Ошибка гегеля и противоречие Маркса

Заслуги Гегеля и немецкого идеализма в анализе основных категорий духовной культуры, личности и свободы совершенно несомненны. Однако это не делает нас гегельянцами: существует один пункт, в котором весь этот классический идеализм остается принципиально неправым: низшие ступени подчинены высшим, но не всецело. Дух не имеет абсолютного господства над подчиненной ему материей. Его «снятие», формирование, одухотворение, его поднятие низших ступеней на высшие — не абсолютно: низшие закономерности продолжают действовать самостоятельно, далеко не всегда подчиняясь высшим и на каждом шагу их нарушая. Так, инстинкты, страсти, бессознательное влечение далеко не всегда подчиняются разумному сознанию, духовным суждениям оценки, основным целям духовной культуры. Индивидуальные и классовые интересы далеко не всегда подчиняются «передовым идеям», высшим идеалам социальной политики и справедливости. Такое соотношение мы встречаем на всех ступенях бытия: бессознательная жизнь души далеко не всегда подчиняется сознанию; органические процессы в существе человека далеко не всегда подчиняются его разумным желаниям и гигиеническим велениям. Наконец, даже в пределах организма низшие функции часто ведут самостоятельное существование, нарушая подчинение высшим функциям и вступая с ними в конфликт. Даже физико-химические процессы, так прекрасно используемые организмом во всех его биологических функциях, далеко не всегда остаются послушными. Напротив, они ведут свое автономное существование совершенно индифферентно к задачам и целям органической жизни, а потому часто игрою своих случайных сил угрожают органической жизни, ее отравляют и разрушают.

Такое соотношение ступеней мы встречаем во всех сферах бытия: высшая ступень постоянно борется с низшей. Человек постоянно борется с природой и даже со своей собственной природой. Всюду и везде в соотношении ступеней существует иррациональное, существует досадное неподчинение низших ступеней высшим, существует сфера «случая», и вся культура и цивилизация есть, в сущности, борьба с автономной игрой природных сил, со случаем. Этот иррационализм в общей структуре бытия был непонят и недооценен Гегелем: не в том ошибка идеализма, что он не видит того, что материя есть первое условие всякого духовного творчества; его ошибка состоит в том, что он не видит иррационального сопротивления материи, которое Платон считал источником зла.

Для Гегеля дух всецело «снимает» материю, т. е. вбирает ее в себя, всецело преображает и формирует, всецело одухотворяет. Таким образом, последней реальностью остается Абсолютный Дух, мировой разум, полная рационализация всего существующего («все действительное разумно и все разумное действительно»^16*). Что касается всего того, что иррационально и случайно, то оно не существенно, не стоит внимания или, в конце концов, в силу «лукавства разума» (List der Vernunft)^17* ему же принуждено служить и подчиняться.

Это «лукавство разума», выражающее собою своеобразный оптимизм Гегеля и его уверенность, что Провидение в конце концов умеет использовать для себя все случайные индивидуальные своекорыстные и греховные побуждения человека, имеет своим антиподом пессимизм Маркса и скептицизм современной психологии бессознательного, который «лукавству мирового разума» противопоставляет аналогичное и конкурирующее с ним лукавство инстинктов и бессознательных влечений. Если первое состоит в том, что игра личных целей и стремлений, сама того не подозревая, осуществляет в истории народов высшие цели мирового разума, то второе состоит в том, что инстинкты, влечения и интересы с поразительным лукавством и лицемерием умеют прикрываться высшими духовными целями, велениями разума, императивами морали.

Здесь существует любопытная аналогия между стремлением Маркса открывать во всякой «идеологии» своекорыстный классовый интерес — и методом современной психологии бессознательного; последняя тоже утверждает, что сознательные идеи часто скрывают за собою и маскируют подсознательные влечения и инстинкты, в которых человек не хочет себе сознаться. Если следовать этому методу заподозривания и разоблачения скрытых мотивов, нетрудно открыть, что за диалектикой «отрицания отрицания» скрывается риторика «экспроприации экспроприаторов», а за этой последней скрывается «грабь награбленное»^18*, иначе говоря, атавистический массовый инстинкт грабежа и убийства. Современный психоанализ легко может показать, какие индивидуальные и массовые комплексы скрываются за этой революционно-пролетарской идеологией: это, прежде всего, комплекс неполноценности (Minderwertigkeitskomplex), жажда отмщения и жажда власти. («Кто был ничем, тот станет всем!»^19*)

Маркс, однако, никогда не применяет этого метода к самому себе и своей идеологии. Он релятивизирует и заподазривает все «идеологии», за исключением своей собственной (подобно тому, как он прилагал моральное суждение и осуждение ко всем, кроме самого себя). Пролетарская идеология объявляется единственно истинной и абсолютной. На ней диалектика материализма кончается, «отрицание» умолкает и насильственно

подавляется, история мысли останавливается. Однако последовательная диалектика должна была бы признать относительность пролетарской идеологии: вся она имеет значение лишь как выражение интересов одного класса в одну историческую (капиталистическую) эпоху. С уничтожением капитализма и, следовательно, пролетарского класса, вся его идеология и весь марксизм должны терять ценность и значение и из этого отрицания должна родиться какая-то другая, совершенно новая идеология. Если идеологией пролетариата был материализм, то этой новой идеологией должно быть отрицание материализма.

