Глава 150

Атлеты самой тяжелой весовой категории выступали в воскресенье 23 сентября, на открытом стадионе "Непштадион" из-за огромного интереса к поединку. На параде представления я подсчитал – нас, участников, четырнадцать.

Накануне пролил дождь. Теперь было ясно, спокойно, но очень прохладно. Не только на трибунах, но и в проходах тесно от публики. Стадион восторженно приветствовал Шемански. Аплодисменты в мой адрес – жалкий шелест по сравнению с этими овациями. Это может усложнить борьбу. Когда в тебя верят, ждут результат, работаешь веселее, надежнее – настоящий попутный ветер для силы.

А репортеров! Боги благие, столько я видел лишь на Олимпийских играх!..

Как всегда перед стартом, кажусь себе чересчур слабым, сонным. Толкни – и рухну, ну совсем нет силы…

"…Власов, пока выступали товарищи по команде, томился ожиданием и с нетерпением рвался в бой. Было известно, что ветеран американской сборной Шемански значительно улучшил в этом году свои результаты и мог серьезно претендовать наг высокое место…

Присматривались и к девятнадцатилетнему Губнеру, второму в мире толкателю ядра (это ошибка, у Губнера был третий результат.-Ю. В.), который впервые принял участие в мировом чемпионате штангистов, но уже имел на своем счету результаты троеборья, превышающие 500 кг…

Учитывая огромный интерес публики к выступлениям тяжеловесов, организаторы перенесли соревнования из зала "Щпортгаранок" на Малый стадион. Погода улучшилась, но температура воздуха была все же очень низкой. На стадион в этот день пришло около десяти тысяч Зрителей…

Губнер стартовал со 165 кг. По этому скромному началу сразу стало видно, что юный штангист не будет претендовать на золотую медаль. К тому же было заметно, что и начальный вес Губнер взял с очень большим трудом.

И вот, наконец, вступили в борьбу и главные силы. На штанге 170 кг, на помост вызывается Власов. Нашему богатырю пришлось стартовать в трудной обстановке. Дело в том, что перед этим судьи и апелляционное жюри не зачли Эчеру (венгерский атлет.-Ю. В.) 165 кг… Несмотря на шум, Власов решительно подошел к штанге и легко выполнил жим. Тот же вес взял и Шемански, а у Губнера началась серия неудач, которая преследовала его потом во всех упражнениях…

177,5 кг жмет Власов. То же самое делает Шемански. Вдруг Юрию не поддаются 182,5 кг, а американец поднимает этот вес, правда, с явной остановкой во время жима. Но мнение судей– 2:1 в его пользу. Итак, он теперь впереди на 5 кг. В рывке обойти его будет трудно – ведь он совсем недавно побил мировой рекорд в этом движении. События, развернувшиеся при выполнении второго упражнения, были почти точной копией соревнований в жиме. Только теперь первым подходил к штанге Шемански, а Власов повторял его результаты. 150 кг берет американец. Столько же у Юрия. После них два подхода на этот вес не может реализовать Губнер. До этого у него было 142,5. Шемански вырывает 155 кг. Власов делает то же самое.

Третья попытка. На штанге 160 кг. Американец настроен по-боевому. Штанга с легкостью взлетает у него над головой.

И тут завершается аналогия с первым упражнением. Власову не удается взять 160 кг. Досадная осечка. Она позволила Шемански оторваться теперь на 10 кг, притом он легче Власова. Теперь, чтобы стать чемпионом, нашему спортсмену надо выиграть в толчке 12,5 кг. Власову нет равных в мире по выполнению толчка. Его рекорд равен 211 кг, но все-таки разрыв в 12,5 кг вызывал определенное беспокойство… появилось немало скептиков, предсказывавших неудачу советскому атлету…

Оставалось ждать решающих подходов. С огромными весами Власов хорошо знаком, а воли и уверенности в себе ему не занимать…

Губнер во втором подходе взял 182,5 кг, не дотянув в сумме троеборья лишь 2,5 кг до пятисоткилограммового рубежа.

