2015-06-30
512
Всё это продолжалось несколько часов. Он пошел в ванную, находившуюся рядом с моей комнатой, и очистился, а я пошел следом за ним. Мы не включали душ, чтобы не разбудить родителей. Вернулись мы в кровать, не говоря друг другу ни слова. Заснули мы около 4.00 ночи, а проснулся я около 7.00. Он еще спал, и я постарался разбудить его, потому что мы оба были полностью обнажены, а я не хотел, чтобы мои родители застали нас так". Всё это было в 1988. Такие отношения между двумя парнями продолжались всего около года, но рассказчик завершает свой рассказ словами: "Я буду любить его до самой смерти" (Anon ANSSS 1995).
Я уже приводил статистические сведения о том, что в подавляющем большинстве случаев первое гомосексуальное сношение мальчики осуществляют со сверстниками, а не со взрослыми. Это трудно назвать совращением.
Скорее здесь больше подходят слова "вовлечение", "ознакомление", "обмен опытом". Сексуальная информация, до которой подростки столь охочи, не выходит за пределы подростковой одновозрастной среды. Она всё время курсирует в ней. Это всё новые подростки входят в эту среду, впитывают эту информацию, взрослеют и выходят из этой среды, уже информированные. А информация, что бытует в этой среде, это информация обоих видов - гетеросексуальная и гомосексуальная. И обычно мальчик может выбрать любую из них, но чаще выбирает одну - ту, что ему больше подходит.
Известный американский киноактер Джеймс Дин, любимец молодежи, был гомосексуален. У него было много любовников, и его биограф Пол Alexander (Alexander 1994) так описывает его любовные отношения с одним известным танцором:
"С этим парнем Джимми нравилось заниматься любовью медленно, но крепко. Более того, когда у него было настроение, ему нравилось стоять голым в дверях квартиры своего друга. Дверь была широко распахнута, и Дин стоял таким образом, что его мог видеть любой, кому вздумается идти по лестнице в то время, когда друг трахал его. Плечи Дина во время акта находились выше головы, и он удерживал равновесие, вцепившись в дверной косяк. В конце концов он опускал одну руку, а другой играл своим членом, который, по его богатому опыту с мужчинами, он мог считать длинным и толстым для такого миниатюрного тела, как у него. И когда Дин мастурбировал, в то время, как друг трахал его, он приходил в неистовство, и сперма выстреливала прямо на лестничную площадку" (Кент 1995: 63).
Многим бросается в глаза нередкое стремление гомосексуалов к публичному афишированию своих страстей, к скандалу,- это вопреки рассудку, который диктует им скрытность и уход в тень.
Очень популярным, хотя и тайным развлечением гомосексуалов является фроттаж - троганье, трение половых частей через одежду, сексуальные прикосновения в ситуации тесноты, например в общественном транспорте. В диалоге, переданном Д. Л[ычовым], его собеседник рассказывает:
"Я, например, однажды понял, что меня просто хотят потрогать, и решил "отдаться" и посмотреть, что из этого выйдет. Мужик пощупал-пощупал, вызвал у меня эрекцию, потом мне надо было выходить, я вышел, и всё на этом кончилось.
- А самый первый случай помнишь?
- Конечно. Нельзя его назвать первым, потому что до этого попадались деды, нагло залезавшие в штаны. Но именно этот случай и подвиг меня на последующие эксперименты. В то время у меня был переломный момент, когда начинаешь принимать себя таким, какой есть. <...> Мне понравился мальчик лет 18-ти, взгляды встретились, я улыбнулся. Смотреть на него долго постеснялся. Отошел в сторонку и уже об этом не думал. Велико же было мое удивление, когда он как бы невзначай подошел ко мне и дотронулся своей ширинкой до моей руки. Я ощутил нечто эрегированное. Для меня тогда это было ново, и я не ожидал, что так можно общаться. Поняв, что он подошел не случайно, я смутился и не нашел ничего лучшего, как нежно обнять его за шею и спросить: "Слушай, друг, что происходит?" Дурацкий был с моей стороны поступок. Разумеется, он испугался и выбежал на первой же остановке. Вот это и было моим "боевым" крещением", после чего я как бы застрял на этом виде общения.
- И все-таки, главная твоя цель?
- Чем больше набираешься опыта, тем яснее понимаешь, что это довольно безобидное занятие. Интересно то, что во всем этом есть какой-то стрём. Это становится "видом спорта".
