Жизнь загадочна и удивительна

НОВЫЙ РАССВЕТ

Ответы Ошо на вопросы учеников, которые он дал в июне 1987 года

1. ЖИЗНЬ ЗАГАДОЧНА И УДИВИТЕЛЬНА.....

2. СВЯТОСТЬ СКУЧНА..........................................

3. ОЩУЩЕНИЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ДОМОЙ......

4. ДРУГАЯ ДЛИНА ВОЛНЫ................................

5. КАК НЕ ПОПАДАТЬ В ЯМЫ................................

6. ЧЕМ ЗАНИМАЛСЯ БОГ ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ?.

7. ВАШЕ ЭГО СОЗДАЕТ РАССТОЯНИЕ МЕЖДУ МНОЙ И ВАМИ

8. РАСЧИСТИТЕ ПУТЬ, УБЕРИТЕ КАМНИ....

9. ЧЕМ БОЛЬШЕ ВАМ ИЗВЕСТНО, ТЕМ МЕНЬШЕ ВЫ ЗНАЕТЕ

10. ДЕЖА ВЮ - ЭТО МАЛЕНЬКИЙ ОСКОЛОК ИЗ ПРОШЛОГО

11.УМЕЕТ ЛЮБИТЬ ТОЛЬКО МЕДИТИРУЮЩИЙ

12. ЕСЛИ ВАМ НУЖНО УТЕШЕНИЕ, ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ В ДРУГОЕ МЕСТО

13. ВЫ БЕСПРЕСТАННО ПЬЕТЕ ЯД...............

БЕСЕДА 1

Июня 1977 года

ЖИЗНЬ ЗАГАДОЧНА И УДИВИТЕЛЬНА

Милый Ошо, я пыталась, но так и не смогла отыскать подхо­дящие слова, чтобы передать красоту тех мгновений, когда ты входишь в аудиторию. Я вижу, как склоняются головы моих доро­гих друзей. Их любовь и уважение к тебе настолько сильные, что они пронизывают меня насквозь. А когда твой взгляд встречается с моим взглядом, у меня появляется такое чувство, словно я пью из потира, наполненного золотым светом. Общность между тобой и нами, преданными тебе учениками, - это по-настоящему "святая связь ", правда?

Маниша, пространство, общность, слияние и таяние, которые можно назвать связью, - это один из секретов религиозной жизни. Нам нужно понять еще одно слово, прежде чем мы сможем осознать значение и аромат слова "связь". Это слово звучит как "общение". Все мы знаем о том, что оно означает. Когда два человека встреча­ются формально, не тая и не сливаясь друг с другом, когда они оба держат безопасное расстояние от партнера, этот процесс называется общением.

Возможно, они говорят, но не слышат друг друга. Они говорят почти как во сне. Их разговор может показаться существенным, ло­гичным, но, по сути, это нечто совсем другое. Когда один человек говорит, другой притворяется, будто слушает, но на самом деле он готовит собственную речь, которую выскажет, когда его собеседник умолкнет. Он не безмолвен, он не поглощает слова собеседника, он не позволяет другому человеку приблизиться к своему сердцу.

Вообще-то, когда встречаются два человека, в этом пространстве находятся уже четыре человека, а не два. Там есть два настоящих человека, которые прячутся за двумя фальшивыми личностями, но оба человека притворяются теми, кем не являются. Они оба пытают­ся показаться с лучшей стороны, оба бахвалятся друг перед другом своими успехами и играют какую-то роль. Настоящие люди скрыты внутри, к ним невозможно приблизиться. В лучшем случае, вы мо­жете пообщаться с маской, с личностью.

Личность фальшива, поэтому все ее обещания ложны, все ее обязательства ложны. Личность говорит так, а поступает совсем на­оборот. Она говорит одно, а имеет в виду другое. Если вы понаблю­даете за двумя людьми просто как посторонний наблюдатель, то вы удивитесь тому, что ни один из них не слышит другого, и все же они оба притворяются, что не только слышат друг друга, но и понимают, они отвечают. Что же они отвечают? Они просто хватаются за сло­во, вклиниваются в русло слов и начинают разглагольствовать. У вас складывается ощущение, что они общаются, потому что они ло­вят слова друг друга. Но они не дают ответ. Они готовятся говорить сами, не слыша собеседника.

Я слышал такую историю...

В купе сидели юноша и старик. Юноша задал старику вопрос:

- Не подскажете, который час?

