Глава 8. О Делайле Макфи мне известно следующее: Она грызет ногти, когда нервничает

Оливер

О Делайле Макфи мне известно следующее: Она грызет ногти, когда нервничает.
Она фальшиво поет. Она так странно подчеркивает некоторые слова своим необычным акцентом, хотя, может быть, это я произношу их не правильно.
У нее невероятно завораживающие глаза, как будто ей совсем не нужны слова, потому, что все что она чувствует, написано в ее глазах
— Ты меня не слушаешь, — жалуется Делайла.

После нескольких часов разлуки мы, наконец, снова вместе. Ее немного трудно понимать, потому что из этого чудоящика, который она называет радио, гремит музыка, так она надеется, что ее мать нас не услышит, если мы будем громко разговаривать.
За плечами Делайлы видна знакомая обстановка ее спальни— розовые стены, розовые абажуры, все розовое.
Краем глаза я вижу плюшевую подушку, отделанную бахромой. И конечно же она тоже розовая.
— Потому что ты приводишь меня в замешательство—, отвечаю я.
— Я же просто здесь сижу и разговариваю с тобой!
— Вот именно, — отвечаю я и улыбаюсь.
Мне нравится, что она краснеет, когда я ей вот так улыбаюсь. Тоже самое происходит, когда я улыбаюсь Серафиме, но у нее это получается далеко не так очаровательно. Интересно, правда?
Я наблюдаю за ресницами Делайлы, которые отбрасывают тени на ее щеки. В то время как она болтает сама с собой, я думаю о том, какого цвета ее волосы — полированной древесины или скорее молочного шоколада.
— Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь себя запертым, — говорит Делайла. — Но лучше быть взаперти, но живым— что бы это не означало в книжном мире— чем свободным, но мертвым.
Определенно древесина или может быть орех.
— Если даже такое простое существо как паук не может выбраться из книги, то, как это может получиться у человека? И что если я заберу тебя из книги, а ты окажешься всего лишь... словом?
Она встает с кровати и начинает ходить с книгой взад вперед по комнате.
С этого ракурса я могу лучше разглядеть помещение сзади нее: зеркало, в раму которого воткнуты фотографии Делайлы и той девушки, с которой она разговаривала сегодня, Делайлы на вершине горы с широко распростертыми руками, Делайлы и ее матери, корчащих гримасы.
Если я когда-нибудь выберусь из этой книги, то первое что я сделаю, это стащу одну из этих фотографий, чтобы всегда иметь ее при себе.
И я еще кое- что я могу сейчас разглядеть: ее странную одежду, своего рода голубые брюки с различными прорезями и дырками, показывающими всю ее фигуру. Вещь так ее облегает, что кажется, как-будто на ней практически ничего не надето.
— Почему ты не надела платье? - вырвалось у меня.
Делайла останавливается и смотрит мне в лицо.
— Что ты сказал? Это что еще такое?
— Твое облачение неприлично!
Она фыркает. — Это намного приличней того, что носят девушки в моей школе. Расслабься Оливер, это всего лишь джинсы.
Я уже видел читателей в странных одеяниях, но они, как правило, так близко наклоняются над страницей, что я до сих пор не замечал различий между моей и их одеждой. У Делайлы же они явно бросаются в глаза.
— Как я уже сказала, я бы и правда рада тебе помочь. Но я весь день раздумывала о тебе- поверь, я только о тебе и думала...
Услышав это, я ухмыляюсь.
— И я пришла к выводу, что не прощу себе, если тебя из- за этого убью.
Я вскинул голову.
— Убить меня? На кой черт тебе это делать?
— Оливер, ты вообще слушал? Я не могу рисковать, чтобы с тобой произошло тоже самое, что и с пауком. Она садится и пристально смотрит на колени.
— Я же только что нашел тебя. Я не могу потерять тебя снова.
В сказке мне вообще никогда не приходила мысль о смерти. Я знаю, что морские нимфы не дадут мне утонуть. Знаю, что всегда одолею дракона. Знаю, что побеждаю каждый раз над Раскуллио.