Информатор объявляет фамилию Шемански. На табло зажигается цифра 190. Американец заметно волнуется. Он очень долго стоит у штанги, значительно дольше, чем перед жимом и рывком. Видно, он основательно перенервничал. Хотя у него в запасе 12,5 кг…

Шемански вскидывает штангу на грудь, но тяжесть придавливает его колени к помосту. Нет!

Проходят томительные минуты, и Шемански появляется снова. И вновь перед ним 190 кг. На этот раз он более решителен и после короткой подготовки выталкивает вес. У него в сумме 532,5 кг. Да, такого результата ветеран никогда не достигал. В этот день он как бы одержал победу над своим возрастом…

Теперь Шемански просит поставить на штангу 195 кг. Настроение у него лучше, чем после первого подхода. Вес взят! 537,5 кг! Товарищи обнимают Шемански и, бережно накрыв пледом, уводят с помоста.

Наступает пауза. Власов пока не появлялся. На табло возникает двойка, а вслед за ней два ноля. Зрителями овладевает волнение. На стадионе полная тишина. Быстро поднимается на помост советский спортсмен. Вот он уже у штанги. Не теряя ни секунды, берет ее на грудь, легко встает и выталкивает. Все получается так просто и обыденно, что забываешь, какая тяжесть в руках у Юрия. Так же быстро, как и появился, Власов скрывается в раздевалке.

Теперь на штанге 207,5 кг… Власов понимает, что у него еще два подхода. Тем не менее на третью попытку.надеяться нельзя. И он уверенно толкает штангу. Это – уже победа.

Овации заглушают голос информатора. У Власова в сумме 540 кг и первое место. Публика встает и скандирует: "Ю-ра!"

Зрители бегут по проходам поближе к сцене, а на табло зажигается цифра 212,5 кг. Верный себе, Власов хочет.в который раз улучшить рекорд мира в толчке. Вот уже штанга на вытянутых руках, но, составляя ноги, Юрий немного теряет равновесие… Тяжесть так и не дает ему выпрямиться…

Во время церемонии награждения Шемански улыбнулся и показал публике на Власова жестом, который означал: "Ну что с ним сделаешь! Разве его можно победить?.."" (Советский спорт, 1962, 25 сентября).

Без тренировки я обрыхлел и прибавил в весе. На взвешивании потянул 130 кг, Шемански-119,4 кг и Губнер – 124 кг. (Что значит слухи! Ведь писали, будто У Губнера 140 кг!)

По-разному воспринимали события очевидцы. Вот "отрывки из подробнейшего отчета венского журнала "Атлетик", дополняющие картину.

"…Юрий Власов был уверен в себе, он приехал в Будапешт, дабы получить еще один титул чемпиона мира, что, однако, не означает, будто Юрий самонадеян. Да и кто мог бы подумать, что кто-то из тяжеловесов вообще может стать опасным для русского великана? Начинающий Гэри Губнер или же "старик" Норберт Шемански? Юрий Власов – единственный штангист, о котором можно сказать, что он будет чемпионом мира. Это было единодушное мнение экспертов, за исключением разве американцев, которые знали, как хорошо подготовлен Шемански".

У нас с Богдасаровым не было определенного плана. На каких весах работать – я не представлял. Поэтому мы решили начинать в каждом движении с малого, а там смотреть, как сила. Позволит – идти на прорыв. Важно до рывка выбрать разницу в результатах с Норбом.

Осложняла выступление стужа: всего четырнадцать градусов! Близился вечер, точнее ночь. Низкая температура требовала дополнительной энергичной разминки. Каждый раз, сбрасывая шерстяной костюм перед большим помостом, я тревожился, не повредить бы мышцы – и так мечен-перемечен травмами. Как-то не хотелось потом "штопать" себя и учиться наново разным движениям. Воздух холодил в считанные мгновения.