Мне интересно узнать, кто стоит рядом со мной, гей он или нет. <...> Бывает, что вроде и "педик", а старается держаться "натуральней", однако чаще происходит наоборот: выглядит мужиком, но при этом подставляется настолько удачно, что невозможно не дотронуться.
- Ну а "натуралам" это нравится? Наверняка же есть такие примеры, когда мужики сами трутся.
- Сомневаюсь в их "натуральности". Скорее наоборот. <...> Был, кстати, очень интересный с точки зрения психологии случай. Приятный мальчик очень долго терся об меня задницей. Я ему стал помогать, он еще активнее начал работать, но при этом очень странно на меня смотрел. Я и спросил: "Я что-нибудь делаю не так?" На что он ответил, что сейчас должен дать мне в морду. При этом очень смутился, бедняжка. Скорее, это был гей, который себя таковым еще не осознал. Мне кажется, через некоторое время он наверняка пожалел о том, что пулей вылетел из вагона. <...>
- Теперь механика. Какие методы работы?
- Разные. Можно повиснуть на поручне и как бы невзначай дотрагиваться до тебя попой. Можно притереться толпой и при удобном качании вагона дотронуться до твоей ширинки рукой и посмотреть реакцию. Еще раз поезд качнется - повторить. Недавно мужик нагло подталкивал мою руку дипломатом к своему заветному месту. Как будто случайно. <...>
- Не легче ли просто снять кого-нибудь на "плешке" и потрахаться? Какой во всем этом кайф? Ты пару раз провел, и все.. Мне выходить...
- Ну почему же? Если ты хочешь познакомится поближе, ты пойдешь куда угодно.
- Ага. значит, это тоже своего рода "плешка"?
- В то же время и так. Но есть и разница. На "плешку" идут, чтобы снять (подцепить кого-нибудь. - Л. К.) или сняться. На ветке же знакомства чисто ситуативны. Для меня это прежде всего удовлетворение именно таким образом своей природной полигамности" (Д. Л. 1993).
В этом объяснении собеседник не отметил основного: той неожиданности, той опасности нарваться на неприятности, тех волнений, которые сам же и описал и которые отмечены в других описаниях подобных приключений, уже цитированных. Помните? "В автобусе было тесно. Ко мне притиснули морячка, да так удачно, что я моментально возбудился - сердце бешено забилось, по телу волнами побежала нервная дрожь" (это из воспоминаний того, кто потом пристрастился к визитам в казармы).
А вот отрывок из явно автобиографического рассказа Ярослава Могутина "Роман с немцем". Герой рассказа прогуливается со своим возлюбленным по Сан-Франциско:
"Мое возбуждение моментально передалось ему, и мы, повинуясь неконтролируемому приступу животной похоти, совокупились за мусорным баком прямо среди бела дня на одной из центральных улиц города,- стоя, судорожными движениями приспустив джинсы и еще больше возбуждаясь от чувства опасности, всегда придающего особую остроту сексу в публичных местах. Мы не могли сдержаться и продлевать удовольствие, и нескольких ожесточенных толчков его члена внутри меня было достаточно, чтобы мы кончили с тупыми сдавленными стонами" (Могутин 1997).
Олег Дарк в литературном эссе "Из заметок натурала" (Дарк 19936: 252-253) заметил:
"Прелесть гомосексуализма в его противоестественности. Исток - в человеческой предрасположенности к бунту, и прежде всего не общественному. Эпатаж - лишь малая составляющая, внешняя примета, приглашение к узнаванию. А против природы. Против закономерности, превращающей в машину. <...> И против также автоматизирующей целесообразности".
Продолжение рода Дарк рассматривает как обреченность, приговоренность. И он, аттестуя себя натуралом, называет гомосексуализм "светлым путем духа, выбирающим, кем быть". Гомосексуализм - "это дрейфующий монастырь, где осуществляется отказ от общественных и природных пристрастий". В этом он видит причину особой популярности гомосексуализма среди людей искусства, их то явную, то тайную гомосексуальность. "Искусственность (что лежит в основе представлений об искусстве) - здесь ключевое понятие".
При всей меткости и тонкости наблюдений над людьми искусства, мне кажется, причина непонятной наглости гомосексуалов кроется в другом. И это другое лежит в чертах общечеловеческих, даже общих всякой животной сексуальности.
