Выйди вон

Тимур хотел, чтобы Лиза сразу убежала к себе, но она упрямо переминалась в коридоре, пока не убедилась, что он благополучно ушел. Лишь после того, как за Тимуром почти беззвучно закрылась дверь, она аккуратно опустила в карман одного из ватников ворованную связку ключей и проскользнула в комнату. Не стоило тянуть время, но, перед тем, как действовать дальше, она должна была хоть немного успокоиться. Слишком много адреналина в крови – сердце билось как бешеное, и Лизе казалось, что его стук слышно во всем доме.

Она не стала закрывать дверь, чтобы слышать все, что происходить на кухне. Если Барин все-таки решит пойти к Тимуру – она должна будет отвлечь его, иначе озверевший бандит может устроить погоню... а для того, чтобы Тимур успел спрятаться, нужно хоть немного времени. И еще чуть-чуть – чтобы замело следы.

Если кто-нибудь попытается сунуться в комнату, где запирали Тимура, прямо сейчас, она закатит такую истерику, что все вообще позабудут, зачем и куда шли. И пусть ее потом ругают и позорят – ей все равно. Ей не стыдно. Она уже вытерпела весь стыд, когда решила... встать на сторону чужака, да. Когда поняла, что не может выдержать происходящего – даже ценой того, что папе есть, кого ненавидеть вместо нее...

Тимур прямо сейчас роет пещеру – может быть, прямо за стеной, как раз напротив ее комнаты. Лизе захотелось выглянуть в окно, но этого, конечно, делать было нельзя – если застукают, могут догадаться. Да и не увидеть ничего – все занесло. Снег, облепивший стекло, стал голубовато-серым. Лиза вдруг поняла, что уже рассвело, а темнота в здании – от того, что все окна замело сверху донизу. Рассвет все-таки наступил. Что-то изменилось в мире.

Утробное ворчание Барина стало громче, и Лиза подскочила. Больше тянуть нельзя – иначе ее план может провалиться.

Лиза стояла в комнате, полной мертвецов.

Она старалась дышать ртом, чтобы не чувствовать запаха. На серых одеялах, покрывавших тела, проступали отвратительные темные пятна. Двое на кроватях, Наталья и Вячеслав Иванович. Двое на полу между ними, похожие на набитые тряпьем мешки, большой и маленький – Колян и Вова. Всего – четверо, но Колян погиб от шальной пули, и поэтому он не в счет. Лиза воскресит одного из троих, чтобы он мог указать на своего убийцу.

Осознание того, что именно надо сделать, обрушилось на Лизу, как тяжкая лапа чудовища, таящегося во тьме, монстра, веками не видевшего света, отвратительного существа с гнилым нутром и ядовитой слюной. До сих пор Лиза не подозревала о его существовании – лишь в худшие дни, в самые мучительные моменты своей жизни, те, о которых хочется забыть навсегда, она иногда чувствовала на затылке его призрачное ледяное дыхание. Но сейчас Лиза должна была повернуться к этому чудовищу лицом. Она должна сделать выбор. Надо решить, кого именно вернуть из небытия в изувеченное, непригодное для жизни тело...

Они мучились, когда оживали, ужасно мучились. Лучше бы эту боль почувствовала Наталья – так ей и надо! Лиза почти хотела, чтобы ей было больно. Пусть бы получила свое за то, что увела папу. Но что она скажет, когда оживет? Она не станет слушать ее просьбы. Она скажет, что Лиза – мелкая паршивка и беда случилась из-за нее. Ты во всем виновата, скажет она. Ты, злобная эгоистичная дрянь, продолжаешь доставать меня даже после смерти... А потом она протянет скрюченные пальцы к отцу и скажет: «Иди ко мне, милый. Я вернулась за тобой». И он закричит от ужаса, волосы станут дыбом, и глаза захлестнет багровой мутью... Или – шагнет навстречу объятиям... и тогда она заберет его.

Нет. Лиза часто, со всхлипыванием дышала. Пальцы вдавились в щеки, и под ногтями на лице проступили кровавые полумесяцы, но она не чувствовала боли. Нет, только не Наталья. Пусть бы этот противный водитель... и пускай он идет, отвратительный, голый, мокрый... пусть они напугаются еще сильнее, так папе и надо. Но знает ли Вова, кто убил его? Один раз она уже воскресила его, и он ничего не сказал. Может, маньяк напал на него сзади. Может, он так и не успел ничего увидеть.

Лиза перевела взгляд на старого учителя. Слезы беззвучным градом по щекам, но Лиза не сознавала этого. Из всех троих одного Вячеслава Ивановича она по-настоящему не хотела оживлять. Не хотела, чтобы он страдал. От мысли, что боль заставит его кричать и плакать, Лизе хотелось скорчиться, завыть загнанным зверьком. Он был добрый, такой добрый, что сумел пожалеть даже своего убийцу, когда узнал его...

Именно поэтому она должна была воскресить именно его.

