Глава 18. - Я решил обрезать дреды и сделать еще одну татуировку, - опускаюсь в кресло напротив мужа, читающего какие-то бумаги

POV Bill

- Я решил обрезать дреды и сделать еще одну татуировку, - опускаюсь в кресло напротив мужа, читающего какие-то бумаги, с дымящейся чашкой чаю. О боже, муж. Уже месяц, как у меня есть самый настоящий-пренастоящий муж. Никогда не думал, что в моей жизни такое будет возможно. Если я себе когда-то и представлял свадьбу (в чем я очень сомневаюсь, ибо ну просто не помню такого), то на ней должна была быть невеста в белом платье, я в качестве жениха, церковь, священник, костюм и прочие свадебные прелести, но никак не то, что произошло со мной месяц назад, вернее, 36 дней назад. Предложение в лифте (причем сделанное мне мужчиной, а не мной прекрасной девушке), совершенно дурацкий побег с вечеринки в честь моего совершеннолетия и безумное бракосочетание: ночью, почти в пустом здании посольства, в джинсах и при полном отсутствии гостей, а потом сумасшедшая прогулка по не спящему ночному Амстердаму с диким смехом, распугивающим многочисленных прохожих, сладкими поцелуями в подворотнях, чокнутому забегу по супермаркету и распитием шампанского на берегу реки Амстел. Я никогда не пил ничего вкуснее этого шампанского из горлышка и не ел ничего вкуснее винограда, который мы мыли минералкой прямо на набережной и которым заедали это самое шампанское. И снова шаги и поцелуи по улицам моего любимого Амстердама, только немного пьяные, и первая брачная ночь, вернее, утро, а после первой брачной ночи завтрак, за которым, еще чуть пьяные, мы шокировали всех в лоб новостью. Реакция была поразительно разной: бабушка лишь улыбнулась и покачала головой, Карл хмыкнул и поздравил, Анна не поленилась встать и, обозвав нас дурнями великовозрастными, влепила по подзатыльнику, а потом, совсем по-матерински, потрепала по головам и сказала, что сама бы никогда не решилась на такое безумие, Жан возмущенно фыркнул и сказал, что мы сделали это практически тайно только потому, что зажали денег на полноценную свадьбу, за что получил два убийственно-возмущенных взгляда: что-что, а денег нам точно было не жалко.

- Что-что ты сделаешь? - стопка бумаг плюхается на журнальный столик и на меня поднимаются полные изумления голубые глаза. Кот, запрыгнувший на подлокотник кресла, в котором сидел Дэвид, тоже уставился на меня возмущенными зелеными глазищами, словно что-то понимал.

- Обрежу дреды и сделаю татуировку, - отпиваю глоток обжигающего напитка и возвращаю чашку на столик, делая вид, что совершенно спокоен, хотя внутри просто бушевала какая-то волна азарта: я так обожал злить Йоста, точнее, иногда у меня было такое настроение, которое ну просто жаждало и требовало позлить мужа, вот и сейчас я буквально пару минут назад, пока заваривал чай, придумал эту чушь, которую сейчас так уверенно воспроизводил вслух.

- Зачем? - бровь взлетает вверх.

- Надоело однообразие, что ли… Как ты думаешь, может, мне сделать прическу, как у Жана? Говорят, что это новый тренд, - произношу, с удовольствием наблюдая, как он изменяется в лице. - И что тебе больше нравится: дракон на бедре или дракон на спине? Так, чтобы, знаешь, хвостом обвивал талию, задние лапы были на бедрах, передние под подмышками, а голова на правом плече? - я смаковал каждое слово и каждое изменение в лице моего мужа.

- Я с тобой разведусь, - тихо произносит и снова берет какие-то бумаги, углубляясь в них. Он тоже прекрасно чувствовал, когда у меня такое настроение, и старался на него не реагировать… Стоп, что он сказал?

- Что ты сделаешь? - глаза сужаются от злости, а тело неосознанно поджимается, словно готовясь к броску.