Эволюцией было заложено в самцов стремление к драке за самку и к одолению самки. Это целесообразно: победитель имеет больше шансов на продление рода, и таким образом потомство общины унаследует качества наиболее сильных самцов. Поэтому у ряда животных драка за самку составляет необходимую часть брачного ритуала. Это есть и у приматов. У человека же, кроме отражения в некоторых формах брачной обрядности (брак умыканием, соревнование женихов за невесту), это нашло отражение в ассоциации двух разнородных чувств возбуждения: с одной стороны, сложного чувства, связанного с борьбой и одолением (ощущение опасности, тревоги, победного торжества), а с другой - сексуального возбуждения.
Именно поэтому у первобытных племен и в слоях с примитивной культурой победивший в борьбе стремится к сексуальному унижению противника и находит себе в этом удовлетворение - насилует его женщин, иногда насилует и его самого. Ему необходима именно сексуальная разрядка. В субкультуре уголовников распространено оформление социального превосходства (победы, порабощения, наказания) путем сексуального унижения - понуждением побежденного к пассивному участию в оральном или генитальном сексе. Или хотя бы в имитации его. Достаточно прикоснуться половым членом к губам человека - и он считается "опущенным", перешедшим в низший слой сообщества.
И наоборот, сексуальное возбуждение усиливается от возбуждения, вызванного опасностью. Сексологи отмечают, что у маленьких мальчиков эрекция возникает без сексуального стимула - как реакция на всякое общее возбуждение: на возню, испуг, радость, гнев. О русском философе Розанове его друг А. Ремизов (19926: 230) сообщал: "В. В. Розанов сказал: когда он в ударе и исписанные листы так само собой не просохшие и отбрасываются, у него это торчит, как гвоздь".
У многих сексуальное возбуждение сильно выигрывает от сопряженности с чувствами опасности, тревожности, одоления кого-то или чего-то, в некоторых случаях -o от чувства господства, власти над партнером, унижения его и даже причинения ему боли или от ощущения боли. В последних случаях мы имеем дело с садизмом и мазохизмом, которые не входят в нашу тему. Но повышение сладострастия от примеси чувства опасности и ее одоления - вот что выступает у многих гомосексуалов.
Собственно, эта особенность характеризует чувственность мужчин вообще, но у гетеросексуалов она не находит себе выхода, поскольку сдерживается необходимостью согласования с чувственностью женщин, гораздо более скромной. Многие мужчины довольствуются хвастовством своими сексуальными подвигами перед другими мужчинами. Гомосексуал же свободен в своих поисках остроты чувств.
В приведенном выше наблюдении 91 Крафт-Эбинга, где торговец Л., 27 лет, вспоминает о своих детских гомосексуальных утехах, есть такая подробность:
"Любимый товарищ его Н., с которым он проделывал взаимную мастурбацию, сделал ему однажды предложение: чтобы Л. пытался схватить член Н., а он, Н., будет оказывать мнимое сильное сопротивление, стараясь в этом помешать Л. Больной согласился на предложение. Таким образом, здесь онанизм был непосредственно связан с борьбой обоих участвующих лиц, причем побежденной стороной всегда оказывался Н. Борьба эта оканчивалась неизменно тем, что Н. в конце концов поддавался тому, чтобы его мастурбировали. Л. уверял, что такой вид мастурбации доставлял как ему, так и Н. особенно большое наслаждение" (Крафт-Эбинг 1996: 237).
Это очень ясное стремление к ситуации, в которой задействовано чувство преодоления и оно рассматривается, как способное повысить сексуальное возбуждение.
Рейбен (1991:109-110) отмечает: "Некоторые гомосексуалисты записывают номера своих телефонов в телефонных будках, на вокзалах, в туалетах - всюду, где бывают другие гомосексуалисты. По телефону они узнают специализацию друг друга и назначают свидание. Разве это не опасно? Гомосексуалисты живут опасностью.
Кажется, что она является частью их сексуального ритуала". И дальше (115): Отсутствие страха перед последствиями - одна из загадочных черт гомосексуального поведения. <...> У них тяга бравировать своим сексом перед людьми. Местом действия часто выступает общественный туалет, автобусные остановки, парки, кегельбаны. Случайный и безрассудный выбор партнера - их отличительная черта".