У старика были часы, но он задумался. "Странно, - подумал юноша, - я просто спросил его о времени. О чем же он задумался? Наверно, он глухой, ведь он так стар". Поэтому юноша громко за­кричал:

- Я хотел бы узнать, который сейчас час.
И старик ответил:

- Послушайте, молодой человек, я не глухой. Я слышал о том, что вы хотите узнать время, я просто думал о том, отвечать вам или нет, потому что жизнь так загадочна, а у меня такой большой опыт.

- Это очень простой вопрос, - сказал юноша. - У вас есть часы, и вы можете просто сказать мне, который час. Здесь нет ни трудно­сти, ни загадки, ничего.

- Вы не понимаете, - объяснил старик. - Стоит мне сказать вам, который сейчас час, как одно станет цепляться за другое. Я спрошу вас: "Куда вы едете?". А вы ответите: "Мне сходить на следующей станции". Я замечу: "Как странно, ведь я тоже схожу на следующей
станции. Вообще-то, я живу там, почему бы вам не прийти к нам в гости на чашку кофе?" Но моя дочь - очень красивая девушка, и вы, без сомнения, влюбитесь друг в друга. А я не хочу, чтобы моя дочь вышла замуж за человека, у которого нет даже часов. Поэтому я ре­шил, что вы, молодой человек, пытаетесь доставить мне неприятно­сти.

Жизнь в самом деле загадочна.

И эти два человека разговаривают друг с другом!

Два профессора угодили в одну психиатрическую клинику, и надсмотрщик захотел узнать, что произойдет, если их обоих помес­тить в одну палату. Оба профессора были великими интеллектуала­ми, известными писателями.

Итак, надсмотрщик поместил их обоих в одну палату и стал на­блюдать за ними через маленький глазок в двери, которого они не видели. Они тотчас же начали оживленно беседовать. Надсмотрщик очень удивился, так как один профессор говорил о земле, а другой профессор говорил о небе, но разговору это совсем не мешало, хотя между собеседниками не было связи. Было невозможно представить, на какой точке они сходились. Они были похожи на парал­лельные прямые, которые никогда не пересекаются, но вечно существуют рядом друг с другом.

Наконец, надсмотрщик открыл дверь. Он не смог удержаться от искушения и сказал им:

- Я ничего не понимаю. Вы оба говорите, и говорите превосходно, но вы не общаетесь друг с другом.

И они оба ответили:

- Не волнуйтесь. Нам известно искусство разговора: я жду, пока он говорит, а когда он прекращает говорить, я начинаю говорить. И тогда он ждет, он очень вежливый собеседник. Когда я прекращаю говорить, он начинает говорить. Это и есть искусство разговора.

Но надсмотрщик возразил:

- Но вы же не общаетесь друг с другом.
Оба профессора расхохотались.

- А кто вообще общается? - спросили они.

Во всем мире люди только притворяются, будто общаются, на самом деле, каждый человек ждет, когда остановится другой, чтобы он мог начать говорить. Он говорит то, что хочет сказать, и его сло­ва не имеют никакого отношения к другому человеку и к тому, что он сказал. Просто понаблюдайте за тем, как вы говорите с людьми, и вы удивитесь тому, что эти два безумных профессора вовсе не ве­ли себя неправильно.

Падди и Мик встретились на улице.

- Ты давно видел Маллигана? - спросил Падди.

- Как тебе сказать, - замялся Мик, - и видел, и не видел.

- Что ты хочешь этим сказать? - удивился Падди.

- Понимаешь, - объяснил Мик, - все было так: я видел того пар­ня, которого Маллиган принял за меня, а когда мы стали разговаривать, уже не было ни Мика, ни Маллигана.

Ситуация безумна, но всякий раз, когда вы встречаетесь с кем-то, ни вы, ни тот человек не бываете самими собой. Вы оба носите маски, фальшивые лики. Каждый из вас прячется за маской, реаль­ности не входят в контакт, и общаются только лицемеры. Общение - это единственное явление, обычно известное нам. Связь же возмож­на, когда личности отброшены, и вместо четырех человек остаются двое, - это и есть подлинные существа.

Связь - это безмолвная встреча.

Как река исчезает в океане, так же два существа исчезают друг в друге, без остатка. Два огонька приближаются друг к другу и не­ожиданно становятся единым пламенем. Они ничего не теряют, но оба обретают все сокровища другого огонька.

Маниша, ты говоришь: "Я пыталась, но так и не смогла оты­скать подходящие слова, чтобы предать красоту тех мгновений, когда ты входишь в аудиторию".