- Разведусь, - произносит совершенно спокойно, так, будто говорит, что не будет мыть посуду после ужина или не знает, где пульт от телевизора, и даже взгляда на меня не поднял, сволочь!

- Из-за стрижки и татуировки? - волна уже почти достигла краев, готовясь выплеснуться наружу.

- Да, - кивает, - а еще из-за твоей дури.

- Мой дури?! - я буквально подпрыгнул на месте от возмущения. - Это у тебя дурь! - соскакиваю с места и повышаю голос, удовлетворенно отмечая, как он наконец-то переводит взгляд на меня со своих чертовых бумажек. - Ты готов развестись со мной из-за чертовых волос и татуировки! И ты еще заливал мне, что внешность не самое главное! - я тяжело дышал, почти сопел от злости. Мне казалось, что еще пара секунд и у меня пар из ушей повалит.

- Билл, - серьезный взгляд и тон, как ведро холодной головы на голову, но меня это сейчас не остудит, только еще больше раззадорит, - ты хочешь поругаться?

- Нет, это ты хочешь поругаться!

- Да, конечно, именно я хочу закатить семейную сцену с воплями и битьем посуды, - в его голосе было столько ехидства, что я едва сдержался, чтобы не зарычать от злости.

- Хочешь? - пропеваю елейным голоском и вскидываю бровь. - Будет тебе семейная сцена, - бегом бросаюсь под его взглядом на кухню, открываю шкаф, в котором аккуратными стопками стояла вымытая и вытертая посуда, хватаю стопку тарелок и быстрым шагом возвращаюсь в комнату.

- Хочешь сцену? – взмах – и первая тарелка, не выдержав столкновения с паркетом, разлетается на мелкие осколки, заставляя мужа испуганно вскочить и повернуться ко мне. - Будет тебе сцена, - вторая тарелка, печально звякнув, закончила свое существование, - с битьем посуды, - третья тарелка разлетается на кусочки.

- Билл, - в голубых глазах плещется неподдельная тревога. Он пытается подойти, но я отскакиваю назад. Неожиданно ступню пронзает боль, и я, не удержав равновесие, роняю все оставшиеся тарелки.

- Черт! - помимо воли срывается с моих губ, и в глазах на миг темнеет от боли.

- Билл, - Дэвид в один прыжок оказывается рядом и уже через пару секунд сильные руки отрывают меня от пола.

- Куда ты меня тащишь, пусти, сволочь бесчувственная! - для вида пытаюсь сопротивляться и вырваться из рук.

- На кухню, - неожиданно путешествие заканчивается, и под попой материализуется что-то твердое, давая понять, что меня усадили на кухонной стол. Исчезнувшая из поля зрения футболка Йоста подтверждает мои догадки.

- Порезался, - к ступне аккуратно прикасаются теплые пальцы, и я опускаю взгляд на светлую макушку присевшего на корточки перед столом, на котором я сидел, Йоста и шиплю:

- Без тебя знаю.

- Сейчас будем лечить, - он со вздохом встает и идет к шкафчику, в котором, по моим весьма смутным воспоминаниям, должна быть аптечка.

POV David

- Вот и все, - заклеиваю обработанную антисептиком ранку на ступне пластырем и легонько целую.

- Ты что делаешь?! - такой полный обиды и возмущения крик, что хочется рассмеяться. Мне всегда хочется смеяться, когда я вижу его в таком настроении. Маленькая истеричная злючка иногда требует выхода наружу. Хорошо, что в этот раз жертвами стали всего лишь несчастные тарелки.

- Целую тебя, - встаю и за бедра придвигаю сидящего на столе возмущенного мальчишку к себе.

- Ты что себя позволяешь? - пытается оттолкнуть меня, но этого всего лишь игра – я прекрасно вижу эти неповторимые искры в глазах.

- То, что можно законному мужу, - выдыхаю почти в губы и еще сильнее сжимаю его бедра.

- Мы же разводимся, - да-да, мальчик мой, я прекрасно знаю, что ты тоже умеешь ехидничать.

- Не думаю, - рывок, и я резко впиваюсь в его губы.

