внешней помощи»1. В этой громадной свалке – мириады животных, разорванные на части, сваленные кучами на протяжении десятков миль вместе с поломанными деревьями. Это был не мираж и не фантасмагория: другие ученые тоже подтвердили это явление. Все животные представляли самые разнообразные виды, еще существующие и окончательно исчезнувшие. Такое же явление повторялось и в других районах северного и южного американского континента. Эйсли писал: «Мы имеем дело не с единичными реликтовыми видами,~ а с чрезвычайно разнообразными формами Плейстоцена, каждая из которых, в свете очевидных данных, исчезла примерно в одно и то же время»2.
В книге «Земля в перевороте» я также цитировал других авторов того же самого склада мышления, что и Эйсли, и их четкие выводы о том, что катастрофические события континентального, даже глобального масштаба имели место. «Приблизительно в это же время мы констатируем подобное же исчезновение фауны млекопитающих Африки и Азии»3. Вот как я представил итог суждений в отношении подобной массовой гибели животных: «Считалось, что все эти виды погибли «вплоть до последней особи» в конце ледникового периода. Животные, сильные и упитанные, внезапно умерли все до единого. Этот конец наступил не в результате борьбы за существование, когда выживает сильнейший. Сильные и слабые, даже самые сильные, старые и молодые, с острыми зубами и сильными мускулами, с быстрыми ногами, имеющие в избытке пропитание – все они погибли»1.
Эйсли заметил по этому поводу, что подобные факты «приводят биолога в отчаяние, когда он наблюдает исчезновение стольких видов и родов в конце Плейстоцена»2. И еще: «Кажется странным, что фауна, пережив массовое движение льдов, должна была погибнуть, когда оно завершилось. Но так и произошло»3. Он признавался, что не знает причины этого исчезновения, но описывал его как результат какой-то катастрофы и смог всего лишь установить, что одновременно с тем, как погибли в самых разных местах животные, произошли геологические и климатические изменения.
«Отчаяние» ученого завершилось отрицанием катастроф – весьма интересная и уже известная психологическая проблема. Алексис Кэррол, биолог, который серьезно интересовался психологией, писал в своей работе «Неведомый человек», касающейся этой проблемы отрицания, о том, что она имеет отношение к-ученым и к тем проблемам, которые они не могут решить: «Некоторые вопросы исключены кз сферы научных исследований и лишаются права на обнародование. Важные факты могут полностью игнорироваться. Наш разум обладает естественным стремлением отбрасывать то, что не входит в рамки научных или философских представлений нашего времени. В конце концов ученые – это всего лишь люди… Они охотно верят в то, что факты, которые^нельзя объяснить с помощью существующих теорий, попросту не существуют».
Возвращаясь к работе Эйсли «Небесный свод времени», мы читаем: «Можно сказать, что катастрофизм в сущности убивается здравым смыслом. Как писал один современный историк, Чарлз Гиллиспай, «представить Божественного мастера вечно вертящим в руках свои строительные материалы, вечно настолько недовольным получившимися горами или животными, что Он разбивает их, чтобы попробовать кое-что новое, значило бы наделить Его человеческими свойствами вместо иных».
Такой аргумент против катастрофизма звучит не слишком убедительно и к тому же ничего общего с наукой не имеет; катастрофисты девятнадцатого века оперировали геологическими и палеонтологическими данными, а не теологическими доводами. Эйсли сопровождал цитату из Гил-лиспая следующим выводом: «Постепенно накопленная*геологическая информация стала уводить с дороги, проложенной ранее Джеймсом Хаттоном…» А Чарлз Лайел, который родился в год смерти Хаттона, «не увидел признаков всемирных катастроф. Наоборот, он наблюдал локальные перемещения земной коры, подъем и спуск береговых линий и постепенное сдавливание горных систем».
|
|
Но если Лайел (который отвергал главным образом чужие наблюдения) не увидел таких явлений, то сам Эйсли их наблюдал. Почему тогда случилось так, что он не принял их в расчет, когда стал отрицать, что такие явления существуют? Все это существовало и во времена Лайела и было так же очевидно, как и для Эйсли, наблюдавшего и описавшего это сто лет спустя.
Как психоаналитик, я много раз возвращался к проблеме пробуждения в человеческом сознании забытого векового наследия. Травматический опыт, который люди хранят похороненным в подсознании, обладает огромной властью над судьбами народов. Если человеческий род не сможет стать лииом к лищд со своим прошлым, травматичес кий опыт, который является 'причиной культурной амнезии, потребует своего повторения. И с тех пор как началась атомная эра, люди все время жили под Дамокловым мечом.