Слова всегда будут терпеть не­удачу, когда имеет место что-то по-настоящему прекрасное, экзи­стенциальное, запредельное, священное. Слова просто оказываются неспособными выразить это.

Всегда помните о том, что когда слова терпят поражение, насту­пает миг блаженства, и если вы не можете выразить явление, значит, у него есть какое-то значение. Если же вы можете выразить его, ес­ли вы можете поместить его в рамки слов и языка, значит, это нечто в пределах ума.

В пределах ума все земное.

За пределами ума все священное.

Но то, что за пределами ума, невозможно облечь в язык, в слова. Поэтому всякий раз, когда вы видите, что в вас возникает явление, которое настолько обширно, что ни одно слово не может содержать его, вы пребываете в блаженстве, и вы купаетесь в аромате запре­дельного.

Ты говоришь: "Я вижу, как склоняются головы моих дорогих друзей. Их любовь и уважение к тебе настолько сильные, что они пронизывают меня насквозь. А когда твой взгляд встречается с моим взглядом, у меня появляется такое чувство, словно я пью из потира, наполненного золотым светом. Общность между тобой и нами, преданными тебе учениками, - это по-настоящему "святая связь", правда?"

Да, это и есть святая связь, в которой эго исчезает в мощном по­токе любви, в котором маленькие умы остаются позади, и вы словно орлы парите на солнце, в бесконечном небе, и вы не связаны своими телами, своими умами, и вы неожиданно становитесь свободой, ду­хом. А если в одном пространстве собираются много людей, то в нем, без сомнения, углубляется таинство, слава, великолепие, боже­ственность этого мига. Да, Маниша, именно это я называю святой связью.

Меня нет.

Меня нет уже давно.

В определенные моменты вы присоединяетесь ко мне, и тогда вас тоже нет. В этом безмолвии, в этом ничто, в котором нет ни ме ня, ни вас, но царит только тишина, пребывает святая связь. Это ве­личайшая красота, величайшее благословение.

Это дверь в божественное. Эта дверь невидима для глаз, но внутреннее существо хорошо видит ее.

Те, кто вошел в эту дверь, больше не индуисты, не христиане, не буддисты. Это просто чистые духи, просто невинные существа. У них появляется благоухание, о котором они прежде не ведали. Их окружает свет, который развеивает всю тьму. У них есть музыка, в которой нет ни единого звука. У них есть ощущение танца, несмотря на то, что нет никакого движения.

В этом великая тайна религиозности.

Милый Ото, многие немцы считают Мартина Лютера великим мятежником. Он лишил Римского Папу абсолютной власти, сделал Библию доступной всем людям, переведя ее на живые языки, и же­нился на монахине. И, тем не менее, он сразу же стал "греть руки " на расколе. Все это событие называется Реформацией. Не мог бы ты рассказать нам о различии между мятежом и реформацией? Может ли настоящий мятеж превратиться в реформацию?

Прем Нирвано, я никогда не говорил о Мартине Лютере по осо­бой причине. Этот человек не был ни мятежным, ни религиозным, а был он чистым политиком. Он низверг власть Папы не потому, что был против власти, просто он сам хотел заполучить власть, он рев­ниво стремился к ней. Лютер не мог достичь власти, поэтому он расколол христиан на тех, кто последовал за Папой, и тех, кто по­следовал за ним.

Его желание власти было настолько сильным, что, как только он расколол христиан, он тотчас же начал преследовать собственные деловые интересы. Для мятежника это невозможная ситуация.

Мятежник всегда остается мятежником. И не важно, у кого власть - все равно он всегда против людей, у которых есть власть, и вся его философия заключается в децентрализации власти. Полити­ческую, экономическую или религиозную власть нельзя сосредотачивать в одних руках. Ее следует рассредоточивать. Нужно раздать власть всем людям, то есть каждому человеку предоставить его лич­ную власть. Никто не должен находиться во власти другого челове­ка.

Лютер был хитрым политиком. Именно благодаря своему лукав­ству и политической проницательности ему удалось расколоть хри­стианство, ведь он притворился великим мятежником. Зависть нахо­дит тысячу и один способ, чтобы спрятать свое лицо.

Он только и думал, как ему стать Римским папой, но так как это было невозможно, он не позволил никому другому обладать абсо­лютной властью. Люди, последовавшие за ним, не случайно назы­ваются протестантами. По сути, Лютер протестовал против власти Папы, и он призывал не к распределению власти, а к тому, чтобы эту власть отдали ему. И для того чтобы показать людям, что ему нет дела до папы, он женился на монахине и перевел Библию на жи­вые языки.