Он сопротивляется минуту и лишь для виду, а потом его руки вцепляются в мою талию, а тело само льнет ближе.

К черту такую ненужную сейчас одежду. Да, мальчик мой, вот так, приподними чуть бедра, чтобы я стянул эти чертовы джинсы. Да, я знаю, что они не чертовы, а Chanel, но сейчас мне плевать, меня интересуешь только ты. Пойдем в спальню? Не хочешь? Хочешь здесь на столе? И ты сможешь потом спокойно за ним есть? К черту, поменяем! Я вижу, как ты сильно хочешь, я тоже тебя так хочу. Нет, ты про что? Какой развод? Это была всего лишь шутка, я тебя никогда не брошу, даже если ты побреешься налысо и сменишь пол. Никогда-никогда. Мне хорошо с тобой. Нет, у нас не только секс, у нас любовь, да, в кухне на столе, но любовь. Смазки нет. Подождешь минуту? Нет? Руки, торопливо скользящие по телу, сбивают дыхание. Точно хочешь так?

Рывок, и он полностью открыт передо мной, чуть постанывает оттого, что возбужденный член проехался по поверхности стола, когда я переворачивал его на живот. Палец, обильно смоченный слюной, еще один. Да-да, хороший мой, уже сейчас. Вот так. Тебе не больно? Точно? Перестань матерится, тебе это так не идет. Я просто не хочу сделать тебе больно. Тебе хорошо? Мне тоже. Толчок. Рывком до конца, снося крышу обоим, заставляя двигаться и стонать двух людей в одном ритме. Толчок, и стон в унисон. Мне так хорошо с тобой… Мысли сбиваются, дыхание тоже. С каждым толчком наслаждение все больше, дыхание все чаще, стоны все громче, а судороги наслаждения все сильнее, вызывая невольную дрожь во всем теле и покалывание в сердце.

Я тебя люблю, слышишь? В ответ только стон. Я тебя очень сильно люблю. Еще стон. Я тебя люблю больше жизни... Слова напоминают бред, а тело подо мной начинает биться в судорогах оргазма, увлекая в волнительную сладкую бурю за собой и меня.

Я тебя так сильно люблю… С громким стоном мальчик дергается последний раз, орошая белой вязкой жидкостью поверхность стола. Я делаю последние толчки, заставляя его подергиваться, и изливаюсь внутри него. Я тебя так сильно люблю…

POV Bill

Просыпаюсь от своего чиха. Летний солнечный луч не дал мне долго поспать, и я сегодня проснулся первым.

Глаза открывать не хочется, поэтому я просто лежу, прислушиваясь к ощущениям. Ноздри щекочет такой пьянящий запах любимого мужчины. Я где-то читал, что запах человека – это очень важно, что любовь – это когда после хочется уткнуться носом и уснуть, а не брезгливо бежать умываться. Так вот, мне всегда хотелось уткнуться носом. Как он пах для меня? Сложно описать. Конечно, можно взять описание той туалетной воды, которой Дэвид пользовался, но это было совсем не то. Он пах мужчиной – терпко и сладко, моим мужчиной, сексом и любовью, он пах чуточку мной и чуточку собой, словно у нас был один аромат на двоих.

Мне было так тепло и хорошо, что я даже не понял, сколько так пролежал, пока нашел в себе силы открыть глаза: надо же, я хихикнул про себя, я снова всю ночь умудрился проспать на нем. Всматриваюсь еще сонными глазами в совершенное лицо. Такое ощущение, что с каждым днем он становится всё прекраснее, а черты всё совершеннее. Я подтянулся, чтобы мое лицо оказалось над его, и в процессе с возмущенным мурком с меня свалился пушистый комок кота.

Я еще пару минут рассматривал лицо любимого мужчины, словно стараясь впитать и запомнить каждую черточку. Он спал абсолютно бесшумно, длинные светлые ресницы отбрасывали тени на светлые щеки. Я не удержался, и поцеловал эту тень, а потом покрытую легкой утренней щетиной щеку, а потом уголок губ, с трепетом внутри ожидая, что сейчас он вот-вот проснется, откроются голубые, еще подернутые сонной пленой глаза, и теплые, пока раскинутые в стороны руки, так по-родному устроятся на моей талии.

