Кантианство без трансцендентального субъекта»

Интерпретация элементарных структур родства, с одной стороны, пытается выявить некоторый порядок в массе бесконечных и на первый взгляд никак не связанных феноменов, с другой стороны, обнаруживает инвариантность запрета инцеста. Аргументы биологического или морального типа здесь не срабатывают. Леви Стросс склонен рассматривать их как следствие неосознаваемых структур. «Запрет инцеста не столько правило, запрещающее брак

с матерью, сестрой или дочерью, сколько правило, обязывающее отдать другим в жены мать, сестру и дочь. Это правило исключительного дара». Переход в культурное пространство очевиден: позитивная функция экзогамии и запрета инцеста состоит в установлении такого рода связей, без которых выход за пределы биологической организации был бы невозможен. Следовательно, совпадают не только методы лингвистики и социологии, но и предмет исследования — коммуникация и социальная интеграция.

Запрет на женщин, что «рядом», «вблизи», на тех, которые родственно близки, и обязательство отдавать их «на сторону» мужчинам, отдаленным в кровнородственной цепочке, — это модель расширяющейся группы. Каждый брак делает невозможным ряд других брачных союзов в следующем ближайшем поколении. Эти структурные формы родства для Леви-Стросса — не просто и не только эвристические модели, подкрепленные опытом. Они по-настоящему онтологичны, ибо предстают как разнообразные продукты общего врожденного психического оснащения человечества. Как антропологические феномены, проиллюстрированные на разном материале, они не что иное, как инвариантные формы все того же «человеческого духа».

Структурализм Леви-Стросса, по словам Поля Рикера, это «кантианство без трансцендентального субъекта». Бессознательное (кантианского, но не фрейдистского типа), образованное категориями, выступает в виде матрицы для всех прочих структур. История лишена какого бы то ни была смысла, цели нет ни в ней, ни вне ее. Не люди, а бессознательные структуры, по сути, правят в ней, декларируемые цели — всего лишь видимость. Говорить о прогрессе, глобально направляющем человеческую историю, также бессмысленно, ибо у каждой «исторической зоны» есть свой путь следования и отличная от других «кодификация того, что сначала, а что потом». Инновационные процессы в истории весьма сомнительны. Более того, есть, по Леви-Строссу, «холодные общества», равнодушные к эволюции, сохраняющие условия жизни неизменными, и есть «горячие общества» с мобильным образом жизни. Симпатии французского философа на стороне первого: жизнь примитивных людей, ненарушающих гармонию с природой, более естественна и аутентична, чем жизнь цивилизованных обществ (^Печальные тропики», 1955). Поведение человека регулируется немногими формальными нормами. История напоминает шахматную игру: различные комбинации шахматных фигур на доске могут показаться постороннему наблюдателю, не знакомому с правилами игры, произвольными и «новыми». Иначе относится к делу игрок. Так структуралисты пытаются

освоить изначальные правила «человеческого духа», структурируя не только социальные конфигурации, но и ментальные продукты.