Платить должен чужак

Обыск ничего не дал, и мужчины, заткнув разбитое окно двумя подушками, возвратились на кухню, разочарованные и злые. Нина с недовольным видом возилась у раковины – Тимур с легким смущением подумал, что она единственная считает нужным поддерживать хоть какой-то порядок и, похоже, моет посуду за всеми. Остальные бесцельно сидели за столом – стюардесса снова в подобии транса, Аля и Лиза – с отвращением поглядывая на довольного собой Барина. На отсутствие новостей не отреагировали – по большому счету, никто и не ждал, что безумный психиатр вернется. Нина выключила воду, обтерла руки и раздраженно отшвырнула полотенце.

– Ну, вот что, – сказала она. – Извините за мой французский, но от меня уже воняет, и я все-таки намерена помыться. Нормально помыться, а не раздеться, обрызгаться и одеться обратно.

– Одна не пойдешь, – сказал Тофик. Нина бросила на него раздраженный взгляд и обернулась к женщинам.

– Да, – пробормотала стюардесса, выйдя из транса. – Да, конечно. Погреюсь.

Она неуклюже встала, и Аля, вскочив, поддержала ее под локоть.

– Вы уверены? – спросила она. – Похоже, у вас температура... может, не стоит?

– Нет, мне надо согреться, – тупо повторила стюардесса.

Лешка вдруг замялся и заерзал, смущенный какой-то мыслью.

Похоже, мысль о несчастном водителе пришла не только в его голову.

– Девчонки, может, вы это... – промямлил Лешка, – в одной кабинке, а?

– Еще чего! – разозлилась Нина.

– Не, Леха дело говорит, – оживился Барин, нагло разглядывая всех троих по очереди, – помогите друг другу, мочалочками потрите...

– Хватит, – негромко сказал Тофик.

Женщины ушли. Лиза зевнула, попыталась примостить голову на отцовское плечо. Дмитрий, явно не сознавая, что делает, дернул рукой и отодвинулся – будто согнал муху. Лиза поспешно выпрямилась и уставилась в пространство, будто и не пыталась только что прислониться к отцу; ее губы мелко задрожали. Тимуру захотелось дать ее папаше по морде или хотя бы сказать пару ласковых. Не поможет, конечно, но вдруг полегчает. В памяти всплыл рассказ Вячеслава Ивановича, и Тимур взял себя в руки. Что бы он ни думал о Дмитрии – помочь Лизе он не может, если полезет – только испортит отношения с девочкой.

– А собака-то нассыт сейчас, – прервал молчание Барин. Шмель поскуливал и характерно приседал, переминаясь с лапы на лапу. Тимура охватила бессильная жалость.

– Я выведу, – сказал он. – Ствол дашь?

– Конечно, нет, – удивленно ответил Барин.

Стюардесса молча заперлась в душевой, и оттуда сразу донесся шум воды. Аля с Ниной переглянулись у единственной незанятой кабинки.

– Ну, уж нет, – невесело хохотнула Аля. – Безопасность безопасностью, но мыться вместе на двух квадратных метрах – это уже перебор. Давай ты первая, у меня живот крутит...

Нина пожала плечами и вошла в душевую.

Аля заперлась в кабинке туалета и с брезгливой гримаской присела на сомнительной чистоты унитаз. Шум воды напрягал, не давал расслабиться, будто скрывал что-то. Але показалось, что она слышит шаги, тихий треск. Что-то легко звякнуло. По ногам вдруг потянуло холодом. Не выдержав напряжения, Аля вскочила и быстро натянула штаны. Приложила ухо к двери кабинки. Теперь она действительно слышала тихие, крадущиеся шаги. Они приближались и вот – замерли напротив. Сквозь широкий зазор под дверью Аля увидела тень.

– Кто здесь? – спросила она. Голос звучал слабо и испуганно. Шум воды вроде бы стал тише – или ей чудится? – Нина? Анна?

Нет ответа. Тени под дверью были неподвижны, но Аля знала, что их отбрасывает живое существо. Живое... или ожившее. Перед внутренним взором встал Вова, голый, с пустыми глазами, с чудовищной дырой посреди живота, которую он пытается заткнуть окровавленными руками. Аля дышала часто, как загнанная; со лба скатилась крупная капля пота, проползла по виску, как мокрый палец, и скатилась к уголку рта. Аля машинально убрала ее языком. Соленый привкус во рту почему-то отрезвил ее. Аля задержала дыхание и рванула дверцу кабинки.

