Проходит несколько секунд, и в темноте раздаются всхлипывания Примы

ПРИМА (неразличимая во мраке). Курт – первый парень в моей жизни. У меня никого до него не было… Никого… Мои подруги в 15 лет с парнями, а у меня – никого… Я что, уродка какая-то?

СТАРИК (с трудом отвлекаясь от своих мыслей). Уродка?

ПРИМА (плачет в темноте). Ну, да! Я что, уродка?

СТАРИК. Что за глупости…

ПРИМА. А Куртик хороший, добрый и… несчастный. (Переходит на крик.) И какая разница, где первый раз это произойдёт, если я люблю его! Понимаете, я его люблю!

БОМЖ (проснувшись от крика). Эй, малая! Люби, кого хочешь, только тихо. Тут люди спят, между прочим. (Переворачивается, ворча.) Любят они… Кого тут можно любить… Навязались на мою голову, бомжары… (Засыпает.)

СТАРИК (после молчания). Утром уходите… На рассвете.

Медленно гаснет пламя. Откуда-то сверху доносятся голоса, по каземату начинают шарить лучи фонариков.

ГОЛОСА:

- Не видно никого, товарищ капитан.

- Внимательней осматривай. Куда-то же он делся.

- Чёрт бы подрал этого немца. Из-за одного болвана такой переполох устроили!

- Отставить разговорчики! Наше дело маленькое: дали приказ, – выполняй!

- Может, он в кабаке каком-нибудь осел или в казино зарулил, а мы его по помойкам ищем.

- Последний раз его видели в районе Западного форта.

- Да нет тут никого…

- Хлам какой-то… Мешки… Бутылки… Бомжи свои сокровища прячут…

- Смердёшь какой!

- Ладно, отваливаем! Надо возле обводного канала пошарить! Всем наверх!

Последний луч фонаря выхватывает из темноты контуры солдат в старинной военной форме.

КИНОХРОНИКА.

В маленьком кинозале музея сидит Старик и смотрит документальный фильм об обороне крепости. На нём помятый полковничий китель с медалями, на голове – фуражка, на ногах неизменные кроссовки. На спинке деревянного откидного стула – авоська. Кроме дремлющей в углу Билетёрши, никого в зале нет. С экрана звучит «Священная война» Александрова, потом – голос Левитана. В дверях появляется Старуха, покупает билет и садится рядом со Стариком. Он словно не замечает её, смотрит на экран. Старуха перекладывает в авоську целлофановый пакет с пирожками, консервированную баночку с салатом, бутылку из-под «Рижского бальзама», закупоренную бумажной затычкой, апельсины.

СТАРИК (не глядя). Апельсины забери. Не люблю я их. Внуку отдай.

СТАРУХА (довольно резко). У внука всего хватает.

СТАРИК. Говорю: забери! (Перекладывает апельсины обратно.)

СТАРУХА. Что за человек такой! Врач тебе говорил: ешьте больше каротина.

СТАРИК. Без советов твоего врача до 80 дожил, и дальше жить буду.

СТАРУХА. Ага, если не загнёшься в своём подвале… (Молчат, смотрят киноленту.) Бальзам твой любимый принесла… Пей понемногу… Смотри, не разлей, пробка ненадёжная… (Молчат, смотрят киноленту.) Иляхинский звонил из Феодосии. С праздником поздравлял… В гости приглашает… Сказала, что ты в санатории… (Молчат, смотрят киноленту.) Сколько можно одно и тоже смотреть! У них что, других лент нет?

СТАРИК (резко). Всё сказала? Теперь – уходи.

СТАРУХА (также резко). Нет, не всё.

СТАРИК. Ну, говори, говори… (Молчат, смотрят киноленту.)

СТАРУХА. Пенсию повышают… (Оглядывается на дверь.) Я носки шерстяные принесла… Ночи холодные… Картошка не кончилась?… Принеси в следующий раз грязное, постираю… (Оглядывается на дверь. Потирает колени.) Ноги крутит. Устала, пока дошла.

СТАРИК (резко). Никто тебя не заставляет сюда таскаться. Сиди дома, ноги не будут болеть! Без тебя справлюсь.

СТАРУХА. Для тебя же, дурака старого, стараюсь. Помрёшь ведь без меня.

СТАРИК. В сорок первом выжил в этих казематах и сейчас не умру.

СТАРУХА. Сравнил тоже! Ты же старик.

СТАРИК. Что ты этим хочешь сказать?

СТАРУХА. Ничего. Только то, что ты – старик.

СТАРИК. Знаю, что старик. Зачем мне об этом напоминать через слово?

СТАРУХА. Да кто тебе напоминает?

СТАРИК. Ты напоминаешь! Никогда не упустишь момента, чтобы не уколоть!

СТАРУХА. Помилуй господь! Ты чего взбеленился?

СТАРИК. Ух, какая ты злая! Как ты меня ненавидишь!

СТАРУХА. Совсем спятил! За что тебя ненавидеть?
СТАРИК. За старость мою!