Не помню, чтобы кто-нибудь работал после нас в такой холод. Ведь это был чемпионат мира, мы выходили к штанге в одном трико, по существу обнаженными.

Временами шум зала перекрывал голос центрального судьи, и я больше полагался на его жесты, чем на слух. Стадион яростно желал поражения мне. "Старик" Шемански покорил всех: спокойный, улыбчивый – за ним едва ли не вся история мировой атлетики. И в самом деле – важен результат. Все прочее – только сантименты…

Норб с первого и до последнего подхода выдавал именно превосходные результаты. Что творилось с публикой! Стадион грохотал, ревел, стоя приветствовал этого могучего человека.

Один из курьезов тяжелой атлетики в том, что никогда (почти никогда) не видишь соперника на помосте. Ты готовишься к выходу – самые горячие минуты, а в это время работает соперник (или наоборот). Даже если и досуг, смотреть не шибко будешь. Надо предельно собраться самому. Отвлечения рискованны. Держи в памяти будущие усилия, взводи себя командами, глохни для всего остального мира. Глаза твои открыты, но ничего не видят. И вообще ни к чему не чувствителен – весь в будущем движении. Если и есть слова, то дежурные. Сам их не воспринимаешь, нет для тебя ничего, есть только миг, сейчас шагнешь в него, сейчас!..

Как правило, я составлял представление о соперниках по разминке. На разминке-вместе. Потом кого-то из нас вызывают. Тогда один из твоих помощников следит за подходом соперника и доносит во всех подробностях, как он работает, есть ли ущербность в силе или, наоборот, целый "вагон" силы. Только щеришься на все слова…

На разминке Норб перебирал обычные веса. Я видел его в упор. Он всегда работал невозмутимо. И в этот раз тоже ничем не выдавал настроение. Мы разминались на одном помосте, на одной штанге и за кулисами стояли у одного выхода. Память сохранила резкие, повелительные жесты Хоффмана и оживление Норба, когда я поддался ему…

В жиме я выложился, что называется, до упора. Это упражнение более всего страдает от пропусков. Жим требует постоянной тренировки. Он очень чувствителен даже к пропуску трех-четырех дней.

"…Власов не смог одолеть 182,5 кг, и, таким образом, после первого раунда Шемански вел с преимуществом в 5 кг против чемпиона мира.

Это была непривычная ситуация для Власова. Раньше русский получал преимущество уже после жима. В Вене, например, он вел уже после первого подхода, с преимуществом в 25 кг против Зирка (США). На сей раз его опередил Шемански, а второй американец Гэри Губнер с весом в 172,5 кг наступал Власову на пятки…"

Я действовал неуклюже, но другим быть не мог. Я казался себе жидким и очень тяжелым. И еще страшно хотелось лечь и не шевелиться.

Тягостны эти обязательные паузы в час с лишним между упражнениями, ничего не стоит потерять себя. '.А было от чего: все рушилось. И я бессилен.

Отяжелевшим, грузным и незнакомым казался я себе. "…После жима были заключены новые пари. Перед началом турнира Власов девятью голосами против одного признавался фаворитом, теперь же шансы уравнялись (5:5).

Прежде чем оба аса подошли к штанге в рывке, еще двенадцать штангистов взошли на помост…"

Я не мог вернуть жим в считанные тренировки в рывке перед чемпионатом. Норб же практически довел свой жим до моего лучшего.

Я, будучи готовым в мае на жим 190 кг, сейчас едва взял 180. Это был удар! Ведь в рывке Норб не уступал мне, наоборот, был сильнее.

Я ждал чего угодно, но не этого увеличения силы в жиме. В таком возрасте так увеличить результат и суметь выложить его на соревнованиях!