Что-то огромное, черное, бесформенное стояло перед ней, вместо лица у существа было отвратительное, волосатое пурпурное пятно, а в руках оно держало веревку. Воздух со свистом вышел из легких, и свет начал гаснуть. Мир плавно поплыл куда-то вперед и вверх, что-то страшно ударило Алю по затылку. Сумерки вспыхнули оранжевыми искрами и погасли.

– Выключила воду, – невыразительным голосом принялась рассказывать Анна. – Услышала, как кто-то бежит. Увидела ноги.

– Ноги?! Что ж ты молчала! Что на ногах?

– Валенки.

Все растерянно поглядели на свои ноги, всунутые в одинаковые, очевидно оптом закупленные валенки, подобранные у входа. Тофик не удержался и хихикнул.

– На психе вроде лыжные ботинки были, – неуверенно проговорила Нина.

– А вот и нет! – раздраженно ответил Лешка. – Ботинки были ему малы, и он тоже взял себе пару! Сразу после того, как мы вернулись из дежурки, я сам видел! Да черт бы побрал этого...

– Не кричи ради бога, – простонала Аля, и Лешка осекся.

Аля полулежала на единственном стуле со спинкой и прижимала к затылку набитый снегом платок. Ее подташнивало – то ли давал знать о себе все еще не пережитый ужас, то ли она все-таки заработала сотрясение мозга. Потеряв сознание, она сильно ударилась затылком о край унитаза. Но стремительно набухающий желвак казался сущей мелочью на фоне осознания того, что ее жизнь спасла только случайность. Ее горло горело, будто исколотое тысячью раскаленных иголок. Алю нашли без сознания, с фиолетовым шарфом, обернутым вокруг горла. К счастью – только обернутым, но не затянутым. Стюардесса спугнула убийцу, выключив воду, и он бежал, не успев закончить начатое.

Мохнатый шарф из фиолетового мохера принадлежал Дмитрию.

– Неужели ты больше ничего не можешь сказать? – с болью и досадой выкрикнул Тофик. – Ни единой приметы?

Аля перевернула согревшийся платок и снова приложила его к затылку.

– Говорю же – тулуп, ушанка. Лицо замотано шарфом. Да пойми же, я так испугалась, что не могла ничего разглядеть, сразу вырубилась. Я даже не поняла, что это шарф, думала – такая морда... – она нервно рассмеялась и задумалась. – Я не уверена, но, кажется, я видела волосы, – наконец проговорила она. – Длинные черные волосы.

Лиза придавлено пискнула. «Ну вот», – успел подумать Тимур еще до того, как все обернулись к нему.

Барин надвинулся на него потной громадиной, но тут Тофик оттер его в сторону, загораживая Тимура.

– Чего? – просипел Барин. Глаза у него были белые.

– Он тебе психиатра не дал бить, – твердо ответил Тофик.

Лиза снова сидела на кухне и думала о том, что, наверное, вот так и сходят с ума. Когда у тебя в голове много-много мыслей, и они все перепутываются, и противоречат одна другой, а ты все пытаешься их распутать, но так устала, что нет сил. И все это бежит, бежит по кругу, вертится все сильнее, склеивается в гудящую черную воронку, похожую на центр тайфуна, и не удержать, не остановить... Ей бы поговорить. Ей бы рассказать свои мысли кому-нибудь, кому можно признаться в чем угодно, кто никогда не выдаст... потому что не существует на свете. Но, оказывается, воображаемые друзья тоже умирают. Как она ни силилась представить себе живого Никиту – перед глазами вставала лишь кошмарная картина, увиденная когда-то в стланиках рядом с детской площадкой.

Наверное, вот так и становятся взрослыми – когда оказывается не с кем поделиться тем, о чем не можешь перестать думать. Как же они умудряются справляться с этим в одиночку? Лизе вдруг пришла в голову страшная мысль: а что, если они НЕ справляются? Что, если поток противоречивых мыслей невозможно разобрать в одиночку? Может, именно поэтому взрослые такие... глухие? Потому что знают, что если впустят себе в голову лишние мысли – то их затянет в черную, бешено вращающуюся воронку и утянет на дно?