И я не раз встречал такие номера в телефонных будках и общественных туалетах и, признаться, думал, что всё это фальшивки - издевательства над гомосексуалами или чьи-то злые шутки над хозяевами этих номеров. Но беседы с гомосексуалами убедили меня в том, что обычно все эти кустарные объявления - абсолютная истина. За каждым номером скрывается гомосексуально ориентированный мужчина, парень или подросток, чутко ждущий звонка и упоительно опасного приключения.
Л. Хамфриз отмечает, что риск ареста "за сексуальное поведение в общественном месте" (статья в английском законодательстве) действует на гомосексуалов как афродизиак. "Некоторые пожилые мужчины говорят, что уже не могут достичь оргазма без возбуждения от туалетных встреч" (Humphreys 1970: 151).
И есть еще одно, что делает это рискованное поведение, бравирование опасностью и афиширование особенно характерным именно для гомосексуалов. Видимо, эта тяга к опасности, к преодолению запретов, к сексуальному бунту есть та особенность характера, которая и приводит многих мужчин к гомосексуальному поведению.
Силверстайн приводит воспоминание Майрона, парня с замедленным сексуальным развитием, хотя и с некоторой тягой к мужской наготе. Впервые испытать оргазм ему довелось только в двадцать два года. Он тогда служил во Вьетнаме и стоял на посту, охраняя бензовозы для бомбардировщиков.
"Я был на посту темной ночью, и мне пришла в голову идея, что хорошо бы расхаживать на посту голым. Что мне этого хочется. Я разделся донага и затем надел свой пояс с пистолетом сбоку и ружье через плечо и сапоги. И так прошелся по своему посту вдоль охраняемого участка, и когда я шел в обратном направлении у меня уже стоял. Это было действительное возбуждение. Я маршировал обнаженным, с ружьем и в сапогах и со стоящим.
Я терзался, очень терзался. Я не хотел, чтобы меня застукали. Я побежал назад. Вокруг не было много народу, но я был в ужасе и бежал к своей одежде, думая: "Зачем я делаю это? Это сумасшествие. Я схожу с ума". Случайно я задел рукой свой стояк - и кончил. Я никогда до того не испытывал этого, так что это было ужасающее переживание и одновременно чудесное. Я помню, что был ошеломлен. "Что я сделал?"- думал я. Но в то же самое время я хотел узнать, как бы получить это ощущение снова. Вот как я начал заниматься мастурбацией". Он мастурбировал по шесть раз за день.
Впоследствии он поддался на уговоры одного подростка и совершил с ним гомосексуальный акт, а еще через несколько лет окончательно стал гомосексуалом (Silverstein 1981: 87).
Того же рода волнения влекут лондонских голубых на Вересковую Пустошь. Или парижских - в кусты на бульварах, где за ними охотятся полицейские... Того же рода волнения возникают и при встречах в общественном туалете (ср. Humphreys 1970). Именно поэтому некоторых так тянет туда несмотря на всю неэстетичность обстановки. Помните?
"Делая вид, что ничего не понимаю, хоть кровь бросилась в голову, а сердце пыталось выпрыгнуть из груди, я вышел в туалет. Он за мной и предлагает после бани развлечься." (это рассказ отечественного Алекса о совращении).
Или:
"Решил немного подождать, пока кто-нибудь зайдет в кабину по соседству. Ждать пришлось недолго. Появился парень, который стал передом к сиденью и расстегнул брюки, из которых сам выскочил большой, твердый, напряженный член. Давление у меня наверное подскочило до двухсот!" (польский кабинщик).
Якобы со слов Рудольфа Нуреева его биограф Рюнтю рассказывает сцену возле общественного туалета, где Нуреев встречается с 17-летним Мишелем. Нуреев тянет парня с собой. Тот сопротивляется:
"- Но ведь в туалете лучше! Идем,- поясняет он. <...>
- Почему, почему лучше? Ведь там грязь, грибки, спид, венерические штучки, вирусы и... всё, о чем может мечтать самоубийца...
- Нет, нет,- перебивает он меня. - Мне любится только там.
- Бог ты мой! Ну что ж... бери меня в туалете. Ты что, мечтаешь о сказочной дыре в стене на уровне рта? - говорю я с отвращением в голосе.
- О да! Это великолепно! Я упиваюсь этим уже несколько недель,- восторженно вскрикивает он. Я всё понимаю" (Рюнтю 1995: 79-80).