Римский Папа был против обоих этих событий, поскольку он считал, что монах должен хранить целибат, и Папа не хотел, чтобы Библию переводили на обычные языки, которые используют люди. Причины ясны, ведь не только Папа, но и все религии в мире сопро­тивляются переводу своих священных писаний на живые языки, на которых говорят люди. Они боятся, что, если люди начнут пони­мать, что написано в этих книгах, то они испытают сильное потря­сение, потому что в них нет никакой святости.

Но в них полно злобы. Эти так называемые священные писания нельзя считать великой литературой. У них земной и настолько по­средственный уровень, что все религии мира полагают, что будет лучше, если их книги, как и прежде, будут писаться на тех языках, которые больше никто не понимает.

Когда вы слышите, как кто-то читает сутры на санскрите, у вас такое впечатление, что у этих сутр какой-то невероятно важный смысл, поскольку почти все древние языки очень музыкальны. Им следовало быть такими, потому что письменный язык появился го­раздо позже, и людям нужно было запоминать тексты. А стихи за­помнить легче, чем прозу. Поэтому все священные писания поэтич­ны, и все старые языки, то есть латинский, греческий, санскрит, арабский, персидский, китайский, очень музыкальны. Если вы не понимаете их, они звучат прекрасно. У вас такое ощущение, будто в этих музыкальных, прекрасных словах скрыто какое-то таинствен­ное значение.

После перевода сутры падают на землю, ведь в них нет ничего особенного. Они настолько обыкновенные, что порой просто стыдно за них: неужели это мое священное писание? Многие священные писания полны непристойностей и порнографии. В Святой Библии пятьсот страниц чистой порнографии. И Римский Папа боялся пере­водить Библию на обыкновенные живые языки, которые люди знали и использовали, потому что это было опасно. А половое воздержа­ние было основным требованием всех религий, не только христиан­ства.

Лютер бы сильно разгневан, потому что он не мог стать Римским Папой, он был просто не в силах стать им, поскольку Папу избира­ют кардиналы.

У кардиналов есть особый способ выбора Папы. Когда очеред­ной Папа умирает, в Ватикане собираются примерно двести карди­налов. В Ватикане есть особое помещение, в котором расположены двести маленьких келий. Эти кардиналы сидят в кельях целые су­тки, там они постятся, молятся и находят в своих сердцах послание Бога о том, кто должен занять место Папы. Спустя сутки они пишут имя одного кардинала из собравшихся двухсот, а затем все эти бу­мажки собираются в одном месте. И Папой избирается тот карди­нал, кто набрал больше всех голосов, то есть бумажек.

Это очень странные выборы. Здесь нет кампании, вы не можете никого попросить: "Проголосуйте, пожалуйста, за меня", это запре­щено. И вы не можете встречаться с кем-либо во время голосования, ведь вы закрыты в маленькой келье. Люди надеются, что вы, по­средством поста и молитв, сделаете правильный выбор, который бу­дет не результатом политических расчетов, но будет выплеском глубоких чувств: кто же по-настоящему способен возглавить всю религию? И именно этот человек будет представителем Иисуса Христа.

У Лютера не было надежды стать Римским Папой, но он мог создать движение протеста, и он выбрал два особых момента, в ко­торых его поддержат люди (это простая политика), потому что мно­гие священники, епископы и кардиналы хотели жениться, но им не­доставало мужества бороться с традицией. Стоило только Лютеру жениться на монахине, как его примеру тотчас же последовали мно­гие другие священники и епископы. Не то чтобы они были убежде­ны в том, что идеология Лютера правильна, а просто он дал им воз­можность жениться и все же оставаться христианами. Они устали от подавления желаний.

Лютера поддержали народные массы, потому что он перевел Библию на язык простых людей. Люди хотели знать о том, что на­писано в Библии. Для них это было загадкой.

Лютер не мог стать Римским Папой всего христианства, но он стал главой протестантской церкви. Он стал вторым Папой общины, которая откололась от главного потока. Я намеренно никогда не го­ворил о Лютере, потому что я никоим образом не считаю его рели­гиозным человеком, и он вовсе не был мятежным. Он был просто завистником, и это объясняет, почему он, как только отделился от церкви и создал новую общину, сразу же занялся созданием своего бизнеса. Он нуждался во власти, он нуждался в деньгах, он нуждался в новых церквах - он нуждался во всем для того, чтобы создать целую религию, и он создал ее.