Она слушает разговоры взрослых, и они ее пугают. Особенно пугает Барин – Нина и Аля все время одергивают его, требуют, чтобы он придержал язык при ребенке, но он не обращает на них внимания. Ему не нравится, что Тимура просто связали и заперли. Он хочет, чтобы Тимур был наказан, и тюрьмы ему кажется мало. Он хочет, чтобы Тимур подробно рассказал, как именно происходили убийства, и собирается заставить его. Барин бубнит и бубнит, как именно это собирается делать – монотонно и ровно, через каждое слово вставляя мат, и половины этого нескончаемого монолога Лиза не понимает. Но и доступного ее разуму достаточно для того, чтобы умирать от ужаса и стыда.

Ей нравится Тимур – но взрослые считают, что он убийца, и с чего бы ей думать, что они не правы? Отцу теперь есть, кого ненавидеть за потерю Натальи, ведь он верит, что это сделал Тимур... но он по-прежнему не глядя отодвигается, как только Лиза пытается оказаться поближе. В том, что Тимур попался, нет ее заслуги, она не заработала прощение. А может, папа догадывается, что на самом деле это сделал кто-то другой. Правда, он все равно будет считать ее виноватой в том, что Наталья оказалась в плохом месте в плохое время. Так же как Никита оказался один... Но об этом она думать не будет. Просто не будет, и все. Надо найти настоящего убийцу. Лиза должна это сделать сама. И тогда она выручит Тимура и заслужит прощение отца.

Вот так и становятся взрослыми – просто берут и прогоняют лишние мысли, а взамен подсовывают другие... удобные.

И сразу становится понятно, что делать. Как, оказывается, хорошо, когда ты знаешь, что делать...

– Я возьму шоколадку? – громко спросила Лиза, но никто не ответил – лишь отец раздраженно дернул плечом: бери, мол, что хочешь, только не приставай. На что-то подобное она и рассчитывала.

В кладовой все еще сильно пахло порохом, и на досках явственно выделялось бурое пятно крови. Лиза обошла его, прижимаясь спиной к стеллажам, и оглядела полки. Как она и надеялась, здесь было все, что надо. Пачку печенья и шоколадку Лиза положила карман; еще пару коробок засунула под резинку штанов, прикрыв свитером. Оставалось надеяться, что никто не обратит внимания на ее внезапно выпятившийся живот. Схватив еще одну плитку «Особого», она вернулась за стол.

Следующая часть плана была посложнее. Лиза вяло ковыряла шоколад, потом подошла к раковине, чтобы вымыть кружку. На ее счастье, лоток с ножами был полон; она выбрала поострее на вид и быстро сунула его за пояс. Холодное лезвие неприятно кольнуло живот. Лиза подумала, что, если сейчас сядет и ссутулится, сталь войдет ей прямо в потроха. Тогда она сама узнает, что почувствовали те, кто сейчас лежит мертвым. Лиза настороженно поглядела на Барина – тот уже не грозился. Его руки мертво лежали на столе, будто огораживая пистолет. Голова ушла в плечи, кожа на коротко стриженом затылке собралась складками. Лицо сложилось в гримасу тяжелой сосредоточенности, щека то и дело подергивалась – будто Барин вел с кем-то мысленный спор. Если он в этом споре победит – Тимуру конец. Больше тянуть было нельзя. Лиза от души, с привизгом зевнула – раз, и еще раз, и еще. От зевков ей действительно жутко захотелось спать – но расслабляться было нельзя.

Когда Лиза зевнула в пятый раз, издав при этом невнятный скулеж, Дмитрий не выдержал.

– Да пойди уже поспи, – буркнул он. Лиза благодарно взглянула на него мутными с недосыпа глазами.

– Дима, не стоит... – вмешалась Нина. – Мало ли. Не стоит ей сейчас оставаться одной.

Лиза скрестила пальцы: если кто-нибудь из взрослых решит пойти с ней – все пропало.

– Но мы же его поймали, так? Думаешь, он развяжется и побежит ее душить?

Нина раздраженно повела плечами.

– Так я пойду, – пискнула Лиза, – вы не волнуйтесь, мне не страшно, просто очень спать хочется.

Она качнулась для убедительности – пусть все видят, что ребенок засыпает на ходу, прямо валится с ног. На самом деле ей было страшно, до одури страшно. Что, если она ошиблась насчет Тимура и теперь сама идет в руки убийце? А что, если не ошиблась, маньяк бродит по коридору прямо сейчас и не позволит ей дойти?