– Простите, Вячеслав Иванович, – пробормотала она, – простите.

Когда Лиза взялась за кулон, ей показалось, что сердце подернула прочная, как броня, обжигающая корка льда.

Они снова на нее смотрят, думала Анна, снова смотрят, и она начинала догадываться, почему. В их глазах осуждение и угроза. Они все знают, они все видели. Рано или поздно они все умрут, и тогда она наконец-то избавится от ледяных игл в сердце, пришпиливающих ее к промороженной, твердой, как камень, земле, и взлетит, окутается золотистым сиянием и наконец-то согреется. Но до тех пор ей грозит опасность. Они догадываются. Тулуп, под которым она тряслась на кровати, покрыт пятнами крови – их почти не видно на черной овчине, но Анна чувствовала этот отвратительный запах, и те, другие, тоже. Они шептались за ее спиной и рассказывали Барину о рассыпанных в самолете таблетках, добавляя все новые и новые гнусные подробности. Она хотела, чтобы они все умерли. Она надеялась, что так все и будет.

Проблема была в том, что они не хотели оставаться мертвыми. Анна слышала, как они перешептываются там, в комнате, лежа под своими одеялами и ухмыляясь. Они умерли, но все равно хотели донести на нее.

Теперь она слышала шаги. Да, определенно шаги – шаркающие, деревянные. И когда завизжала девчонка – эта отвратительная мелкая девчонка, из-за которой с Анной и случилась беда, девчонка, нарочно упавшая на чемодан, – стюардесса ни капли не удивилась. Визг был оглушительный, и на секунду ей представилось, что мертвец схватил ее, чтобы навсегда отучить портить чужие вещи... но тут же поняла, что ошиблась. Мертвые не заступятся за нее. Никто за нее не заступится.

***

– Сюда, скорее! – пронзительно закричала Лиза. – Скорее, помогите, ааа!

Девочка мрачно ухмыльнулась, когда из кухни выскочили все, кто мог. Лизе не сразу пришло в голову, что взрослых можно просто позвать, и поначалу она собиралась перетащить тело поближе, чтобы не заставлять Вячеслава Ивановича... отчаяние и ужас перед задуманным заставили ее стать сообразительнее. Она взглянула на мертвеца, и ухмылка сползла с ее лица, как скользкая резиновая маска. Старый учитель плакал. Вот он сделал еще один шаг по коридору... второй... протянул руки, – то ли хотел обтереть испачканные кровью пальцы, то ли просто опереться на чье-то плечо. Сведенные судорогой, усохшие кисти скользнули по руке стюардессы. Она заскулила и попятилась, врезавшись спиной в Нину, стоящую позади. Столкновение заставило качнуться ее обратно. Она выставила руки, упираясь в грудь мертвого учителя.

– Что ж ты, девочка... – укоризненно прошелестел Вячеслав Иванович, подаваясь вперед. Лиза до боли закусила губу. Острая грань кулона соскользнула, вонзилась в царапину, и Лиза была рада этой боли и хотела, чтобы она стала еще сильнее, – как будто этим она могла облегчить страдания старика...

– Зачем же ты так, – повторил Вячеслав Иванович.

И этот печальный укор сломал Анну.

– Не смотрите на меня, – прошептала она, – не смотрите на меня, не надо, я все скажу, все, только не надо, не надо, не... – слова все ускорялись, налезали друг на друга, мешаясь и путаясь. Скороговорка Анны оборвалась; она издала дикий вопль и упала на колени.

– Все расскажу, только не смотрите, не смотрите так! Это я, я! Это сделала я!

Лиза обмякла и последним отчаянным усилием разжала сведенную судорогой руку.

– А Наталью с Вовкой зачем? – спросил Тофик, хватаясь за голову. Его черные густые волосы торчали патлами, как драные вороньи крылья. – Их же вообще в самолете не было!

– Я не запомнила, кто там был, – ровно ответила Анна. – Все равно. Они могли видеть. Они на меня смотрели. Вы все на меня смотрели, вы меня посадить хотели!

– Стоп, – сказал Лешка. – Не сходится. Дежурные.

– Да, что с дежурными? – спросил Тофик. Барин вдруг насупился, мучительно что-то припоминая.

– Ты от автобуса куда пошла? – спросил он.

– Я пошла навстречу тебе, Ленечка, помнишь, мы вас обогнали по дороге? Потому что у тебя джип, и я думала... а потом...

– Да, минут десять одна шаталась, – заключил Барин. – Гадина...

Анна стояла, безвольно опустив руки, и лицо у нее было невыразительное и бесформенное, как сырая, вывалянная в муке котлета.

– Стоп, – снова сказал Лешка. – Ладно. Я, правда, не видел твоих колес в самолете, извини, был занят – блевал, но...

– Мы все этим были заняты, – вставил Тофик. – Дружно, плечом к плечу, стенка на стенку...

– Заткнись. Ладно. Перебить всех подряд, чтоб никто не заложил, – это я как-то могу понять. С гарантией, так сказать. Понимаю.

