Тушеные свиные щечки

2 ст. ложки растительного масла

2 ст. ложки сливочного масла

4 свиные щечки

2 крупно порезанные луковицы средней величины

6 очищенных зубчиков чеснока

6 крупно порезанных помидоров сорта «дамские пальчики»

2 веточки свежего розмарина (или 1 ч. ложка сухого)

2 веточки свежего тимьяна (или 1 ч. ложка сухого)

2 лавровых листа

соль и перец по вкусу

2 стакана сухого красного вина

Разогрейте духовку до 160 °C. Поставьте жаропрочную кастрюлю на средний огонь, положите в нее растительное и сливочное масло и нагрейте «почти до дымка». Подрумяньте щечки с двух сторон и пока отложите их. Бросьте в кастрюлю лук и чеснок и обжарьте до легкого золотистого цвета. Добавьте помидоры, травы, соль, перец и готовьте до тех пор, пока помидоры не начнут давать сок, – примерно 2 минуты. Верните в кастрюлю щечки и налейте вино. Дайте закипеть, накройте крышкой и поставьте в духовку. Готовьте приблизительно 3 часа, пока они ни приобретут неземную нежность. У вас должно получиться 4 порции.

Подавайте с полентой или яичной лапшой. Особо чувствительным гостям не рассказывайте, что именно они едят.

Первую щечку Эрон вырезает сам, демонстрируя мне правильную технику, а потом я берусь за нож и без колебаний занимаю его место. Поступив на работу в мясную лавку, я обнаружила, что у меня и в самом деле очень крепкий желудок – гораздо крепче, чем у тех, кто приходит к нам за покупками, и даже чем у некоторых работников. Но сейчас меня кое‑что все‑таки смущает. Поэтому, когда в очередной раз мимо стола проходит Джош, я подзываю его, предварительно убедившись, что Эрона нет поблизости.

– Послушай, срезая щечки, я не могу случайно задеть мозг? Честно говоря, это было бы не слишком приятно. Или там глаз, например?

Джош задумчиво смотрит на свиную голову. Я показываю ему, как, по моему мнению, делая разрез под скулой, я могу задеть нежелательные органы.

– Нет, это вряд ли. – Он качает головой, но, кажется, без особой уверенности.

В лавке полно покупателей: пятница, середина дня – это всегда час пик. Через плечо Джош несколько раз оглядывается на гудящую очередь. У Флейшера не принято особо прогибаться перед клиентами, но все‑таки без нужды мы стараемся их не раздражать: некоторые способны поднять визг на полдня. Джессика уже потеряла счет жалобам от возмущенных мамаш, которые не знали, как объяснить своим малышам жуткое зрелище: здоровые дядьки в белых куртках, взвалив на плечи, таскают из грузовика в магазин туши ободранных баранов с оскаленными зубами, вытаращенными глазами и свисающими наружу языками (все это относится к баранам, а не к мужикам).

– А если все‑таки заденешь, то делай так, – советует Джош почти шепотом, – медленно отложи нож, сними фартук, иди в туалет и там проблюйся.

– Так и сделаю.

Но мозг я так ни разу и не задеваю и довольно скоро становлюсь чемпионом по срезанию свиных щечек. Эта работа доставляет мне какое‑то особое извращенное удовольствие. Мне нравится хватать свиную голову за уши и разворачивать ее мордой к себе. Нравится смотреть, как обнажаются линия челюсти и острые зубы. Нравится, какие аккуратные куски мяса в результате получаются.

– Молодец, – хвалит Эрон, и мне кажется, я вижу, как вращаются у него в голове колесики: он лихорадочно придумывает для меня новое испытание. – Теперь отрежь уши, угостим собак.

– Не вопрос.

Двумя ударами ножа я отсекаю уши, обнажая белые трубочки слуховых проходов.

– Хорошо.

Он уходит на кухню, а я возвращаюсь к более обыденной работе: упаковываю печень и почки в вакуумные мешки, отправляю их в холодильник и разделываю несколько полутуш на отруба. Пока я еще не научилась делать это за минуту двадцать пять, но все равно действую довольно ловко: отделяю плечо от реберной части, корейку от грудинки, пашины и тазобедренной; укладываю все на приспособленную для этого тележку из супермаркета, отчего та приобретает жутковатый вид, и везу в холодильную камеру.

Вскоре возвращается Эрон: у него серьезное непроницаемое лицо, но глаза предательски поблескивают, и я понимаю, что новое испытание готово.