Нирвано, "Реформация" - это название темы в книгах по исто­рии. Этому явлению можно дать очень простое название, и здесь не­чем похвалиться. Что такого великого в том, чтобы жениться на мо­нахине? Неужели это великая революция? Женятся миллионы людей. Что такого великого в том, чтобы перевести Библию с ла­тинского языка? Ее переводили с древнееврейского языка на грече­ский, с греческого языка на латинский - в чем же новизна? Библию уже переводили на разные языки, а в этот раз ее можно было пере­вести на английский и немецкий языки. Да, происходила некая ре­формация, но я не вижу в ней никакой ценности.

Однажды несколько лет назад ко мне пришел человек. При нем было письмо, в котором его рекомендовал мне один из моих старых профессоров. В нем были такие слова: "Это очень революционный человек, он понравится тебе. Я посылаю его к тебе, поскольку он всегда хотел встретиться с тобой".

- Какую революцию вы устроили? - спросил я этого человека. -
Или, может быть, у вас есть какие-то революционные мысли?

- Я женился на вдове, - ответил он.

- Разве это революция? - сказал я. - Нужно разрешить выходить замуж каждой вдове. И это все? Это вся совершенная вами револю­ция, или у вас есть в запасе еще какая-то революция?

- Пока что я совершил только эту революцию, - ответил он.

- Это никакая не революция, - заключил я.

В другом месте я встретил человека, которого в тех местах счи­тали большим революционером. Чем же он занимался? Он органи­зовывал коллективные свадьбы. Обычно один мужчина женится на одной женщине, но этот человек собирал десяток женщин и десяток мужчин, чтобы сократить их расходы на свадьбу, так как один свя­щенник может сочетать сразу десять пар, и не нужно проводить эту церемонию десять раз. И вот этого человека считали в округе вели­ким общественным революционером. "Неужели то, что вы делаете, революционно?", - удивился я.

Но именно такие вещи считаются революционными. Лютер со­вершал обыкновенные поступки, он ничего не изменил в человече­ском сознании. Его политика никоим образом не способствовала облагораживанию человечества. Она всего лишь исполнила эгои­стическое желание Лютера самому стать первосвященником, стать главой протестантской религии. Он объявил себя преемником Иису­са Христа.

Мне вовсе не интересны все эти реформации, они по сути своей тупые. Но люди начнут считать все это революцией, революцион­ным преображением общества.

Революция - это сильное слово. Она должно менять фундамент жизни. Реформация - это не настолько сильное слово, но все равно она должна создавать более совершенные системы жизни.

Что же сделал Лютер? Он перевел Библию на немецкий язык, стал главой религиозного движения и объявил себя настоящим представителем Иисуса Христа, и все это он сделал потому, что у него не было ни единой надежды или возможности быть избранным Римским Папой. Он был так упрям и эгоистичен, что никто не хотел, чтобы он стал Папой. Он не был даже кардиналом, и, стало быть, вопрос о его избрании Папой даже не возникал.

Итак, все это было лишь честолюбием, и для того чтобы осуще­ствить свои амбициозные планы, ему пришлось уговаривать обще­ственное мнение, говоря людям о том, что он действует ради их бла­гополучия. Разумеется, монахиням это пришлось по вкусу, потому что многие монахини страстно желали выйти замуж, и многим мо­нахам понравились мысли Лютера, потому что они жаждали же­ниться, но не могли в этом никому признаться. Люди, последовав­шие за Лютером, были трусами, они не могли поступать самостоятельно.

Народным массам понравилась мысль о том, что Библия должна быть написана на простом языке, но это ничего не меняет. Раньше был один первосвященник, а теперь их двое. Раньше было одно хри­стианство, а теперь их два. А какое же между ними отличие? Вот и все отличие, и это не стоит даже называть отличием.

Падди брел на работу, у него был сонный вид. Его догнал Мик.

- Что стряслось с тобой в это чудесное утро? - спросил Мик. – У тебя сонный вид.

- Так и есть, - ответил Падди. - Я проснулся посреди ночи.

- А что случилось? - поинтересовался Мик.

- Все дело в кошке, - объяснил Падди. - Мне пришлось до глу­бокой ночи ждать, когда она придет к двери после гуляния, чтобы выпустить ее во двор на ночь.