Но в этом другом мире все совершенно не так. Там нет второго шанса. Там смерть — это что-то реальное.
Понимание, что я лучше бы умер, чем, вероятно, никогда по настоящему не поцелую Делайлу МакФи, врывается в меня как удар.
Возможно, я никогда не умирал в сказке потому, что никогда не имел чего-то, ради чего стоило бы умереть.
— Нам просто нужно придумать другой способ побега, — предлагаю я. — Определенно есть другой путь.
Я слышу, как мама Делайлы кричит ее имя, и внезапно книга захлопывается. В надежде, что Делайла сейчас вернется, я жду некоторое время.
Она делает это и открывает книгу снова на сорок третьей странице.
— Мне очень жаль, — объясняет она. Она проносится через комнату и хватает рюкзак, в который запихивает полотенце. — Мне нужно на тренировку по плаванию.
— Я уверен, ты скоро выучишь хитрый прием, — отвечаю я. — У меня это так было.
— Я уже могу плавать, — возражает Делайла. — Так называется вид спорта, и он доставляет удовольствие.
Но если в комплексном плавании всегда оказываться последней как я, это дается немного сложно, получать
от этого удовольствие.
— Почему тогда ты делаешь это?
— Моя мама считает, что это поможет мне лучше интегрироваться.
— Скажи ей просто, что хотела бы прекратить тренироваться.
Она останавливается и смотрит на меня. — Почему ты не говоришь своей маме твое мнение, если она осложняет твою жизнь?
— Это совершенно другое. Я так написан.
— В одном ты можешь мне поверить, — говорит Делайла. — Быть подростком не очень сильно отличается от того, чтобы быть частью истории, которую выдумал кто-то другой. Всегда есть кто-нибудь, кто считает, что знает все лучше чем ты.
Я дарю ей мою очаровывающую улыбку.
— Ты могла бы вместо этого остаться со мной.
— Я бы хотела, — вздыхает Делайла. — Но этого не произойдет.

— Тогда возьми меня с собой.
— Книги и вода не совместимы.
— ДЕЛАЙЛА! — снова с заднего плана гремит голос ее матери.
И так она закрывает книгу, на этот раз более аккуратно, и покидает меня.
Я сажусь в углу сорок третьей страницы и сразу же начинаю скучать по ней, когда королева Морин проходит через край страницы. Так происходит, если книгу закрыли,
каждый из нас может гулять везде, нет никакого личного пространства. — Ой, мне ужасно жаль! — говорит она и разворачивается, чтобы уйти. — Я не знала, что кто-то есть на этой странице!
— Нет, нет, — говорю я и встаю. — Все в порядке.
Королева Морин, конечно, не моя настоящая мама. Собственно, автор, написав эту историю, подарила всем нам жизнь. Но, как известно два актера, которые давно играют роль, Морин и я понимаем очень хорошо друг друга и идентифицируем нас с нашими персонажами, что она уже почти исполняет роль моей матери за пределами этой книги.
Мне нравится, что она всегда, когда она в настроении печь, приносит для меня из кухни замка имбирное печенье. И время от времени я прихожу к ней за советом, если поспорил с Фрампом или Серафима сотворила себе иллюзию так, что преследует меня постоянно в наше свободное время. Я ценю советы Морин.

Я считаю, что так мой персонаж смешивается с настоящим я.
— У тебя есть немного времени? — спрашиваю я.
— Конечно, — она подходит ко мне и садится рядом со мной на маленькую скалистую глыбу. — Ты выглядишь так, как будто хочешь разбежаться и врезаться в стену.
Я извергаю воздух. — Я просто ужасно разочарован.
— Кто же тебе так насолил? — спрашивает она и поднимает при этом одну бровь.
— Если мы только выдуманные, наши чувства вообще могут быть настоящими?
— Ах, дорогой! — начинает Маурин. — Так кого- то сегодня потянуло на философские темы...
— Я серьезно, — перебиваю я ее. — Откуда я должен знать, что должен испытывать, когда люблю?