Эксперимент, турне, нервная лихорадка, пропуск в тренировках на месяцы, травмы… Я пялил глаза в надежде хоть где-то найти опору себе, но везде – зал, публика, атлеты и спокойный, медлительный Норб. Еще одна проверка на живучесть. Давишься счастьем борьбы…

В рывке я не преодолел вялости. Перегрузки зимних тренировок, нервный срыв – все это сказалось на слаженности движений, особенно важной для темповых упражнений. Я терял штангу с момента отрыва от помоста. Не слышал ее, не управлял ею…

Ни одно упражнение не нуждается так в нервной свежести, как рывок. Стремительное упражнение, для которого все – скорость и слаженность. А именно эти качества в первую очередь и потерпели урон от болезни. Я не мог бороться. Штанга была чужой. Я жалел себя и презирал одновременно…

"…Итак, специалистам все стало ясно. Шемански и в рывке отыграл у Власова5 кг и, таким образом, его преимущество составляло уже 10 кг! Пари заключались 9:1 в пользу Шемански. По всему стадиону шли оживленные обсуждения случившегося; уже примирились с тем, что Шемански, а не прежний фаворит, будет новым чемпионом мира в тяжелом весе.

Другого мнения придерживались русские. За закрытыми дверями был произведен подсчет, точно изучена турнирная таблица и разработан план…"

Весь этот расчет был между нами – Богдасаровым и мной. Никто в наше дело не вмешивался. Само собой, были у нас и такие, кто хотел бы моего поражения. Как говаривал Сашка Курынов, "чтоб ты сковырнулся". И впрямь, давно пора поставить на место. Есть такая русская пословица: всяк сверчок знай свой шесток. Исключительно свободолюбивая пословица. Проветривайся на назначенном месте, говори назначенные слова, исповедуй назначенные истины – и проникайся их смыслом, в общем, будешь образцовым сверчком. Все последующие десятилетия ушли у меня на постижение глубин,;этой мудрости. И помогали, конечно, их постигать, не без того…

После рывка в мою победу не верили, и свои чувства окружающие не скрывали. Среди тех, кто помогал мне, снова оказался верный Пиньятти.

Я действовал среди внезапной перемены отношения ко мне. Отчуждение публики, атлетов, тренеров, товарищей. Даже Сашка Курынов как-то приумолк, поджался, вроде я опасно заболел.

Выходит, если ты без силы-ты банкрот в жизни.

Это меня оглушило. Я понял все сразу, внезапно.

Так вот каков один из законов бытия! Надо быть сильным, а без этой самой силы ты не имеешь ценности, ты тень человека, с тобой вообще можно не считаться. Без силы ты не обладаешь ценностью, ты ничто…; Твои мысли, чувства, страсти ровно ничего не значат без властного утверждения себя силой. Нет людей, почти нет, которым ты был бы дорог сам по себе.

Эта мысль прихлынула сквозь омертвение и потрясла меня.

Вот в чем одна из справедливостей силы…

Именно так: ты должен утверждать себя, проявлять силу – тогда ты человек, достойный дружбы и уважения.

Справедливость силы…

Но все это – бред слов. А мне нужно отвечать настоящей, вполне реальной силой и сейчас, через мгновения.

Надо отвечать силой, но как?!

Меня лихорадило.

Жидкое полотно пола готово было поглотить. Я озирался, ища опоры для своей силы. Отчаяние было в каждом предмете, любом звуке и во всех чувствах. Мне представлялось, будто я из лохмотьев чувств и плоти: нет ни силы, ни мужества жить…

Но действительность не давала уйти в себя.

Я выполнял необходимые разминочные движения,

что-то говорил, а самое главное – улыбался. Это была выработанная до автоматизма привычка казаться бравым, несгибаемым человеком. Лопнуть здесь сейчас же, но не показать, что мне трудно, что я дрогнул…

Впереди последнее упражнение. Еще есть возможность остановить Норба!

Я с трудом передвигался – каждый шаг огромная тяжесть.

