Оливер

Есть только одна страница в книге, на которой я один, где нет никого из других персонажей, на которой только я должен что— то делать или говорить.
Я там я иногда испытываю, свои границы до того как читатель начинает читать.
Например, я пою во все горло.
Или вместо того, чтобы забираться по скале, сижу на земле до последнего момента, пока книга не затаскивает меня в самый последний момент на утес.
Иногда я пытаюсь попасть на край утеса, туда, где можно прыгнуть со скалы, так как кто— то согнул страницу много лет назад.
При случае я забираюсь на самую высокую точку, чтобы заглянуть за край иллюстрации в расплывчатый мир.
Все это не имеет никакого смысла, так как никто не замечает, что я делаю, и почему меня каждый раз затаскивает в водоворот сказки.
До сегодняшнего дня.
Как только я заметил, что Делайла увидела шахматную доску на песке, которая вообще не упоминается в истории, я задумался, могла ли она быть той самой, которая...
Той самой, которая могла замечать вещи, которые не являлись частью истории.
Прежде всего, меня.
По меньшей мере, я не мог позволить упустить это мгновение и не попробовать. Поэтому я нацарапал "Помоги мне" на скале, и она увидела это. Я совершенно уверен, что она видела.
Я цепляюсь за скалу и перестаю дышать, так как боюсь, что она просто перевернет страницу также, как и другие.
Но она этого не делает.
— Как? — спрашивает она, и я медленно поворачиваюсь так, чтобы посмотреть прямо на нее.
Я откашливаюсь и пытаюсь громко говорить. Проходит вечность пока мой голос доносится до читателя, и разговор стоит огромной концентрации для кого— то, кто не приучен к этому.
— Ты можешь... можешь меня слышать? — спрашиваю я.

Она дышит с трудом. — Ты — англичанин?
— Прости?
— У тебя акцент, — говорит он. — Я никогда не слышала акцент во время чтения... — внезапно ее глаза
расширяются. — О святые небеса! Я схожу с ума. Книга не только меняется, она еще и говорит со мной...
— Нет, это я тот, кто разговаривает... — мое сердце неистовствует, и все мысли в голове перемешиваются. Эта девочка, эта Делайла, только что ответила на мой вопрос. Она услышала меня.
Она делает глубокий воздух. — Прекрасно, Делайла, теперь возьми себя в руки. Наверное, у тебя температура. Надо принять пару таблеток парацетамола, и все пройдет... — она хочет закрыть книгу, и я кричу, собрав все свои силы.
— Нет! Не делай этого!
— Ты не понимаешь этого, — говорит она. Ее щеки краснеют, а взгляд становится диким. — Персонажи из книг не реальные, — она ударяет себя по лбу. — Почему я вообще говорю все это вслух?
— Потому что я довольно реальный, — умоляю я. — Такой же реальный как и ты, — я встречаюсь с ней взглядом. — И ты единственная читательница, которая заметила это.
Затем Делайла слегка приоткрывает губы. Я замечаю, что ловлю себя на мыслях об этих губах, какие они мягкие и сладкие и гораздо более достойные для поцелуев, чем у Серафимы.
Она отклоняется назад, так что я могу рассмотреть не только лицо, но и ее темные волосы, розовую рубашку и страх.
— Пожалуйста, — говорю тихо я. — Дай же мне шанс.
Я замечаю, что она не может решить, захлопнуть ли ей книгу или просто слушать. Поэтому я прыгаю с края скалы вниз.
— Как ты это сделал? — пыхтит она затаив дыхание.
— Где твои батарейки?
— Батарейки? Что это такое? — говорю я и с трудом поднимаюсь на ноги.
— Ты двигаешься, — обвиняюще говорит она и указывает на меня пальцем.
— Ты тоже, — отвечаю я и решаю сделать маленький тест, бегу в бок к краю, чтобы сделать там сальто. — Ты видела это?
— Да, но...
— А как тебе это? — я держусь за утес и забираюсь наверх как обезьяна. Наверху раскачиваюсь, прыгаю и обвиваю руками крючок буквы "у".
