Глава 34. Бесконечные уровни сознания находятся на разных расстояниях отАбсолюта

Бесконечные уровни сознания находятся на разных расстояниях отАбсолюта. Для него же все они равно близки. Я полюбил проводить время на крыше моего дома. Отсюда было видно всеущелье: поросшие высокими елями склоны, крепость на другой стороне, снежнаяцепь гор и белая нить реки далеко внизу. На восходе и на закате я подолгусмотрел на солнце. В глубине души я всегда был солнцепоклонником ивоспринимал солнце как живое существо, бесконечно превосходящее нас своимразумом. Иногда мне казалось, что мудрецы прошлого оставили на солнце и лунеспециальные знаки, что-то вроде печатей, - запечатав таким образом своизнания, но, в то же время, оставив их доступными для тех, кто в состоянииэти знаки увидеть. По ночам я любил лежать в траве на крыше. Ущелье, обрамленное темнымистенами гор и накрытое небом, усыпанным огромными звездами, напоминалогигантскую чашу, на дне которой я лежал. Я чувствовал себя ребенком,покоящимся на теплых коленях матери-вселенной. Вселенская Мать, вдохнувжизнь в мое тело, напитала его своими соками и теперь бережно несла поземле, чтобы, насытив мою душу цветами, звуками и запахами, в назначенныйчас вобрать ее назад, в тот предвечный дом, где началось и где закончитсянаше земное путешествие. Порой на небе вспыхивала падающая звезда. Прочертив мерцающий купол,она гасла за далекими гребешками снежников. Ночное небо было живымсуществом; я ощущал его дыхание в мерцании звезд, и здесь, в горах, оно былотак близко. Иногда по ночам я сидел у костра. Неподалеку от моего дома былодревнее святилище, оставшееся еще с языческих времен, - небольшая каменнаяпостройка, внутри которой находился огромный чан для варки пива. Попраздникам здесь собирался народ. Старик с сыном, жившие в километре от менявниз по ущелью, рассказали местную легенду о том, что дважды в неделю, околотрех часов ночи, из крепости вылетает светящийся голубой шар и летит черезущелье к святилищу. Несколько ночей я просидел в ожидании шара, но мне несуждено было увидеть его, - каждый раз меня неодолимо клонило ко сну. Жизнь в Муцо была идеальной для той внутренней работы, ради которой ясюда приехал. Но после первых нескольких недель, прошедших в сладкомзабвении, я понял, что все не так просто. Я вырос в каменных городскихущельях, наполненных ядовитыми выхлопами, где ритм и способ жизни былисовершенно иными. Моей естественной средой обитания был город, со всеми егоневрозами и стрессами. Стремление к уединенной жизни на природе возникло во мне как результатчтения жизнеописаний великих отшельников и святых. Я начал понимать, что,возможно, это было моей второй иллюзией - иллюзией места. Идиллическая жизньйога на лоне природы, выглядевшая столь соблазнительной в Ленинграде, насамом деле оказалась твердым орешком. Чтобы жизнь в горах стала привычной иестественной, потребовались бы годы борьбы, и я начал сомневаться, нужно литратить на это время и силы. С другой стороны, возвращаться в город нехотелось. В конце концов, я решил довериться судьбе и спокойно дожидатьсяуготованного мне. Как-то ночью я заметил высоко в горах огонек костра. Поскольку огоньбыл гораздо выше верхней границы леса, это не мог быть пастушеский костер -на этой высоте ничего не растет. Я был заинтригован. Запомнив местоположениекостра, я отправился на следующий день на разведку. Шел налегке, захватив ссобой немного хлеба, сыра и чай. Расстояния в горах обманчивы, и у меня заняло добрых пять часов, чтобыдобраться до каменистой террасы, где я заметил костер. На месте потухшегокостровища никого не было, но угли были еще теплыми. Солнце клонилось кзакату, и я решил заночевать на уступе; возвращаться назад в темноте былоневозможно. Я развел новый костер из оставленных рядом дров и вскипятилводу. Прихлебывая обжигающий чай, я взглянул вниз, на долину, начинавшуютаять в наступающих сумерках. Единственное время дня, когда кавказскаяприрода грустна, - это час заката. Горы, тонувшие в мглистой дымке, средкими огоньками костров, стесняли душу и наполняли сердце печалью.Протяжные грустные грузинские песни точно передают это состояние. Потянуло холодом. Костер начинал затухать, и дров больше не оставалось.