– Да логичнейший же ход, любой бы так поступил, – снова влез Тофик.

– Да заткнись же. Да, понятно. Но зачем так? Зачем вот так... – Лешка дернул руками, не в силах договорить.

Первым дошло до Дмитрия – он засипел, сжимая кулаки; потом сообразил, о чем речь, и Барин.

– Зачем мертвецов потрошила, тварь? – прошипел он.

Анна растерянно моргнула, беззвучно шевельнула серыми губами.

– Что?

– Здесь так... принято? – стюардесса вопросительно взглянула на Барина, как зубрила-отличница, не совсем уверенная в ответе. Тот задохнулся и посинел. – Я помню, ты говорил, что здесь так принято...

– Да ты...

– Да погодите, что за бред, – еле выговорил потрясенный Лешка, но его никто не услышал.

– Я ж для тебя старалась, Ленечка, – жалобно проговорила Анна, и Барин взорвался.

– Что ж ты, стерва, плетешь, – сдавленно проревел он и схватил ее за горло. Голова Анны беспомощно мотнулась; Барин занес кулак, целя в лицо, и тут геологи, наконец, среагировали. Барин загораживал собой почти весь коридор, и они могли действовать только со спины. Лешка и Тофик повисли на плечах бандита, как две мелкие лайки на холке разъяренного кабана. Барин стряхнул их, словно и не заметив. Лицо стюардессы наливалось синевой. Нина попыталась схватить его за руку и отлетела в угол, даже не успев понять, как это произошло. Дмитрий сунулся было на помощь, навалился сверху, попытался ударить в затылок – но кулак бессильно скользнул вдоль черепа. Железная хватка на горле Анны усилилась. Глаза стюардессы уже закатились, но тут Лешка, поднырнув под локтем Барина, сумел все-таки зайти сбоку. Его костлявый кулак врезался прямо в широкий нос.

Хлынула кровь. Лешка едва сумел увернуться от ответного сокрушительного удара, но цель была достигнута. Барин разжал руки, и Анна тихо осела на пол. Геологи благоразумно отодвинулись подальше – Барин озирался налитыми кровью глазами, хлюпал разбитым носом, и ясно было, что любому, кто окажется слишком близко, не поздоровится.

– Тебе Коляна мало? – спросил Тофик. Бандит дернулся к нему, но, видимо, упоминание о приезжем партнере его слегка остудило. Он опустил глаза на стонущую под ногами стюардессу, будто прикидывая – то ли оставить ее в покое, то ли пнуть.

– Слышали, что она несла? – прохрипел он. – Нет, вы слышали?

– Бред, бред, – в десятый раз пробормотал Лешка. – Не верю.

– У нас пять трупов и признание, – возразил Тофик. – Признание бредовое, согласен, – так и поступки не сказать, чтоб трезвые. Ведь видно, что псих работал. А я-то на нашего дурдомщика гнал... Аля, ну не плачь. Все нормально, на тебя уже покушались, снаряд два раза в одну воронку не падает...

Аля сердито шлепнула его по руке и вытащила платок. Трубно высморкавшись, она в последний раз судорожно всхлипнула и затихла. На кончике крана набухла капля, ударила об раковину – так звонко, что все вздрогнули. Переглянулись: что-то изменилось в мире. Что-то стало по-другому. Не так, как раньше.

– Почему так тихо? – вдруг спросила Нина звенящим от напряжения голосом. – Ребята, почему так тихо?

Они все замерли, прислушиваясь. Тишина была такой плотной и неподвижной, что, казалось, здание обложили толстым слоем ваты. Снова упала капля – Нина дернулась, ударившись рукой об стол, сунула ушибленные костяшки в рот. Внезапно Тофик хлопнул себя по коленям и расхохотался, как безумный; его смех звучал приглушенно, словно кто-то сглатывал звук.

– Буран-то кончился, ребята! – заорал он.

Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что Тофик прав. Толкаясь, они ринулись к выходу. Тофик распахнул толстую дверь – и все отшатнулись, ослепленные сияющей белизной.

Солнце каталось в сверкающем бледном небе, подернутом прозрачной дымкой из не осевших еще мельчайших снежинок, и гигантские, как кучевые облака, сугробы искрились под ним, щедро разбрасывая бриллиантовые лучи. После душной, пропитанной запахами тел, пищи и курева атмосферы общежития воздух казался сладким и свежим, как небывалый, вкуснейший в мире ледяной эликсир.

– Боже, спасибо тебе, – прошептала Аля и всхлипнула. Улыбнулась сквозь слезы. – Спасибо... Но... Что это?

К наконец-то осознанной тишине примешался далекий, на грани восприятия, звук, доносившийся со стороны трассы – словно гудел где-то толстый деловитый шмель. Лешка склонил голову набок, его глаза недоверчиво расширились.

– Бульдозеры, – прошептал он. – Бульдозеры идут.