А потом начинаю раскачиваться туда— сюда.
— А сейчас ты продолжаешь это делать, — говорит Делайла.
Я улыбаюсь. — Окажи мне любезность, — прошу я.
— Могла бы ты повернуть книгу на бок?
Она делает это, и я отпускаю руки, так что с легкой проворностью приземляюсь на длинном краю страницы, и спускаюсь вниз по иллюстрации.
— Не понимаю, — шепчет Делайла и снова ставит книгу прямо. — Как ты двигаешься?
— Я думаю, также как и ты.
Медленно она поднимает руку над книгой. — Сколько пальцев?
— Три.
— Ты тоже можешь меня видеть?
— Я всегда мог тебя видеть, — говорю я. — Довольно приятный вид.
Я наблюдаю, как она становится красной.
— Я уже прочитала сотни книг. Почему ничего подобного не происходило раньше? — спрашивает она.
— Пожалуй, я не такой как большинство персонажей, — говорю медленно я. — Все другие очевидно вполне довольны тем, как протекает их жизнь, и просто делают то, что от них требуется. Я никогда не подходил этому. Я постоянно задавался вопросом, как это быть кем— то... другим.
Глаза Делайлы становятся круглым. — Я тоже постоянно спрашиваю себя об этом.
С сияющим выражением лица я улыбаюсь ей. — Видишь, как у нас много общего.
Она натягивает гримасу. — Да. Например, я разговариваю с книгой, а ты убежден, что ты живой. Мы оба сумасшедшие.
— Или просто видим больше других...
— Возможно, я съела что— то неправильное, — предполагает Делайла, встает и мечется по кругу. — Вероятно, апельсиновый сок пропал или я приняла слишком много таблеток с витаминами и теперь страдаю от галлюцинаций...
— Только не снова, — вздыхаю я. – Разве мы только что установили, что я не плод твоего воображения?
— Ты просто не можешь быть настоящим, — шепчет Делайла.
— А почему бы и нет? Ты, правда, веришь, что истории существуют только тогда, когда ее читают?
— Хм, — говорит Делайла. — Хм, да.
Я упираю руки в бока.
— Если ты вечером идешь спать, ты же не перестаешь существовать?
— Конечно, нет...
— И откуда ты знаешь, что сама не являешься частью какой— нибудь книги? То, что как раз кто— нибудь сейчас не читает твою историю?
Она смотрит на меня и щурит глаза, пока до нее постепенно доходит, что это значит. — Но ты же — часть сказки.
— Именно. Часть сказки. А это значит, что я — что— то большее, чем может уловить глаз читателя. Ты задумывалась когда— нибудь над тем, что, возможно, за тем, что ты видишь, скрывается намного больше? Возьмем, к примеру, Сокса. Да, пожалуй, лучше Сокса. Он на самом деле никакой не бесстрашный конь, а впечатлительная девчонка. А Раскуллио, собственно, очень приветливый парень! Он собирает бабочек и с особой страстью выпекает пироги в свободное время! А Серафима...
— Я всегда мечтала, стать Серафимой... — вздыхает Делайла.

— Тогда тебе, вероятно, стоит пересмотреть свои жизненные цели. У нее мозг как у морского огурца, — раздражаюсь я.
Я замечаю, что мне слишком сильно нравится эта девочка. Не только, потому, что она так красива, что слова путаются у меня в голове, но и потому что во время нашего разговора у меня появляется чувство, как будто мы знаем друг друга всю нашу жизнь.
С ней я могу беседовать так же непринужденно, как и с Фрампом. И через некоторое время, я понимаю, что нашел хорошего друга.
— Могу я спросить? — прошу я. — Почему ты читаешь эту книгу снова и снова?
— Хм... я не знаю точно, — признается Делайла. — Из— за этой единственной строчки, я ценю ее. "Расти без отца", — она отводит взгляд. — Мне нравится думать, что кто— то другой еще знает, каково это.