— Ох, ты боже, пожалуйста, не говори мне, что ты втрескался в эту нелепую принцессу...
— В Серафиму? — дрожу я. — Нет.
Глаза Морин начинают светиться. — Это Эмбер верно? Я видела, как она украдкой пожирала тебя своими крохотными глазками.
— Я не влюблен в фею...
— Ну не в Кук же?
— Кук? Она в два раза старше меня...
Морин хмурит лоб. — Одна из морских нимф? Я должна предупредить, ваши свидания будут довольно мокрыми...
— Она не из книги, — отвечаю я.
Морин удивленно моргает. — Ага. Ну, тогда, мой мальчик, я не могу тебе с этим помочь.
— Она не похожа ни на кого из тех, кого я знаю. Я скучаю по ней, если ее нет рядом. А если она открывает книгу, и я вижу ее лицо, едва могу открыть рот, не говоря уже о том, что мой текст обрушивается на меня. — Я пытаюсь попробовать слова на вкус. — Мне кажется, я влюблен в нее. Но как я могу быть в этом уверен? Единственная любовь, которую я знаю, была написана для меня.
— О, дорогой мой, именно это и есть любовь.
Сила, которая больше нас с тобой и которая заставляет нас тянуться к совершенно особенному человеку.
Морин говорит так, как будто точно знает, о чем идет речь. Как будто она сама пережила то, что я чувствую теперь.
— Я думаю, ты правда любила Мориса, — говорю я.
Она смеется.
— Сокровище мое, он не больше чем воспоминание.
Я прижимаю пальцы к вискам. Все так запутанно, что реально, что на самом деле фикция?
В сказке я влюбляюсь в Серафиму, но то, что я испытываю рядом с ней, совершенно не похоже на те чувства, когда рядом Делайла.
С Серафимой я делаю вид, как будто влюблен. С Делайлой все по новому, в цветных тонах и непредсказуемо. — Откуда ты тогда знаешь, что такое любовь?
— Из историй, которые написаны о любви, рассказанные людьми, которую он испытали. В пещере Раскуллио есть пещера с огромным количеством книг
о персонажах, которых нет в нашей истории, но все равно они похожи друг на друга.
Ромео и Джульетта, Красавица и Чудовище, Хитклифф и Кэтрин.
— Кто они такие?
Морин пожимает плечами. — Я не знаю, на наш автор написала их имена на нашей книге, которые стоят на иллюстрации на тридцать шестой странице. Пару из них я прочитала, в свободное время. Ты знаешь, что все, что возникает в голове у автора, может осуществиться в книге, даже если это совершенно не настоящая история.
Это верно. Мир, в котором мы живем, выходит за границы сказки, она такая же большая как фантазия женщины, которая сотворила нас. Поэтому Фрамп и я могу играть в шахматы, а капитан Краббе охотно выдумывает кроссворды.
Как будто автор, придумала помещение в которых мы живем, очень точно и нарисовала вплоть до мельчайших подробностей. Кухня замка, например, полностью оснащена зерном, мукой и посудой, даже если Кук в сказке
в действительности не печет. Поэтому Морин проводит свое свободное время с кулинарными книгами и готовит для нас пироги, паштет и кексы.
— Могу я еще кое, что у тебя спросить? — я поворачиваюсь к Морин. — Морис для тебя просто воспоминание, это я знаю. Но все таки он отправился туда,чтобы спасти тебя, и в результате, навсегда покинул тебя. Стоит ли на самом деле умереть ради того, кого любишь?

Она раздумывает некоторое время над этим. — Это не правильный вопрос, Оливер. Ты должен спросить себя, можешь ли ты без нее жить?
Фрумп созвал всех сказочных персонажей на встречу, поэтому мы все собрались на последней странице истории, на пляже вечности. Он стоит на задних лапах на древесном пне и обращается к толпе.
— Друзья, в последнее время я обратил внимание на то, — начинает он-он и правда самый лучший оратор из всех нас, — что мы не справляемся с работой.
