Яне в осуждение, но как вы очутились в таком положении, как сейчас?

То есть бомж и весь в дерьме? Угадай.

Наркотики?

Точно. И притом всякие, по крупной. Наверно, у меня та­кой характер, привыкающий. Это были семидесятые, восьми­десятые — никто и не задумывался. Это дерьмо было по всем углам, я те доложу. Я и не думал, что тут что-то такое особен­ное. Считал, что к кокаину не привыкают, представляешь? А тут — бемц! — и без дозы просто играть не моги. Поначалу так — втяну, бывало, парочку полосок, а уже перед концертом оживлю рюмашкой. Но когда сел на героин, тут уж, понима­ешь, полный финиш.

А дальше?

Залетел круто. Ребята, с кем тусовался, тоже ширялись, но я, так сказать, выше крыши. Столько людей на меня разозлилось, так я одурел, что меня уже и не звали никуда играть. Просто заблокировали. Персона нон грата, понимаешь, что говорю? Но тогда еще хоть семья была. А потом я и ее просвистел.

Жена ушла?

В том-то и дело, что сам! Представляешь такую хрень? Во­обще ничего не соображал, где верх, где низ. У меня в жизни много всякого было дерьма, но это был уж такой прокол, ни с чем не сравнишь. Потом опомнился, кое-как подтянулся, хотел вер­нуться, а она с пацаном уже слиняла. Ну, это уж совсем кранты. Вот с тех пор и живу на улице.