На самом деле это было не так, я спрашивал после Богдасарова, ребят: я действовал четко и собранно. А мне казалось, я еле переставляю ноги, еле двигаюсь, и губы для слов – огромные, едва подчиняются…

Лечь бы! Забыть всех, все!

Толчок, если можно так выразиться, мое родное упражнение. Ноги у меня от природы сильны. Даже перерыв в несколько месяцев не мог их заметно ослабить. Я всегда держал очень большой запас силы в ногах. Я приседал на весах, которые намного превосходили необходимые. Я по шесть раз в подход без перенапряжений справлялся в приседаниях с весом 275 кг. Для тех весов, которые я брал в толчке, это сверхзапас, это гораздо больше, чем нужно.

Бездеятельность последних месяцев снизила энергию мышц, но только в этом сверхзапасе. Для тех же весов, на которых я собирался остановить Норба, энергии было достаточно. Я не сомневался, что выпрямлюсь со штангой и на 20 кг увесистей рекордной. Стало быть, веса, которые сейчас требует борьба, мне по силам.

Вообще вот этот сверхзапас свидетельствует о психологической неуверенности. Я устанавливал рекорды в толчке при запасе в 10-15 кг. Мне казалось, я выкладываюсь, а на деле я далеко не добирал до настоящей силы. Завораживало общее почтение перед рекордами, а вместе с общим и невольно мое, да и страх перед большим весом делал свое. Я считал, что его нет, а он вязал движение, оборачивался нетвердостью и неуверенностью движения.

Но где-то в глубине себя я чувствовал свое превосходство перед рекордами, сознавал истинную силу, хотя воля, а через нее и мышцы, подчинялись всеобщему поклонению перед рекордами, этому психозу робости.

Теперь я решил вытряхнуть себя. Потеряв за месяцы болезни часть силы, я все равно владел той, которая могла добыть победу. Важно преодолеть вялость и подавленность. Любая мысль переходит в твой физический строй. Надо помнить и быть господином своих мыслей!

Отчаяние и воля шли бок о бок.

Я должен был обойти отчаяние.

А правила соревнований навешивали ожидание, эту мельницу чувств, выхолащивали остатки веры и энергии. Жди час, жди еще.

Несмотря на стужу, я здорово потел. Я был рыхл, совсем не в форме. Я чувствовал себя громоздким, неуклюже-нескладным – мышцы за лето превратились в кисель, особенно на животе и боках. А жир – это всегда пустой вес. Я не годился для соревнований. Норб же на вид был свеж – совсем не запаренный.

"…Губнер допустил легкомысленную ошибку (в толчке.-Ю. В.) и бросил 182,5 кг, поэтому он должен был повторить попытку. Эта единственная неудавшаяся попытка была неприятна для людей Боба Хоффмана, так как они, возможно, хотели использовать Губнера как вспомогательную силу для Шемански.

Шемански хотел работать наверняка и потребовал для первой попытки 190 кг. Норберт, как казалось, чувствовал себя слишком уверенно…"

На запас в толчке рассчитывал и Богдасаров. Поэтому наши помыслы сосредоточились на организации последнего упражнения. А я все чужой себе – и мышцы, и движения. Какие-то обескровленные мышцы, без энергии, совсем глухие! На разминке штанга заваливает кисти, прессует, мнет меня!

Упрямо нащупываю движение.

Из отчаяния, тревог, неподатливости "железа" набираю нужное напряжение и связанность движений.

Мертвею на чувства. Не нужны сейчас, предают. Упрямством веду себя…

А потею! Будто из одной воды – и выжимать не надо, просто мокреть.

Над грифом жидок, как-то вихляв – все суставы елозят, не воспринимают равновесия.

Эти 200 килограммов! Самые сильные атлеты спотыкались о них в те времена. Тогда были свои мерки силы, сообразные пределам тех лет, а сознание и определяет степень и надежность усилия. 200 кг находились у пределов человеческой силы.