– Так, Джули, я только что поговорил с Джошем, сейчас будем готовить зельц из свиных голов.

– Без проблем.

Я уже знаю, что для этого придется сначала сварить свиную голову, потом ободрать с нее мясо, порубить его, приправить специями и залить все это густым бульоном, который позже превратится в желе. Я действительно не предвижу тут никаких проблем, поскольку мне явно не придется иметь дело с беловатой творожистой массой, находящейся внутри черепной коробки свиньи.

– Что надо делать?

– Сначала головы недельку придется подержать в специальном растворе. Там у раковины стоят большие белые ведра, принеси сюда парочку, и я покажу тебе, как его готовить.

Под руководством Эрона я смешиваю в ведрах воду, соль, яблочный уксус и специи, потом беру первую голову, чтобы положить ее в раствор, и обнаруживаю, что она не влезает в ведро.

– Что ж, значит, придется распилить пополам. Сможешь сама?

– Конечно.

– Тут есть одна тонкость. – (Кто бы сомневался.) – Я тебе покажу.

Эрон тащит одну голову к пиле, встает лицом к зазубренному полотну (а кто‑то говорил мне, что стоять можно только сбоку!), кладет голову макушкой вниз (далеко не на самую плоскую и устойчивую часть!), пастью к себе и наклоняется вперед (наклоняется вперед!), как будто собирается пилить, но вместо этого показывает мне на оскаленную челюсть свиньи.

– Вот эти зубы тверже, чем стальная пила. Поэтому, когда дойдешь до них, придется остановиться, отнести голову на стол и там доделать работу топором. Потому что, если полотно порвется и начнет мотаться по всей комнате, сама понимаешь, что будет.

Я боюсь даже представить себе, что тогда будет, и только киваю:

– Ясно.

– Хорошо. Действуй. А я Посмотрю.

Я уже собираюсь нажать кнопку, когда к нам подлетает возмущенный Джош:

– Вы что, совсем сдурели? Если вы так разрежете череп, то мозг вывалится и испортит нам весь раствор.

– Ничего, Джуль его выковыряет, – объясняет Эрон, и в его голосе не слышно и намека на удовольствие, которое доставляет ему подобная перспектива.

Брови Джоша ползут вверх, и он с сомнением тянет:

– Ну‑у‑у, тогда ладно.

Итак, я включаю пилу, покрепче ухватываюсь за свиные скулы и толкаю голову вперед, изо всех сил стараясь не думать о том, что будет с моим лицом, если я почему‑либо упаду. Я аккуратно распиливаю голову и останавливаюсь в тот самый момент, когда, по моим расчетам, пила приближается к нижней челюсти. На разделочном столе я раздвигаю две половинки, соединенные теперь только передним нёбом да губой.

– Готово.

Распиленная голова – это довольно впечатляющее зрелище: на срезе четко, как на схеме, видны прихотливый изгиб ротовой полости, ряд зубов, невероятно толстый череп (только теперь я понимаю, что никогда не смогла бы проткнуть его и случайно угодить ножом в мозг, а еще вспоминаю слова Ганса о том, что выстрелом из малокалиберного ружья свинью не убьешь, и теперь верю ему) и две половинки мозга, очень маленькие, бледные и влажные, похожие на сидящих в своих раковинах устриц. Эрон еще не успевает ничего подсказать мне, а я уже выковыриваю их сложенными лопаточкой пальцами:

– И это готово.

Эрон смотрит на меня немного растерянно:

– Ну ты даешь…

Я на ладони протягиваю ему мозг:

– Это сохранить или можно выбросить?

– Выбрасывай, – равнодушно говорит он, и я так же равнодушно бросаю мозг в мусорный бак.

Конечно, моя невозмутимость отчасти напускная, но, с другой стороны, я не вижу ничего особенно противного в том, что только что сделала. Мозг оказался аккуратненьким и симпатичным.

– Видишь? Все очень просто. Теперь остается только дорубить ее топором.

Он перекладывает голову поудобнее и показывает мне.

– И помни, что, когда делаешь замах, свободная рука должна быть за спиной, а не где‑нибудь рядом с топором.

Хоть Эрон никак не комментирует мои подвиги, мне кажется, я все‑таки произвела на него впечатление. Не могла не произвести.