Я не захватил с собой спального мешка, и нужно было найти несколько толстыхполеньев, чтобы продержаться на уступе ночь. Лесная полоса осталась далековнизу, вокруг были лишь камни и редкий колючий кустарник. Придвинувшисьпоближе к угасающему огню, я размышлял о том, что же мне делать, как вдругкто-то меня окликнул. Я повернулся и увидел высокого старика, одетого в лохмотья. Его лицобронзового цвета было покрыто сетью морщин, глаза были голубого цвета, седыеволосы и борода спутаны, опирался он на толстую палку. В облике незнакомцане было ничего зловещего или угрожающего, и все же мне стало не по себе.Возникло ощущение, что я где-то его уже видел, но не мог вспомнить где. Яподнялся, мы поздоровались и разговорились. Старика звали Григорий Веселов.Он был родом из Сибири, из деревни Березовка под Омском, и жил в этих горахотшельником - он прожил в одиночестве тридцать шесть лет. Веселов проводил меня в пещеру, находившуюся чуть выше террасы, ипригласил переночевать у него. Пещера была просторной, дальний конец ее был неразличим в тусклом светемасляного фитиля. Здесь были сложенная из камней печка, несколько посудин,два мешка муки и что-то вроде топчана. На стене я заметил пожелтевшуюфотографию молодой женщины, под ней лежало пять-шесть растрепанных книг. Григорий разжег печурку и испек пресных лепешек. Я достал чай и сыр, имы молча поужинали. Вглядываясь в его черты при неверном свете печки, явдруг вспомнил, кого мне Веселов напоминает. Он был стариком из моеговидения, когда я лежал под столом на дне рождения, после чего решил ехать наКамчатку, но вместо этого встретился с Тошей. Круг замкнулся. Григорий былтем, кем я сам хотел стать. Веселов провел большую часть жизни в одиночестве. Он признался, чтовряд ли бы уже смог жить среди людей. Никакого желания вернуться у него небыло. Для отшельника приобретают значение любые мелочи: прохудившийсячайник, случайно залетевшая на эту высоту бабочка могут стать событием дня.Я спросил Григория, не одиноко ли ему. Он улыбнулся, показав редкие зубы исказал: "Нет. У меня здесь есть с кем разговаривать. Иногда я говорю целымиднями". Я кивнул с понимающим видом, хотя толком не понял, с кем он говорит.После этого Веселов сам рассказал мне историю своей жизни, я не просил егооб этом. История эта была довольно странной. Его забрали на фронт в сентябре сорок первого, когда ему исполнилосьвосемнадцать лет. В Березовке остались невеста Григория Анна и родители.Зимой в деревню по ошибке пришла похоронка на Веселова. Анна отказаласьверить в смерть жениха и продолжала его ждать. Три долгих года она выходилаза околицу и часами стояла там, глядя на дорогу. Деревенские решили, чтонесчастная тронулась умом. Но в тот день, когда Веселов вернулся и постучалв ее окно, Анна не открыла ему дверь. На этом отшельник замолк, глядя куда-то в сторону. Почему она это сделала? - воскликнул я. Загадочная русская душа, - вздохнул Григорий. Я видел, что, несмотря на все прошедшие годы, боль так и не отпустилаего. Помолчав, Веселов продолжил. С Анной что-то случилось - она избегала Григория и не разговаривала сним. С разбитым сердцем Веселов навсегда покинул Березовку. Он долгоскитался по стране, где-то учился, работал. Наконец, судьба привела его наКавказ, где он и стал отшельником. Григорий почти ничего не рассказывал огодах своего затворничества, как будто жизнь его остановилась в тот день,когда он вернулся с войны. Закончив свой рассказ, старик сделал мне постельиз сена. Я лег, и последняя моя мысль перед тем, как провалиться в глубокийсон, была о Веселовской невесте и ее необъяснимом поступке. Когда я открыл глаза, в пещере было светло. Свет проникал сквозь вход иотверстие над ним. Веселов заваривал на печке травный чай, аромат его былвосхитителен. Я вскочил, отряхиваясь от сена, Григорий дал мне тарелкумацони, и мы позавтракали. Еду Веселову приносили раз или два в неделюместные крестьяне. Они почитали его то ли за святого, то ли задуха-хранителя этих мест. Прихлебывая чуть горчащий чай, я спросил: Из того, что ты рассказал мне вчера, я понял, что ты пришел сюда неБога искать, а из-за несчастной любви, так? А что, есть какая-то разница? - Григорий