Я взял 200 кг в первом подходе – тоже своего рода рекорд, никто еще никогда (ни в какие времена) не начинал выступление с подобного веса. Следующим я обязан был атаковать вес меньше мирового рекорда лишь на 3,5 кг. На двухстах килограммах я делал как бы разгон. Длинный разрыв в весах – если бы я взял в первом подходе меньший вес, положим, 195 кг,– я не приспособился бы к перестройке на обязательный вес – 207,5 кг. Лишь они выводили на победу. Для них я и берег две попытки. Я должен был взять 207,5 кг! Другого выхода не существовало.

Разминаясь, я не бродил, я мотался по разминочной комнате. Я наступал не на пол, а давил себя: каждый раз ступнями придавливал в себе то, что отроду не имеет защиты. Это не выразить словами. Это какое-то надругательство над собой.

Да, выдумал же я себе развлечение.

И ничего от естественной силы. И улыбаться должен, обязательно бравировать: все это, мол, небольшая передряга, не больше.

А улыбаться и в самом деле должен. Зачем тут иначе журналисты, и сколько! У каждого в блокноте стопка чистой бумаги, у каждого ручка, полная пасты, и почти у каждого фотокамера.

На стадионе, да и едва ли не все атлеты, уже не верили в мою победу. Норба окружила говорливая, восторженная толпа. Конечно, есть чем гордиться…

Для победы мне следовало практически повторить высшее мировое достижение. А как на это сподобиться, из каких запасов, если я был жалок и беспомощен в жиме и рывке? Какой рекорд, если к нему месяцами выхаживают плоть, а я запущен в тренировках, потерян…

Какая победа?.. Я едва передвигал ноги, но надо, надо…

"…Шемански должен был повторить рекорд (на 190 кг.-Ю. В.) и уже набранные 200 кг были уменьшены до 195. Надежды в русском лагере росли, но Власова все еще не было видно…"

Я караулил. Действовать наверняка я мог только после использования Шемански всех трех попыток, когда он выйдет из игры. Тогда станет ясно, какие веса атаковать. И я ждал, уже понимая, что мой первый подход скорее всего будет на вес 200 кг. Всего два года назад в Риме этот вес с небольшой добавкой был тем, который закончил мое выступление и потряс воображение людей.

"…Во втором подходе Шемански уверенно толкнул 190 кг. Власова еще нет, и русские не заявляют о тяжести веса, выбранного для первой попытки. Чтобы выиграть время для Шемански (ему надо было отдыхать, это время давала попытка Губнера. К сожалению, рядом со мной не было Жаботинского, который вот так бы прикрыл меня.-Ю. В.), американцы вывели на помост Губнера. 192,5 кг Губнер одолеть не смог, но на это, кажется, никто и не рассчитывал. Вслед за ним Шемански взял 195 кг и безукоризненно вывел вес на вытянутые руки. Ликование в американском лагере, ликование на стадионе! Шемански набрал в общей сумме 537,5 кг, на 7,5 кг больше, чем Власов в 1961 году в Вене.

Все это не взволновало русских. Власов для первой попытки потребовал 200 кг. Взошел со своим тренером на помост, решительно подошел к штанге, мощно поднял ее, оторвал от себя, как пушинку. Это был другой Власов, не тот, которого мы видели в жиме и рывке. Нам казалось, что он отмел от себя все препятствия. 5 из 10 кг Власов отвоевал у Шемански. Однако он должен был набрать 7,5 кг, так как тяжелее американца. 207,5 кг установлены на штанге, и Власов, так же как и при первой попытке, решительно поднялся на подиум…"

Я вышел на этот околорекордный вес в 207,5 кг, забыв себя. Пусть со мной что угодно, но вес будет моим. А с ним – все доказательства.

Я уже знал по опыту: при такой настроенности мышцы работают точно и в силу. Я взял вес на грудь и встал так, словно не болел и тренировался что надо. Но в последний миг, когда подсел для посыла штанги с груди, слабость поразила мышцы.