Другой молодой любовник, Джеймс, как-то заявился к Нурееву вечером неожиданно и был окровавлен.
"Я <...> похолодел от ужаса. Он панически озирается по сторонам. Его желтые глаза полуоткрыты. Джинсы и... всё-всё... в красном. Его кровь?! Ее так много... Она даже не успевает загустеть и поэтому звонко хлюпает в его ботинках. Его тело опускается бесчувственно на мраморный пол. Я вижу, как его покачивает из стороны в сторону. Его ноги дрожат. Он удушливо всхлипывает". Говорит, что надо ехать в больницу и встает. "Он переставляет ноги, как слон".
Парня привез таксист. Он заявляет Нурееву: "Я подобрал этого срамного парня на углу у парка. Ты знаешь, что он там делает?". Оказывается, когда Джеймс в кабинке туалета сунул напряженный член в дырку, с той стороны по нему ударили ногой. Разрыв кольцевой пенисной вены.
Нуреев принимает всё близко к сердцу. "Я ощутил сокрушительной силы удар по себе, своему пенису - крючку, переполненному сексуальным возбуждением. Всё смешалось, точно адов... молочный коктейль. Кровь брызнула и вспенилась, как алое варенье вперемешку со сперматозоидами, белыми, будто снег. Механический удар сплющил плоть, как молоток шляпку гвоздя. Та новая боль уже не была физической. Это было умопомрачение от ожидания неизбежного физического уродства. Затем пришло... другое. Меня захватила ненависть за раздавленное человеческое и мужское достоинство. <...> Я чувствовал всё так же, как и он" (Рюнтю 1995: 293-297).
Нуреев недаром так примеривает ощущения раненного Джеймса к себе.
"Ведь именно такое же случилось когда-то и со мной... в России. Я понимаю, что этот подросток должен чувствовать. Я возвращаюсь из Лондона в Москву. Я вижу свое отрочество и больничную палату. <...> Господи, какая была жгучая боль! Зачем она опалила меня опять? Я злобно вздрагиваю и незаметно дотрагиваюсь до залеченного места. Я ненавижу их всех... в той Москве" (Рюнтю 1995: 181).
Нет никакой уверенности, что все эти приключения пережиты Нуреевым, а не его биографом.
Так или иначе, Нуреев давно отбыл в эмиграцию (проделал свой знаменитый "прыжок свободы" с трапа отлетающего самолета в Париже), потом стал первой фигурой в мировом балете, любил многих и умер от СПИДа, а "телевизоры" остались. Остался повседневный риск гомосексуалов, и осталась его жажда, сформированная эволюцией у всех мужчин - как жажда овладения и преодоления. Жажда испытывать возбуждение борьбы и азарта.
Трипп считает, что именно это чувство делает женщин особенно привлекательными, а мужскую тягу к ним особенно неодолимой как раз там, где женщины труднодоступны, как это и имеет место в мусульманских обществах, где на гомосексуальные утехи холостых мужчин смотрят сквозь пальцы, но женскую честь берегут свирепо. По мнению Триппа, именно это способствует повышению рождаемости в этих обществах.
На мой взгляд есть еще одно обстоятельство, превращающее гомосексуальную активность в средство сдерживания гомосексуальной ориентации. Это обстоятельство - действие открытого Вестермарком инстинкта притупления полового чувства от привычности, обыденности.
Возникший для предотвращения кровосмешений, этот инстинкт ведет к любопытному парадоксу: если только гомосексуальность не заложена в натуре подростка, то его подростковый гомосексуальный опыт обычно не стимулирует развитие гомосексуальной ориентации, а противодействует ей. Как спартанские мальчики, так и мальчики племени самбия, для которых сексуальное общение с мужчинами было обычным, доступным и будничным, по достижении зрелости с удовольствием и энтузиазмом переключались на женщин, столь таинственных и манящих. Можно назвать это явление парадоксом самбии.
Конечно, Спарта звучит привычнее для нашего уха, но звания "парадокса Спарты" больше заслуживает другая сторона дела: понуждаемые педерастическим воспитанием, казалось бы, к освоению женской роли, спартанцы вырастали как раз жесткими воинами (Pacion 1970). Впрочем, воинские доблести характерны для столь многих гомосексуалов, а гомосексуальность (и часто пассивная) для столь прославленных воинов и полководцев, что это заслуживает особого анализа.