Таким образом я обрабатываю все четыре головы: пилю, выковыриваю мозг, разрубаю. Последняя операция дается мне труднее всего. Наверное, по той же причине, по какой мне никогда не удавалось попасть битой по бейсбольному мячу или кием по шару. Топор перерубает кости не за счет остроты лезвия, а благодаря силе удара. Чтобы хорошенько размахнуться, мне приходится закидывать его за голову, а потом надо точно попасть в то место, которое требуется разрубить. Вот совместить силу и точность мне как раз и не удается: либо одно, либо другое. Послушно заложив правую руку за спину, – конечно, гораздо удобнее было бы придерживать ею мясо, но Эрон прав: с моей меткостью лучше держать руку подальше от лезвия, – рублю и промахиваюсь. Еще одна попытка, потом еще. Сначала я орудую топором осторожно, но вскоре начинаю злиться. К счастью, головы можно кромсать сколько угодно – на качество зельца это не повлияет. В конце концов я расчленяю их все, кладу в соляной раствор, закрываю крышкой, фломастером пишу на ней сегодняшнюю дату и отношу ведра в дальний угол холодильной камеры – там они простоят неделю.

После этого в течение нескольких дней Эрон ничем особенным меня не удивляет. Один раз дает попробовать немножко сырого фарша, только что из мясорубки. Себе в рот он тоже кладет кусочек.

– Сладковатый вкус, да?

– Да, но мне нравится.

В другой раз Эрон готовит так называемый стейк «синяк»: моментально обжаривает его на очень сильном огне. Снаружи мясо становится черным как уголь, а внутри еще остается холодным.

– Я как раз такой и люблю, – улыбаюсь я и почти не вру, ну разве что немного преувеличиваю.

Потом приходит время для зельца, часть вторая. Во вторник утром Эрон первым делом достает головы из рассола. Мясо на них побелело, вздулось и издает неаппетитный кислый запах. Мы ставим на плиту нашу самую большую кастрюлю – сантиметров восемьдесят в диаметре (когда она стоит на плите, мне приходится подниматься на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь), наливаем в нее побольше бульона и доводим до кипения. В бульон укладываем половинки голов, и они, жутко усмехаясь оскаленными зубами, смотрят на нас оттуда мутными выпученными глазами. Так они будут вариться до вечера, а перед закрытием Эрон достанет их из кастрюли и разложит на большие подносы, чтобы за ночь остыли.

На следующее утро я начинаю ощипывать с них мясо. Теперь оно отстает совсем легко. Я поднимаю черепные коробки и челюсти, собираю выпавшие зубы и съежившиеся глазные яблоки.

Откровенно говоря, когда я прикасаюсь к глазам, меня немного передергивает, но я скорее умру, чем покажу это Эрону. Он тем временем процеживает остывший бульон через марлю и опять кипятит его. Жидкость становится густой и тягучей, а когда она застынет, получится желе.

К тому времени когда зельц готов, мы уже распродали все мясо четырех последних свинок и даже их уши. Сегодня ожидается новая поставка. Когда свинину наконец привозят, я сразу же берусь за картонные ящики, вытаскиваю из них головы, расставляю на столе и начинаю срезать щечки. К завтрашнему утру нам надо подготовить большой оптовый заказ. Рядом со мной Эрон разделывает полутуши («Уложился в шестьдесят секунд, слышишь, Джош?»).

Я обрабатываю третью голову, когда нож неожиданно соскальзывает и прорывает какой‑то мягкий мешочек, которого в этом месте быть не должно. Наружу прыскает струйка густой жижи, консистенцией и цветом напоминающей пюре из авокадо. Нож, который я в ужасе выдергиваю из разреза, тоже измазан чем‑то зеленым. На несколько секунд я теряю дар речи.

– Я… что… что это… а?

Эрон оглядывается и замирает, как будто увидел хищника, готовящегося к прыжку. Потом преувеличенно ровным голосом произносит:

– Выброси эту голову немедленно. Потом иди вымой руки и нож.

У меня из горла вырывается какой‑то тонкий писк, а нож со стуком падает на стол.

– А что это?

– Просто инфицированная гланда или… Иди выброси это поскорее.

Я так и делаю, потом бегу к раковине, долго мою нож и руки щеткой, мылом и обжигающе горячей водой и никак не могу справиться с судорожной икотой.

Когда я возвращаюсь к столу, Эрон уже смеется.

– Ты завизжала, как маленькая девочка, Джуль!

– Да брось ты. Ты сам испугался.

По его тону я понимаю, что, поддразнивая меня, он просто пытается скрыть собственное отвращение, и мне это нравится.

– Ик… ик…

– Иди ты!