Вопрос 76: если неизлечимый больной хочет умереть, не милосерднее ли помочь ему уйти из жизни, чем продолжать страдания

Сторонники эвтаназии (самоубийства с помощью врача), то есть подтвержденного законом права врача прописывать летальные дозы лекарств безнадежно больным, называют протесты против этой практики религиозными предрассудками.

Как ни странно, впервые запретила убивать больных не христианская, а языческая культура. В своей книге The New Medicine: Life and Death after Hippocrates (Новая медицина: жизнь и смерть после Гиппократа) Найджел Камерон пишет, что в традиционных и племенных культурах самоубийство было самым обычным явлением. Ясно, что делать смертельное зелье могли только те, кто занимался врачеванием, — чаще всего разного рода колдуны. Исцеление шло рука об руку с убийством.

Однако примерно за 400 лет до Рождества Христова в человеческом сознании произошел решительный переворот: у греков появилась клятва Гиппократа. Впервые в истории врачи поклялись никогда не использовать свое ремесло для убийства. Они заявили: «Клянусь никогда никому не давать смертельное средство даже по просьбе». Вследствие того, что врачи «дали обет» соблюдать профессиональный кодекс нравственности, медицина стала первой свободной профессией.

Когда на мировую арену пришло христианство, отцы церкви соединили клятву Гиппократа с библейской этикой, и с тех пор профессия медика неразрывно сочетала в себе техническое мастерство и моральные заповеди.

Однако сегодня это единство распадается: медицина теряет нравственные критерии и становится набором чисто технических навыков, поставленных на службу генной инженерии.

Посмотрите, к примеру, как несколько лет назад Нидерланды смело легализовали эвтаназию (добровольное самоубийство с помощью врачей). Вскоре голландские врачи значительно «продвинулись» на этом пути и начали сами решать, кому жить, а кому умереть. Почти половина из них призналась, что давали больным смертельные дозы лекарств без их согласия.

Очевидно, что древняя клятва Гиппократа, запрещающая убийство, не была обычным «религиозным предрассудком». Она исходила из глубокого понимания искушения, которому подвергаются врачи, обладающие властью над жизнью и смертью.

Сегодня это табу забыто. Избиратели штата Орегон предоставили врачам наряду с правом лечить право убивать. Подобные законопроекты рассматриваются и в других штатах. Верховный Суд США отклонил конституционное права на эвтаназию, однако мрачно заметил, что оставляет за собой право пересмотреть свое решение в зависимости от результатов практического применения эвтаназии.

Вероятно, самая большая трагедия в том, что больные, умоляющие убить себя, страдают не столько от своей болезни, сколько от одиночества и депрессии. Не в смертельной дозе лекарства они нуждаются, а в заботе и сочувствии.

Одобрение самоубийства с помощью врачей свидетельствует не только о кризисе нравственности в медицине, но и о нашей полной неспособности посвятить себя любви и заботе о больных, физически неполноценных и умирающих.

Итак, вопрос об эвтаназии стоит перед всеми нами — родителями и детьми: позволим ли мы врачам избавляться от самых слабых членов общества? Или у нас хватит нравственных сил защитить их?

Как следует из нашего вопроса, сторонники эвтаназии утверждают, что помочь страдающим людям убить себя значит проявить к ним «милосердие», и точно так же рассуждают защитники абортов, доказывающие, что для нежеланных детей смерть — самое настоящее «благо».

В действительности же все это — лишь дешевые эрзацы истинного милосердия. Проще дать безнадежно больному человеку летальную дозу лекарства, чем отнестись к нему с истинным милосердием, т. е. месяцы и даже годы заботиться о больном, чтобы «помочь ему среди страданий увидеть Иисуса», как сказала покойная МатьТереза.

К началу страницы