— Не справляться — это моя работа, — замечает дракон Пиро, который надо признать здорово выглядит со своими новенькими огненно-красными резинками на брекетах верхней челюсти.
— Так написано на странице 40.
— Я имею в виду в переносном смысле, — говорит Фрумп. — Большинство из нас почти не появляются, потому что читатель видимо зафиксирован на какой-то определенной странице.

Я цепенею сидя на своем месте, прислонившись спиной к пальме.
— А именно на странице 43, — добавляет Фрумп и переводит взгляд на меня.
Я прыскаю со смеху.
— Н-да, — выпаливаю я,— в этом нужно разобраться.
— Оливер, ты можешь представить себе какую-нибудь причину, по которой читатель игнорирует остальную часть истории?
— Это, наверное, просто совпадение, — запинаюсь я. — Может она просто интересуется скалолазанием?
— Она?, — спрашивает Раскуллио и наморщив лоб делает шаг вперед.— Откуда ты знаешь, что это Она?
Я тяжело глотаю. — Я сказал "она"? Это было просто предположение, — объясняю я, пожав плечами.
— В конце концов, нашу книгу читают в основном маленькие девочки.
— Именно к этому я и веду, — объясняет Фрамп.
— Поэтому я думаю, мы должны предпринять какие-то действия. Когда книга откроется в следующий раз, мы покажемся читателю на глаза.
— Ну, тогда удачи с этим, — бормочу я.
— Что это значит, Оливер?
Я откашливаюсь. — У меня просто першит в горле.
— Итак, как сказано, морские нимфы, становитесь страшными! Детям должны сниться кошмарные сны! А, тролли, кидайте Оливера на землю, когда он будет пересекать мост. И Раскуллио, если ты подвесишь Оливера в двадцати метрах над землей...
— Эй, подожди-ка! — перебиваю я его. — Почему меня?
— У тебя, кажется, все просто великолепно, — жалуется Серафима. — В то время как я не произнесла ни единого слова уже несколько дней...
— Серебристая полоса на горизонте, — тихо говорю я.
— Вы совершенно правы, — соглашается усердно Фрамп, но это скорее похоже на лай. — Кто— то как вы, принцесса, с таким прекрасным голосом, должны говорить так часто...
Но он мог бы сэкономить на лести. Серафима обращается с Фрампом как с воздухом, и просто садится рядом со мной на песок. Затем, перебирая пальцами, поднимается по моей руке так, что сне становится щекотно.
— Олли, — мурлыкает она. — Мне правда не хватает тебя. Что если мы пойдем на страницу шестьдесят и еще раз прорепетируем наш поцелуй.
— Эм, я обещал Морин помочь на кухне, — отвечаю я.
Она вздыхает. — Как хочешь, — а затем смотрит на Фрампа. — Так мы закончили? Я должна немного вздремнуть. Мне нужен сон для красоты.
— Если вы позволите мне заметить, миледи, ничто не может сделать вас еще прекраснее, чем вы сейчас, — возражает Фрамп.
Кери, морская нимфа, закатывает глаза.
— Боже мой, Фрамп, меня уже тошнит, — одна из больших ироний в книге заключается в том, что морские нимфы в настоящей жизни не заинтересованы в мужчинах.
— Хорошо! — лает Фрамп. — Мы все знаем, что нужно делать, чтобы привлечь читателя. Я рекомендую вам усерднее упражняться в свободное время, чтобы мы появились в самой лучшей форме, когда история начнется в следующий раз.
Проворно он спрыгивает с деревянного пня, пока толпа растекается. — О, принцесса? Принцесса Серафима? Если вам нужен кто-нибудь, чтобы сыграть роль Оливера на шестидесятой странице, это доставило мне огромное удовольствие...
Она разворачивается и направляет палец на него.
— Полегче! Бравый парень.
С поджатым хвостом Фрамп передвигается рысью по морскому берегу. Когда я хочу последовать за ним, чтобы развеселить его, или хотя бы привести к тому,
чтобы попытаться выбить из его головы смешную влюбленность в женщину с умственными способностями кирпича, капитан Краббе хлопает меня по плечу.