Я испытываю легкий укол, когда мне становится ясно, что она в реальной жизни вытерпела, ставит все в тень, что я пережил в сказке. В конце концов, я никогда не виделся с королем Морисом, для меня он — обычное имя на бумаге.
Делайла вытирает рукой глаза.
— Ну, собственно, я не имею права сетовать. У многих детей вообще нет никого, кто бы заботился о них. И моя мама отличная. Она любит меня до сумасшествия. Она бы все для меня сделала.
— Но она не хочет, чтобы ты читала эту книгу, несмотря на то, что она делает тебя счастливой, — хмурю я лоб.
Делайла смотрит на меня непонимающим взглядом. — Ах это, нет, — говорит она пожимая плечами. — Она просто считает, что я вообще слишком много читаю. Ей хочется, чтобы я больше бывала на улице.
— Можно кое— что у тебя спросить?— осведомляюсь я. — Почему ты читаешь книги, когда можешь переживать тысячи приключений там снаружи каждый день?
— Так как с книгой можно быть уверенной, что все останется, так как есть. Все другое меняется, когда этого меньше всего ждут, — с горечью в голосе отвечает она. — Семьи распадаются, и ничто не вечно. В книгах всегда знаешь, что произойдет дальше. Там нет никаких неожиданностей.
— И почему ты считаешь, что это хорошо?
— Ты должен лучше понимать, почему я не очень люблю рисковать...
Я кривлю лицо. — Это просто моя роль, которую я играю в истории. Если бы у меня была возможность, я бы отдал все, чтобы не знать, что случится утром.

— Люди в реальном мире совершили бы убийство ради счастливого конца, и ты хочешь просто так отказаться от этого?
Я отвожу взгляд. — О счастливом конце, пожалуй, не может быть и речи, когда снова и снова возвращаешься в начало. Я никогда не переживал то, что происходит после счастливого конца.
Внезапно я слышу еще один голос из другого мира.
— Делайла МакФи, почему ты не в классе?
— Что такое класс? — спрашиваю я.
— Заткнись! — говорит она сквозь зубы.
— Простите, мисс МакФи, я правильно вас понял? Вы только что сказали, что я должен закрыть рот?
— Нет, мистер Фарнсворт. Я никогда не говорила ничего подобного, мистер Фарнсворт...
— Но только что сказала, — говорю я ухмыляясь.
Она сразу же захлопывает книгу.
Совершенно темно. В этот раз я не был готов. Я слышу, как другие персонажи выбираются из своих декораций, чтобы проследовать, друг за другом с удовольствием проводить свободное время, но я только прищуриваю глаза и жду.
И действительно, совсем скоро книга снова открывается.
— Теперь слушай, — соплю я. — Это крайне не вежливо, заканчивать беседу, совершенно не попрощавшись. Ты должна извиниться и сейчас же.
Она сопит в ответ. — Сначала извинись ты! Чего ты хотел добиться? Например, чтобы меня оставили после уроков?
Не имею ни малейшего представления, что это такое. Но я очень хорошо знаю, что никто никогда не решался разговаривать со мной во время того, как книга была открыта.
Я же все— таки принц. Но этой девочке, кажется, совершенно плевать на это.
Но вместо того, чтобы рассердиться, мне стало любопытно.
— Что значит "остаться после уроков"?
— Это... не важно, — говорит она. — Послушай, ты не можешь просто разговаривать, когда другие люди рядом.
— Поверь мне, они не услышат меня. Никто не слышит меня.
— Нда, но они слышат меня, и нормальные люди не разговаривают с книгами.
Я ухмыляюсь. — В таком случае я рад, что ты ненормальная.
— Ты просто не понимаешь. Разговаривать громко с несуществующими персонажами — только вершина айсберга.
— Вершина айсберга?
— Нда, — говорит она. — Тебе же нравится быть реальным, но ты прячешься в книге.
— Именно поэтому мне нужна твоя помощь.
— Я не понимаю...
Очень спокойно я смотрю в медово— коричневые глаза.
— Я хочу, чтобы ты вытащила меня отсюда.