Подлинная диалектика вскрывает здесь одно из фундаментальных противоречий марксизма, которое можно формулировать так:

— или все «идеологии» суть лишь замаскированные интересы, идея абсолютной правды и справедливости есть фикция — и тогда идеология марксизма не объективная истина, а лишь преходящее выражение интересов одного класса в одну историческую эпоху;

— или же напротив: марксизм есть объективная истина, пролетариат не просто защищает свои интересы (как то делает буржуазная и всякая иная идеология), но осуществляет идею правды и справедливости в истории — и тогда эта идея правды и справедливости не есть фикция, тогда идея движет историей и тогда прав Гегель в своем «объективном идеализме».

Отрицание вечных истин, вечных принципов правды и справедливости, о котором так яростно кричит марксизм, в конце концов не удается: оно уничтожает само себя. Несмотря на свой имморализм, Маркс непрерывно морализирует (см. выше, гл. 22, с. 248) и в своих моральных суждениях и осуждениях признает и утверждает единый абсолютный принцип этики, притом годный «для всех времен и народов» — это принцип отрицания эксплуатации: эксплуатация есть зло всегда и везде, в рабовладельческом строе, в феодальном и, наконец, в капиталистическом; ее противоположность — свободное взаимодействие без угнетения — есть искомое добро везде и всегда. Эта идея дает смысл борьбе классов, это она дает правду одному классу перед другим, дает свою санкцию пролетариату, как избранному народу (в абсолютной правоте которого Маркс никогда не сомневался), это она ведет к мессианскому идеалу всемирного коммунизма, это она движет историей.

«Абсолютная идея» Гегеля торжествует — его диалектика сильнее. «История есть прогресс в сознании свободы». Против этого афоризма Гегеля Маркс ничего не может сказать. История есть проявление творческого духа. История и материализм — две вещи несовместные.

Все попытки исправить Гегеля, повернуть его вверх ногами, использовать его диалектику для целей «материализма» кончаются у Маркса самой позорной неудачей. Всякая «академия марксизма», способная к настоящей диалектике, непременно придет назад к Гегелю или, вернее сказать, вперед к Гегелю и к его философии духа. Маркс и Энгельс исправляют и извращают у Гегеля то, что как раз является верным и ценным: его философию духа, как основу понимания культуры и истории.

Недостаточность и ущербность системы Гегеля состоит, как мы видели, в его абсолютном рационализме и интеллектуализме, в том, что он признает всесильность «сознания», понятия, идеи. Эпоха Гегеля не подозревала о существовании бессознательного в психологии и игнорировала иррациональное в знании, бытии и творчестве. Этого недостатка ни Маркс, ни Энгельс заметить не могли, ибо сами были интеллектуалистами и рационалистами, считали материю абсолютно познаваемой и верили во всемогущество науки.

Современная философия ставит огромную проблему иррационального и бессознательного, которая уводит нас от метафизической системы абсолютного Духа Гегеля, но она нисколько не уничтожает иерархической системы ступеней бытия, не уничтожает понятия «снятия» и не уничтожает высшего и доминирующего положения Духа, который предполагает и в каком-то смысле содержит в себе все ступени бытия (в своем познании, в своей онтологической обусловленности и в своем действии). Пусть дух не всесилен, но он все же доминирует и подчиняет себе психику, органическую и неорганическую природу, ибо если бы он не доминировал и не формировал материю, то его бы просто не существовало: не существовало бы техники, цивилизации, хозяйства, права, науки, культуры, вообще творчества. То же самое соображение имеет место по отношению ко всем другим ступеням бытия: если бы организм совсем не умел вбирать в себя («снимать») и использовать неорганическую материю, то организм вообще бы не существовал, а существовала бы одна неорганическая материя⁵.

⁴ И всякая неудача организма в смысле формирования материи, в смысле организованного «обмена веществ» кончается смертью, т. е. ниспадением на низшую ступень неорганического бытия.

Если современная аналитическая психология показывает, что бессознательное не всегда подчиняется сознанию, то это делается не для того, чтобы дискредитировать сознание и отказаться от его доминирующей роли, но, наоборот, для того, чтобы посредством научного проникновения в ранее неведомую область дать сознанию большую сферу свободы и власти. Бессознательное действительно обладает огромной властью в индивидуальной и массовой психологии, властью, о которой мы раньше не подозревали, оно даже часто подчиняет себе сознание, прикрывается его «идеологией», пользуется его диалектикой. И все же как раз открытие бессознательного составляет величайшее завоевание духа, ибо он освобождается при помощи понимания своей зависимости, своей подчиненности «автономным комплексам», которую он ранее не сознавал. Аналитическая психология есть своеобразная психотехника, научное открытие и техническое изобретение творческого духа.

Аналогично этому, разоблачение «идеологий» у Маркса и сведение их к замаскированным интересам отнюдь не означает дискредитирования объективно верных идей, не означает релятивизма, сводящего все идеи к материальным интересам. Наоборот, оно означает противопоставление «идеологий», выражающих корыстные интересы одного класса, и «идей», выражающих идеал бесклассового общества и осуждающих эксплуатацию. Только последние получают название «передовых» и противопоставляются «вульгарному материализму» («Диамат», с. 16).

Однако что означает «вперед» и что означает «назад»? Для этого надо дать направление. И направление дается идеей, выражающей конечную цель бесклассового коммунистического общества. Признание такой ведущей идеи устраняет всякий «вульгарный материализм» и восстанавливает признание творческого духа как единства познания и воли.