Комната, где спали Тимур и Вячеслав Иванович. Комната первого дежурного. Комната второго дежурного. Лиза трясущимися руками достала запасную связку ключей, замеченную в кладовой во время первой вылазки за шоколадом. На ее счастье, к головкам были приклеены подписанные куски пластыря. Чернила расплылись, и несколько драгоценных секунд Лиза потратила на то, чтобы разобраться, где тройка, а где восьмерка. Она понятия не имела, что скажет, если кто-нибудь выйдет из кухни и застанет ее у дверей.

Наконец ключ повернулся в замке. Язычок щелкнул, Лиза похолодела от страха, но тут же сообразила, что такие звуки раздаются в доме постоянно, каждый раз, когда порыв сквозняка сотрясает какую-нибудь дверь. Едва дыша, она скользнула в комнату и торопливо защелкнула засов. «Только бы не начал ругаться», – подумала она и бросилась к сидящему на кровати Тимуру. На ее счастье, тот только смотрел на нее удивленными блестящими глазами, но не произносил ни слова – видно, ждал объяснений.

– Они скоро придут, наверное, так что слушайте быстро и пожалуйста, не спорьте, – скороговоркой прошептала она, терзая ножом прочный капрон. Тимур шевельнулся, натягивая веревки – резать сразу стало легче. – Вам надо убежать, потому что Барин... В общем, вам надо убежать. Вы спрячетесь, а я в это время...

– Куда ж я убегу, Лиза? – заговорил, наконец, Тимур. Он уже сумел освободить одну руку и, отобрав у Лизы нож, принялся сам резать веревки. – В такой буран я далеко не уйду.

– Вы не понимаете, – горячо проговорила Лиза. – Я принесла вам свечки, и спички, и еще печенье и шоколадку, – она быстро вытаскивала припасы из карманов и бросала на кровать. – В темнушке у входа валяется такая маленькая лопатка, возьмите ее с собой. И еще тулуп, чтоб подстелить. Вы быстро пробежите вдоль дома на ту сторону, вдоль самой стены, где нет снега. Из этих дурацких окон все равно никто ничего не увидит. А там – выроете пещеру.

Тимур, не удержавшись, рассмеялся.

– Вы не понимаете, – с отчаянной досадой повторила Лиза. – Взрослые вообще не понимают, они забыли, а вы вообще не знаете. Снег сейчас очень рыхлый, вы сможете сделать это быстро, до того, как вас бросятся искать. Если вы зажжете внутри свечки – там станет тепло. Только ройте ближе к земле, чтобы не пробивался свет. Вас никто не сможет засечь. Нас однажды так родители полночи искали, пока нам не надоело и мы сами не пришли – они бегали вокруг нашей пещеры и ничего не видели, понимаете?

Тимур пожал плечами. Он не считал, что в пещере, вырытой в сугробе, можно высидеть хотя бы пару часов, но девочка говорила так убежденно, что он готов был поверить. В конце концов, он ни разу не рыл пещеры в сугробах, а у местных детей это, похоже, любимое зимнее развлечение. Альтернатива же...

– Лиза, если я сбегу, они воспримут это как доказательство вины, понимаешь? А так у меня есть шанс объяснить.

Лиза серьезно кивнула.

– Но вы не сможете ничего объяснить Барину, – сказала она. – Он не станет слушать, потому что очень боится. И того, что здесь, и еще, что друзья Коляна приедут и его убьют. Он там сидит и уговаривает себя, и скоро уговорит. Я не хочу, чтобы он вам... – она покраснела, не в силах повторить угрозы Барина – одновременно страшные и стыдные. – Он хочет с вами очень плохое сделать, – выдавила она.

– Хорошо, предположим, я сбегу... – Тимур нахмурился, размышляя. Если девочка права насчет пещер – пожалуй, удастся пересидеть до конца бурана. Но что потом? Дойти до города... Выбраться из Черноводска можно только самолетом – он тут же попадется. Сдаться ментам и попытаться доказать свое алиби? Да будет ли оно? К тому времени, как тела попадут к экспертам, время смерти уже можно будет определить в лучшем случае с точностью до часа, а на деле – еще более расплывчато. А на часы никто не смотрит, бродят, как зомби, никто ничего толком не вспомнит... Последний случай вообще как на заказ – черти его потащили выгуливать пса, надул бы лужу на пол, ничего страшного... Да и будет ли интересовать здешних следователей такая мелочь, как алиби, когда под рукой есть отличный козел отпущения?

– Вы не дослушали, – прервала Лиза поток мыслей. – Когда вы сбежите, я заставлю Барина, и папу, и всех остальных пойти в комнату, где лежат мертвецы.