Эпилог

4 года и 6 месяцев после отъезда из Джэксонвилла.

POV Bill

- Вильгельм, правда ли, что вы состояли в однополом браке с Дэвидом Йостом? - эти крикливые журналисты мне так надоели. Хотелось послать их всех в одно известное всей планете место и уйти, но эта пресс-конференция была вынужденной – слишком много слухов расплодилось за последние два месяца.

Я только молча утвердительно кивнул, вызвав бурю голосов. Сегодня было решено раскрыть все карты, а мне было уже все равно.

- А правда ли, что вы теперь являетесь владельцем контрольного пакета акций издательского холдинга?

Черт бы вас побрал за все эти «правда ли». Снова утвердительно киваю, закусывая губу.

- То есть ваш муж оставил вам в наследство все свое имущество?

Судорожно сглатываю и отрицательно качаю головой, но в этот раз жестом не отделаешься, приходится пояснять:

- Часть своих активов он завещал своим племянникам, они скоро прибудут в Нью-Йорк, чтобы вступить в права наследования.

- Какую часть? - до чего въедливый народ.

- Тайна завещания не подлежит разглашению, - гул возмущенных голосов в зале, но больше вы из меня ничего не вытянете, не ваше это собачье, то бишь журналюжье, дело.

- Правда ли, что вам выдвигалось обвинение в убийстве мужа? - вскочила девушка со светлыми волосами, и все буквально замерли от напряжения. Этот вопрос смаковался в таблоидах уже два месяца, с того самого момента, как… Дальше думать сил не было. На мою руку под столом легла рука сидящей рядом Анны и крепко сжала – безмолвная поддержка, ненужная.

- Нет. Мой муж скончался во сне от сердечного приступа, скорая и полиция констатировали этот факт.

Такое бывает. Просто бывает, что твой любимый человек после бурной ссоры и не менее бурного секса засыпает и больше не просыпается, оставляя тебя одного в этом мире. Без смысла и средств к существованию, лишая сил. То утро. Боже, то утро. Он был таким идеальным, а я даже не заметил, что что-то не так. Что мой любимый мужчина не дышит. Только спустя десять минут попыток его разбудить, от нежных и до переходящих в истерику, я понял, что что-то не так. Это что-то было глобальным – он умер. Так бывает! Представляете? Еще вчера я целовал его, ругался, бил чертовы тарелки, слушал его подколки и бессвязный шепот во время секса на ухо, а сегодня его уже не было. И не будет никогда. Мне до сих пор не верилось. Что так бывает. Но так бывает.

Весь мир куда-то бежит, продолжает жить, а его уже нет. Люди все так же ходят на работу, пьют кофе, курят, шутят, влюбляются, женятся, болеют и выздоравливают, а его нет. Солнце все так же встает по утрам и садится вечером за линию горизонта, все так же после дождя бывает радуга, и ветер взметывает опавшие осенние листья, а его нет. И люди об этом не знают. Их мир цел, гармоничен и вполне прекрасен. А мой разрушен до основания, потому что его нет. Мне хотелось вскочить и закричать всем этим чертовым людишкам, подлым журналюгам, охочим до сенсаций, захлебываясь в собственных слезах и мыслях, что нет его. НЕТ! НЕТ! И никогда не будет. Что мне больше некого любить и не для кого жить, чтобы они все знали и чувствовали, как мне больно внутри, как мучительна и невыносима сжирающая все внутри пустота. Его нет.

Пределом моих мечтаний была горячая ванна и бритва, хотя лучше таблетки. Я не хочу умирать больно, я хочу умереть так, как умер он: уснуть и не проснуться больше никогда, и пусть этот мир так же не заметит моего отсутствия. Но это было слишком малодушно. Я не мог. Хотя хотелось очень. Один раз, месяц назад, я даже купил таблетки, слабенькое снотворное, продающееся в любой аптеке без рецепта, двадцать пачек, но они так и лежат в ванной в шкафчике на полочке рядом с его любимой туалетной водой и станком.