Внезапное бессилие! Понял: отправлю штангу наверх – не удержу.

К счастью, я только подсел, гриф еще не сорвался с груди. Иначе попытку засчитали бы как использованную – таковы правила.

Я оборвал движение, вернулся в стойку. Слабость не должна быть в мышцах.

Я не мог долго стоять – гриф душил. Несколько лишних секунд – и кислородное голодание, за ним – потеря сознания. Но я все же проникся решимостью – надо! Все чувства под контролем. Ни одно не отзовется малодушием в мышцах. Теперь можно! Мой мир, мои чувства!

Я подсел – и послал штангу наверх. Есть!..

И снова – венский "Атлетик".

"…Американцы вели себя дисциплинированно, хотя у них и была причина для протеста (американцы, Оскар Стейт и некоторые другие, усмотрели в том посыле с груди нарушение правил.– Ю. В.). Возможно, они не сделали это потому, что увидели: Власов, если будет нужно, уверенно возьмет 207,5 кг и в третьей попытке. (Точно, такие вещи доказывают только силой – справедливость силы.– Ю. В.).

Для последней, третьей попытки Власов потребовал 212,5 кг – толкнул вес, но его повело вправо, и в дополнительной попытке Власов не смог удержать 212,5 кг.

Юрий развел руки, пожал плечами, как будто хотел сказать ликующей публике: "Я охотно сделал бы для вас рекорд мира, но, к сожалению…""

207,5 кг и в самом деле оказались в те минуты доступными для меня, и зафиксировать их в повторной попытке не являлось задачей. Я рвался к убедительной победе – поэтому атаковал 212,5 кг. И если бы не досадная потеря равновесия, когда штанга уже надежно вышла наверх и я составил ноги, попытка попадала в зачет.

Лавиной на меня обрушилось облегчение. Все, не надо выворачиваться, все! Схватив чей-то халат, я начал размахивать им, как флагом. У меня дрожали руки, голова, ноги, тело. Я не мог унять дрожь.

Все, все кончено, все позади!

В последний раз я выдал свои чувства, когда вот так схватил халат. Никогда после я уже ничем не выдавал их, что бы со мной ни случалось.

После меня спрашивали: "Было жутковато?" – это перед решающей попыткой на 207,5 кг.

Да нет же, я не боялся и не переживал в обычном смысле. Я настолько был измучен, настолько отяжелел физически – будто не мое тело, а стопудовая тяжесть. И самое главное – нервы: ну будто это все не со мной происходит. Какое-то беспредельное омертвение.

Естественная реакция вконец заезженной нервной системы.

Я напрягал последнюю волю, те смутные волны ее, что едва могли сойти за возбуждение. Я должен был прорваться через изнуренность и безразличие, прорваться к нужной силе…

По существу, не тренировался май, июнь, июль – это уже провал. Даже при великолепном, нетронутом здоровье на восстановление после такого пропуска нужны полгода, а ведь я был еще разложен лихорадкой.

Я надеялся на свое превосходство в силе, но оно оказалось уничтоженным Шемански. Он не стоял на месте – и сумел сложить силу, которую я даже и предположить не смел за ним. Ведь старый атлет, избитый нагрузками, дважды прооперированный, да и физически вроде пожиже, а поднялся – исполином…

Я надеялся на свое превосходство в результатах – до сих пор оно было куда как внушительно. Пусть осяду – это неизбежно в такой скверной форме, вернее, жалком ее подобии, но все равно буду выше соперников, пусть незначительно, но выше. Я строил расчеты, не сомневаясь.

Надо было вычерпывать все из воли, иначе говоря, нервной системы, без этого я безнадежно проигрывал. А что вычерпывать, коли вся нервная энергия на донышке, и донышко не прикрывает? Я пуст – и силой, и волей. Все эти месяцы меня жгла одна нескончаемая лихорадка…

Справедливость силы…