В Париже 12 декабря 1995 года

Сколько демократии может вынести рынок? Еще несколько лет назад этот вопрос мог показаться бессмысленным. Ведь именно в демократических обществах Запада рыночная экономика позволяла сравнительно большому количеству людей жить без особых материальных забот. Рынок плюс демократия — такова, в конце концов, победоносная формула, поставившая на колени партийные диктатуры на Востоке.

Конец коммунистических режимов, однако, ознаменовал собой не конец истории, а гигантское ускорение социальных преобразований. С тех пор не менее миллиарда человек оказались вовлеченными в сферу экономики всемирного рынка, а интеграция национальных экономик по-настоящему началась /297/ только сейчас. Но то, чему на своем горьком опыте научились основатели послевоенных государств всеобщего благоденствия, вновь становится все более очевидным: рыночная экономика и демократия ни в коем случае не являются неразделимыми кровными братьями, мирно увеличивающими всеобщее благополучие. Скорее наоборот, между этими двумя основополагающими ориентирами старых индустриальных стран Запада по-прежнему существует антагонизм.

Демократически устроенное общество стабильно лишь тогда, когда избиратели знают и чувствуют, что учитываются права и интересы каждого, а не только находящихся на вершине экономической пирамиды. По этой причине политики-демократы обязаны настойчиво добиваться социального равновесия и ограничивать свободу индивидуума ради общего блага. В то же время, однако, для процветания рыночной экономики совершенно необходима свобода предпринимательства. Только перспектива личной выгоды высвобождает те силы, что создают новое богатство посредством нововведений и капиталовложений. Поэтому предприниматели и держатели акций всегда пытаются навязать право сильных, т.е. крупных капиталистов. Наиболее весомое достижение послевоенной политики Запада состоит в том, что был найден правильный баланс между этими двумя полюсами. Именно этот принцип лег в основу идеи социальной рыночной экономики, обеспечившей Западной Германии четыре десятилетия мира и стабильности.

Сейчас это равновесие утрачивается. Коль скоро государство уже не в состоянии управлять деятельностью мирового рынка, положение все больше меняется в пользу сильных. Рулевые новой глобальной экономики с поразительным невежеством выбрасывают за борт интеллектуальное наследие тех, кто впервые обеспечил ей успех. Предполагается, что постоянные урезания зарплаты, удлинения рабочего дня, сокращения пособий по социальному обеспечению, а в США — отказ от целой системы социальной защиты «приспосабливают» государства к всемирной конкуренции. Большинство руководителей корпораций и неолиберальных политиков видит в любом сопротивлении этой программе тщетную попытку защитить статус-кво, поддерживать которое далее невозможно. Глобализацию, говорят они, так же невозможно остановить, как и в свое время промышленную революцию. Все, кто ей /298/ сопротивляется, будут, мол, в конце концов, сметены, как разрушители машин [1] в Англии XIX века.