поднял брови. Конечно есть! - воскликнул я. - Если бы ты провел в этой пещеретридцать шесть лет в поисках истины, ты определенно мог бы научить менячему-нибудь. Веселов посмотрел на меня испытующе и сказал: -- Пойдем, я кое-что тебе покажу. Он встал и пошел в глубь пещеры, где темнел узкий проход. Я последовалза ним. Мы вошли в проход, и я двинулся за Григорием на ощупь. Лаз привел вдругую пещеру, длиннее и просторнее первой. В дальнем ее конце зиял пролом,в котором, на фоне голубого неба, виднелся силуэт сидевшего к нам спинойчеловека. Веселов усмехнулся: "Как видишь, я здесь не один". Я подошел к пролому и увидел, что это высохшая мумия. Одежда на нейдавно превратилась в пыль; мумия сидела в йогической позе - со скрещенныминогами, сложенными на груди руками в молитвенной позе и прямой спиной.Пустые глазницы смотрели прямо вперед - в бесконечное, открывавшееся изпролома небо. Выглянув из пролома наружу, я обнаружил, что выхода из него небыло - сразу от края он обрывался в бездонную пропасть. По всему горизонтусверкала цепь снежных вершин. Я с изумлением рассматривал мумию. Онасохранилась очень хорошо и не издавала никакого запаха. Это была достойнаясмерть. Григорий молча похлопал меня по плечу. Я взглянул на него: Кто это? Мой предшественник. Думаю, ему не меньше тысячи лет. Почему он так хорошо сохранился? Здесь очень сухой разреженный воздух. Кроме того, этот человек обладалсильной энергией, а она предотвращает гниение. Как ты нашел это место? Сначала увидел его во сне, а потом что-то при вело меня сюда. У меня мелькнула в голове странная мысль, и я спросил, кивнув на мумию: Не он ли привел тебя сюда? Веселов улыбнулся. Возможно, он. Уже здесь я несколько раз видел этого человека во сне иразговаривал с ним. Как его звали? Григорий не ответил. Я понял, что он не хочет говорить об этом, и задалне шедший у меня из головы вопрос: -- Я тоже видел тебя раньше, но не во сне, а как бы в трансе. Тыпоказал мне вход в какую-то пещеру, похожую на эту. Тебе об этом известно? Веселов покачал головой: -- Нет. Я почувствовал легкое разочарование. Григорий повернулся и пошел назад.Мы вернулись в первую пещеру, затем вышли наружу. День был солнечный иветреный. Веселов, прикрыв ладонью глаза, смотрел вниз, на долину. Егодлинные волосы и борода разметались по ветру. Пора было уже возвращаться, номой главный вопрос к Григорию оставался без ответа. Старик угадал мои мысли;он заговорил медленно и проникновенно, слова его отпечатались в моей памяти. -- Я не могу тебя ничему научить. Не потому, что не хочу, а потому, чтоникто никого ничему научить не может. То знание, которое ты ищешь, передатьдругому невозможно. До него нужно дожить. Ты хочешь измениться, статьдругим, и это хорошо. Но посмотри на небо. Может ли оно измениться? Желаетли небо чего-то иного, кроме тех перемен, которые происходят в нем сами посебе, безо всяких усилий? То, что живет в глубине твоего сердца, так же глубоко и бесконечно, какнебо. Если ты обнимешь эту скрытую в тебе необъятность, что останется оттвоих суетных желаний? Люди не догадываются о том, что они подобны небу, иживут, как кроты под землей. До всего того, что ты знаешь, ты дошел сам, иэто знание принадлежит тебе. Все то, что ты хочешь узнать, придет к тебе, ноза это тебе придется пролить немало крови. Так всегда было и будет, всеостальное - только болтовня. Слова Веселова что-то глубоко задели во мне. Я спросил: -- Значит, другие совсем не могут помочь? А как же книги, учения,традиции - это что же, все ерунда? Григорий не отвечал. Он стоял, опершись на палку, и смотрел вдаль, наискрящуюся на солнце горную цепь. Мне пора было идти. Мы обнялись, и я,надев рюкзак, начал осторожно спускаться. Чтобы не возвращаться прежнимпутем, я пошел по другой тропе, намереваясь выйти в долину выше по течениюреки. Увидев, куда я направляюсь, Веселов крикнул: Не ходи этим путем! Почему? Там встретишь мальчика, - произнес Григорий многозначительно. Какого еще мальчика? Если встретишь его, не разговаривай с ним. С какой стати? Ну, твое дело. Прощай. Продолжая спускаться, я несколько раз оглядывался на маячившую науступе одинокую фигуру. Наконец, старик навсегда скрылся из виду.