Реформация, революция, мятеж - нам нужно вырвать эти слова из рук тех людей, которые разрушили красоту и значение этих слов.

Милый Ошо, духовный рост - это моя страсть, преображение - это моя первая любовь. Я верю в то, что духовный рост проходит на фоне тяжелой работы, борьбы и боли. Поэтому я счастли­ва, когда мне больно, поскольку я считаю это ощущение полезным для моего развития. Я сильно верю в это, потому что вынесла из своего опыта тот факт, что часто после глубокого страдания во мне случается прорыв. Не мог бы ты объяснить страдание, кото­рое я ощущаю как искательница, и как оно отличается от моего прежнего невротического несчастья?

Авирбхава, я думаю, ты осознала важный момент: несчастье, без сомнения, может отличаться от страдания, а может и не отличаться, но возможность их отличия друг от друга существует. Несчастье - это состояние ума, когда ночь темна, и у вас нет ни единой надежды на рассвет. Когда все надежды умирают, вы сжимаетесь в себе.

Вы хотите умереть, но не можете умереть. Вы не можете жить, вы не можете умереть - вы раздавлены между жизнью и смертью. Такое несчастье не помогает духовному росту - напротив, оно раз- рушает всякую возможность духовного роста. Ночь все время удли­няется, а рассвет отступает все дальше. И вместо прорыва вы може­те получить только провал.

Но есть состояния ума, когда вы страдаете, несчастье абсолютно отрицательно, а в страдании есть положительная сторона. Страда­ние указывает на то, что у вас есть какое-то стремление, надежда, просто вы не нашли путь. Вы ищете, но постоянно терпите неудачи. Вы изо всех сил пытаетесь избавиться от страдания, вы боретесь с ним, и вы не считаете нынешнее положение дел своей судьбою. И тогда есть возможность того, что ночь закончится, и появится новый рассвет, новое начинание, новое сознание.

Отличие в том, сочли ли вы страдание своей судьбою, сказав, что вот это и есть вся жизнь, - в этом случае это - несчастье. Если же вы считаете нынешнее положение дел не жизнью, а только му­ками рождения (ведь рождаясь, вы вынуждены испытать боль, но есть будущее за пределами боли, и боль поможет вам достичь со­стояния, которое существует вне страдания) - в этом случае страда­ние дает вам возможность прорыва.

Авирбхава, насколько я знаю тебя... Я наблюдал за тобой. С то­бой происходит нечто особенное. Дело в том, что ты в одно мгнове­ние можешь начать плакать, рыдать, причем по-настоящему. А по­том неожиданно все облака уплывают, и на губах Авирбхавы играет прекрасная улыбка. Слезы исчезли. А через несколько секунд сно­ва... (я только успеваю пройти из своей комнаты к креслу или от кресла в свою комнату) не успеешь моргнуть, как Авирбхава пере живет множество прорывов. Я просто все время наблюдаю за ней, и она беспрестанно меняется.

В любой миг, абсолютно непредсказуемо... у нее очень много времен года, а между этими слезами и смехом она кажется абсолют­но невинной, как ребенок, совершенно чистой. Ее слезы не кажутся слезами несчастья. Авирбхава верно подметила этот момент. Воз­можно, та сила, которая приносит ее глазам слезы, помогает ей на­чать смеяться. И она меняется так легко и быстро. У каждого чело­века порой бывают такие ощущения, но у вас старая коробка передач, и вам приходится переключать свои скорости вручную. А у Авирбхавы автоматическая коробка передач, и переключение ее скоростей происходит без всякой причины, в одно мгновение...

Я расскажу ей один анекдот:

Голдберга остановили на шоссе за превышение скорости. Поли­цейский собрался выписать ему штраф, но в этот момент он увидел на заднем сиденье машины пятнадцать пингвинов.

- Что делают в вашей машине эти пингвины? - спросил поли­
цейский.

- Они едут автостопом, - ответил Голдберг. - Я решил подбро­
сить их до зоопарка.

- Ладно, - сказал полицейский. - На этот раз я вас отпущу.

На следующей неделе этот же полицейский снова остановил Голдберга за превышение скорости. Полицейский узнал на заднем сиденье машины прежних пятнадцать пингвинов. Теперь на всех пингвинах были солнечные очки.

- Вы же говорили, что везете этих пингвинов в зоопарк, - на­
помнил Голдбергу полицейский.

- Это верно, - согласился Голдберг, - но это было на прошлой
неделе. А сегодня мы едем купаться.

Хорошо, Маниша? Да, Ошо.