— Аллоха, Олливер. Я правильно расслышал, что Морин снова пошла на кухню?
Могу я надеяться на ананасовый пирог?
Я с удовольствием порезал бы его на кусочки.
Он вытаскивает шпагу из ножен. Стальное лезвие блестит, но его улыбка сияет ярче. Наверное, так как он каждый день использует шелковую нить.
Шелковую нить для ежедневного использования.
Крепкие брекеты для дракона.
Пират, который подрабатывает как челюстной
ортопед.
Я бросаю взгляд, на капитана Краббе и мне становится ясно, что этот человек, возможно, смог бы понять, почему я непременно хочу выбраться из этой сказки. — Капитан говорю я. — Как насчет небольшой прогулки?
— Выбраться из сказки? — спрашивает капитан Краббе и внезапно останавливается. Феи, которые сопровождали нас, роятся вокруг лица как комары. — Я никогда не смог бы!
— Но только представьте себе, где-то в другом мире, у ас, вероятно, была бы собственная практика для челюстно-лицевой хирургии. Вы могли бы весь день заниматься установкой брекетов и никогда не должны были бы прерывать вашу работу, чтобы атаковать или стрелять из пушки! — я одариваю его, своей самой широкой улыбкой, преисполненную больших надежд улыбку.
Одно мгновение, кажется, он обдумывает эту возможность. Затем говорит:
— А ты знаешь, твой левый клык выглядит немного косым. Это можно было бы устранить...
Я вздыхаю разочаровано. — А если бы я сказал вам, что я установил... контакт с внешним миром?
Глинт складывает свои крохотные ручки.
— Звучит так, как будто кто-то наконец-то может насладиться своей мечтой...
Я отмахиваюсь от нее. — Кто вообще спрашивал тебя о твоем мнении?
— Не обращай на него внимание, — шепчет Спаркс. — Он сегодня, очевидно, встал с утра с левой королевской ноги.
Я сжимаю кулаки. — НЕ МОГЛИ БЫ ВЫ ВСЕ МЕНЯ СЕЙЧАС ПРОСТО В ПОКОЕ
ОСТАВИТЬ?
— Я нет, щебечет Эмбер.
— И вправду нет!— поддерживает Глинт.
Спаркс вытягивает подбородок. — Пойдемте, дамы. Мы замечаем, когда нам не рады.
Они исчезают в чаще волшебного леса, следом за капитаном Краббе.
— Вы нет, — кричу я. — Вы можете остаться.

— Слушаюсь! — Он снова подходит ко мне. — Послушай парень, даже если то, что ты сказал, было бы возможным... Я здесь не несчастлив.
— Но как такое возможно? Вы снова и снова делаете то же самое, как будто ваша собственная воля, ваши собственные мысли вообще не в счет.
Он пожимает плечами. — Может я делаю всегда одно и тоже Оливер, но я делаю это с удовольствием. Я могу быть одновременно и актером и челюстно-лицевым хирургом. Капитан Краббе смотрит мне в лицо. — Почему ты концентрируешься на том чего у тебя нет, а не на том, что у тебя есть?
— Огромная куча неудовлетворенности и разочарования? — соплю я.
— Я думал скорее о удивительно красивой девушке в твоих руках, каждый раз, когда читают историю. Верная соратница, которая ради тебя была бы готова на все. Капитан Краббе медлит. — Кроме того, у нее абсолютно здоровые десны.
— Но...
— Мне очень жаль, парень. Но иногда дорога к счастью гораздо проще, чем кажется, — улыбается пират. — Поэтому никогда не разочаровывайся, — весело кивая, он шагает по лесной дороге прочь. — Должно быть, пошел назад к кораблю. Между тем Велли и Скаттл, наверное, зажгли камбуз.
Прислонившись к стволу старого, потрепанного дуба, я смотрю ему в след. Мог ли капитан быть правым? Если бы я вообще никогда не говорил с Делайлой, понял бы я вообще, что мне чего-то не хватает?