Она замолчала. Кожа на скулах побелела и натянулась так, что блестела. Под глазами залегли черные круги. Губы сжались в ниточку – никакая сила не заставит их расслабиться и растянуться в улыбке. Тимур вдруг понял, что задумала Лиза – и насколько тяжело ей далось это решение.

– Этого нельзя делать, – сказал он.

– Да, я знаю, – бесцветным голосом проговорила Лиза, – они могут сойти с ума и все такое. И Вячеслава Ивановича очень жалко... но я могу вернуть душу Наталье, пусть она скажет. Ее мне не жалко.

– А тех, кто это увидит? Ты забыла, что случилось с Коляном?

– Мне не жалко, – повторила Лиза. Ее глаза сухо блестели, как у сумасшедшей. – Мне надо, чтобы папа узнал, понимаете? Что он узнал, что это не я. Чтобы он ненавидел убийцу, а не меня, – она на секунду молчала, и ее лицо еще больше стало похоже на обтянутый кожей череп. – Я все, что угодно, сделаю. Хоть бы и вас ненавидел, мне все равно. Пусть они узнают, кто это был на самом деле.

– Так нельзя поступать с людьми, понимаешь? Тем более со своим отцом. Он ведь тоже может не выдержать.

Тимуру вдруг стало стыдно. Строит из себя гуманиста, а на деле – просто боится, что в итоге весь город узнает о предмете, воскрешающем мертвых. Прекрасная перспектива. Но Лизе об этом лучше не знать. Пусть думает, что он заботится о душевном здоровье ее драгоценного папы.

– Вы не понимаете, – в который раз повторила Лиза. – Барин нашел в темнушке паяльник, – тускло проговорила она, и к горлу Тимура подкатила мгновенная тошнота. К черту. Что делать дальше – он разберется потом.

– Давай сюда свои припасы, – сказал он. – Я просто уйду, понятно? А ты делай вид, что ничего не знаешь, и ни в коем случае не пользуйся предметом. Ни в коем случае, понятно? Забудь про него. – Лиза неопределенно качнула головой. Он предпочел думать, что это согласие. – И вот еще что, – добавил Тимур. – Если тебя что-то напугает. Кто-то напугает. Покажется странным... Разбей окно и ори, понятно? Дотянешься?

– Да.

– Бей кулаком изо всех сил. Ты порежешься, но это чепуха. И ори как можно громче. Обязательно ори. Я услышу. Кто-нибудь услышит.

Если у убийцы медуза, его умные советы можно спустить в унитаз. Если маньяк – наследник Потрошителя, то девочка будет стоять, как покорная кукла, пока вокруг ее шеи будут затягивать удавку. Если...

– И еще, – спохватился он. – Тебе не надо прятать глаза. Перестань носить воробья на шее, припрячь где-нибудь – и они станут, как раньше.

– Вы лучше идите, пока никто не вышел в коридор, – хмуро сказала Лиза.

***

Петр лежал на берегу моря. К ногам с шипением подбиралась серая пена, песок колол щеку. Пахло рыбой, водорослями... свежим мясом. Над головой надрывались чайки, и он подтянул ноги, обхватил себя руками, пытаясь прикрыть нутро. Чайки хотели есть.

Острые птичьи когти оцарапали плечо, сильные крылья забили по щекам. Он попытался отмахнуться, – руки не двигались. Холод серебристого металла изглодал пальцы, объел мясо с костей, искривил гримасой онемевшее лицо. Серое небо наливалось багровым, коричневело, как крыло поморника. Это шел с моря рассвет. Петр хотел прикрыть лицо, чтобы солнце не заглянуло в него, чтобы предки не увидели из Верхнего мира, как он лежит на полу грязной кухни, пуская слюни и вращая глазами. Но тело не слушалось. Не спрятаться, не уйти.

Последним усилием Петр сжал пальцы на ледяной фигурке. Поморник обрушил тяжелый клюв на висок, и воронка тайфуна в голове взорвалась дымными клочьями. Петр еще пытался тянуть руки, пытался собрать буран заново, но мир неумолимо затягивало багровой пеленой.

Ногти заскребли по крашеным доскам пола, и под них забились крошки... нет, это песчинки, бесчисленные частицы кварца и халцедонов, похожие на лед, впитавший в себя кровь. Он слышал рокот кровавого прибоя, заполняющий весь мир, не властный только над довольным криком поморника.

Перед тем, как провалиться во тьму Нижнего мира, Петр успел почувствовать, как чайки рвут его кишки.