Точно. Я сяду на сорок третьей странице и буду ждать, пока она не вернется ко мне, и тогда я скажу ей, что она права, что это просто невозможно. Что я не смогу ускользнуть со страниц этой книги. Я скажу ей, что...
— Рооомм! — я падаю на землю, и некоторое время вижу только лишь звездочки. Затем думаю, что феи отстали, но тогда слышу четкий, отчетливый и резкий голос позади меня.
— Я не могу ждать весь день...
Я хмурю лоб. Эту строчку говорит Раскуллио на сорок пятой странице, на том месте, где я взбираюсь по скале и влезаю на башню, в которой заточена Серафима. Когда я слышу фразу, я прыгаю с кинжалом наготове.
Только это не сорок пятая страница.
Я перекатываюсь на живот и, подняв взгляд, вижу Раскуллио, который размахивает рыболовной сетью пиратов, которая завязана на конце в петлю. Ярко-оранжевая с черными пятнами бабочка порхает почти вокруг него.
— А теперь? — рычит он.
Еще одна строчка. Со страницы пятьдесят восемь, где он держит меч у моего горла.
Я поднимаюсь на ноги и стряхиваю грязь с коленей. — Что ты там делаешь, ради всего святого?
Озадачено он смотрит на меня, а бабочка исчезает в заколдованном лесу. — Я как раз планировал, убить двух зайцев одним выстрелом: разучу текст, как предложил Фрамп, и наконец, поймаю эту углокрыльницу для коллекции.
— Выздоравливай.
— Ты— кретин. Это вид бабочки, — объясняет Раскуллио. — Она улетела, благодаря твоему вмешательству.
Мне бросается в глаза, что капитан Краббе и я бежали вперед, не разбирая дороги и теперь я нахожусь недалеко от убежища Раскуллио: маленькой, темной хижины, которая построена непосредственно в стене пещеры и освещена сотней сальных свечей.
Я думаю о том, что королева Морин рассказала мне, о множестве любовных историй на его книжных полках. — Ты знаешь, мне кажется, я еще никогда не видела всю твою коллекцию. Я имею в виду бабочек.
Лицо Раскуллио освещается. — Оливер! Не скрытый ли ты энтомолог?
— Я? — говорю я. — Да! Как будто! — я совершенно не понимаю, что такое энтомолог, и надеюсь, что не сказал только что Раскуллио о том, что люблю принимать ванну с чесноком или носить женскую одежду.
— Ну, тогда пошли со мной! Никто не знает, сколько осталось времени до того, как книгу снова откроют, — Раскуллио перекидывает сеть через плечо и быстрым шагом направляется в сторону леса.
Я бегу следом за ним. — Ты не знаешь случайно, сколько видов бабочек существует?
— Ну конечно, — отвечает он. Здесь существует пятьсот шестьдесят один. Дома у меня есть книга, в которой описан каждый вид.
— Пф, — я делаю вид, как будто мне сначала нужно переварить информацию. — И сколько различных видов бабочек ты уже поймал?
Мне кажется, или он краснеет?
— На сегодняшний момент сорок восемь. Однако, мне приходится ограничиться шестьюдесятью страницами этой книги.

Между тем мы подошли к гнилой двери его хижины. — А если бы я тебе сказал, что ты смог бы поймать все остальные пятьсот тринадцать видов?
Раскуллио останавливается, задержав руку на дверной ручке.
— Ты знаешь, выходить на прогулку с людьми не такой уж тонкий вид.
— Я и не делаю этого, Раскуллио, я мог бы поклясться.
Я следую за ним в его пещеру. Конечно, я бывал здесь бесчисленное количество раз, но я все еще ее немного жутким. Стены на ощупь кажутся сырыми, и от земли покрытой мхом поднимается пар.
В углу стоит загруженный письменный стол, который сделан из звериных костей и проеденной червями древесиной. Единственный естественный свет проникает через выдолбленную в стене скалы дырку и падает на мольберт, на котором натянут большой холст, наполовину готовый портрет королевы Морин, когда она была еще молодой девушкой, в которую, по истории, влюбляется несчастный Раскуллио, прежде чем он превращается в злодея.
В небольшом помещении находится еще полдюжины очередных ее картин, и к тому же несколько с изображением огнедышащих драконов.
— Следующее, — говорю я и заканчиваю на этом наблюдение. — Я думаю, что должен существовать своего рода портал. Путь, чтобы перейти из сказки в реальный мир. И в реальном мире, Раскуллио, ты мог бы каждый день проводить за охотой на бабочек, как это возможно только в самых заветных мечтах.
— Почему я должен это делать? — говорит он. — Тоже самое я мог бы и здесь делать.
— Но ты сказал, есть только пятьсот шестьдесят один вид...
— До сих пор, — возражает Раскуллио. Он теснит меня в сторону и хватает своей костлявой рукой картину за моей спиной, которую я не замечал до сих пор. Хатем берет наполовину готовый портрет Морин, и заменяет его новой картиной.
Это превосходная копия помещения, в котором мы стоит. На ней стоит мольберт.
И на мольберте стоит превосходная копия этого помещения. И так далее и так далее. Пристальный взгляд на картину вызывает головокружение, такое чувство, будто окно, открылось перед моими глазами.
— Вау, — говорю я пораженно. — Вероятно, тебе стоит повесить свою карьеру злодея на гвоздь и вместо этого стать художником.
— Посмотри сюда и научись кое-чему, мой друг, — говорит Раскуллио. Он берет свою палитру и погружает кисть в малиновый цвет.
Затем рисует тщательными, тонкими чертами великолепную бабочку на холсте, которая непосредственно парит над письменным столом. С несколькими желтыми и черными точками, затем делает последнюю штриховку, затем отступает, чтобы рассмотреть произведение.
— Вуаля, — говорит он, и я становлюсь свидетелем, как бабочка постепенно исчезает с полотна.
И как она снова появляется на расстоянии десяти сантиметров от моего носа, прежде чем она вылетает через дырку в стене скалы.
— Так создаются пятьсот шестьдесят два вида, — замечает Раскуллио.
В предисловии сказки мы узнаем, как Раскуллио сделал так, чтобы дракон погрузил королевство в страх и ужас и убивает короля Мориса.
Вместо того, чтобы отправиться на охоту на дракона, где эти животные живут согласно сказаниям, он сотворил одного из них с помощью магического холста. Все, что он на нем рисует, выбирается оттуда, становясь живым, как ты и я.
Я не могу понять, как мог забыть об этом?
— Подожди-ка, — говорю я ошарашено. — Ты можешь сотворить все что захочешь, всего лишь нарисовав это, даже если никто не читает книгу?
Вместо ответа он берет другую кисть и рисует дымящийся бокал на письменном столе картины. И в тот же момент он появляется в его руке.
— Чаю? — предлагает он мне.
— Раскуллио, это великолепно. Это даже больше чем великолепно. В самом деле, ты можешь все, что захочешь, принести в историю?
— Выглядит так, — соглашается он. — Я не знаю, почему это работает, если книгу не читают в это время. Или почему я могу оживить что-то еще кроме Пиро на своих рисунках. Но я должен согласиться, что это довольно практично.
— Ты рисуешь еще что-то кроме бабочек?
Раскуллио смотрит в пол. — Последнюю неделю мне очень хотелось шоколадный пудинг с ягодами, так что я нарисовал полную миску, и ел до тех пор, пока я почти не лопнул.
— Если ты можешь что-то принести в сказку, — говорю я медленно, пока я размышляю, — это значит, что ты можешь и вытащить отсюда?
Он открывает рот и собирается ответить, но лихорадочный голос Фрампа перебивает его, который звучит как из громкоговорителя.
— Все по местам! Книга открывается!
Мы видим слабый свет на краю, люди! И не забудьте: будьте готовы выступить оскороносно!
И тогда внезапно меня тянет обратно, и я лечу кувырком, до тех пор пока я не приземляюсь как кошка на странице сорок три, где я цепляюсь за отвесную скалу.