Я мучительно ощущал, что с каждым днем теряю его. Выветривался запах из постели и одежды, исчезал порядок, стирался из памяти голос и улыбка, моя память словно отторгала все, что было связано с ним. Но я не мог забыть, просто не мог. Я ходил в его одежде и слушал его любимую музыку, смотрел его любимые фильмы и пил текилу с лимоном с солью, как пил он. Я научился мыть чашки по утрам и не бросать одежду на полу. Я делал все, как было до… Но его не было. Никто меня не будил по утрам поцелуями и не варил кофе и не жарил тосты, пока я был в душе, никто внимательно не наблюдал за каждым моим движением, пока я крашусь, и не говорил, какой я красивый перед выходом, не целовал в губы, не подвозил до работы и не целовал за тонированными стеклами машины, никто не звонил и не писал глупые сообщения, не посылал белые розы без шипов, не забирал с работы, не водил гулять и в кино, не кормил мороженым и не спал со мной. Никто.

Мне кажется, что я разучился чувствовать. Нет сил ни плакать, ни ругаться, ни улыбаться, ни смеяться. Просто звенящая пустота.

Я не мог плакать даже на похоронах. Я не верил, что там, в этом ящике, который засыпают землей, он. Это не мог быть он! Он не мог меня бросить. Все плакали. Бабушка, Жан, Анна и даже Карл и еще пара сотен человек. Кто-то плакал искренне и не скрываясь, навзрыд, кто-то – стирая скупую слезу платком, кто-то – откровенно фальшиво, а я стоял и смотрел. Только спустя три дня, когда я приехал на кладбище, то понял, что всё – его нет и не будет больше никогда. Хотелось самому себе перерезать горло, но бабушка не дала. Одной простой фразой она заставила влачить меня это жалкое существование. Фразой: «А он бы захотел, чтобы ты?..». Не захотел бы. Тогда я представил, как бы он ругался, если бы узнал, и я впервые с того утра расплакался… Я не думал, что можно столько плакать, но можно. И врут все: слезы не приносят облегчения. Мне не принесли. И не принесут.

И эта чертова фраза, она мне не давала шанса. Шанса оказаться вместе с ним как можно скорее. Потому что он бы… он бы не одобрил и не захотел.

Вот поэтому я сейчас сидел здесь, на этой чертовой пресс-конференции и отвечал на эти дурацкие вопросы, просто для того, чтобы создать какую-то иллюзию того, что мой мир цел. Я чувствовал себя той девочкой из песни, которая танцует и падает в луже собственной крови, но улыбается. Скорее бы все это закончилось… скорее бы. А его нет.

***

- Вильгельм, через час в офис прибывают племянники мистера Йоста с адвокатами, - помощница подлетела ко мне, едва я вышел из конфернц-зала. Они словно сговорились и не давали мне ни минуты покоя: кто-то постоянно был рядом, звонил каждые пятнадцать минут, словно боялись оставить меня одного. Глупо. Если бы я хотел что-то с собой сделать, то уже давно бы сделал.

Племянники. Я хотел бы посмотреть ЭТИМ в глаза. Несмотря на все настойчивые попытки моих помощников, помощников и друзей Дэвида, мы с ними не смогли связаться, чтобы они приехали тогда… Но как только всплыл разговор о наследстве, то они тут как тут. Вернее, их представители связались, назначили встречу, и теперь я должен был встречаться с этими племянничками. Хотел ли я? Нет. Я не хотел! Я не хотел вмешиваться во все эти дела. Но по иронии судьбы за день до того рокового утра Дэвид составил завещание. 70% его акций и все имущество переходило ко мне, 20 процентов племяннику и 10 племяннице. Он словно опять все знал наперед. Чертов Йост! Он всегда все знал…

Работа была теперь тем единственным, что заставляло меня выходить из дома. К «Вогу» добавилось еще и кресло в совете директоров издательского холдинга. Кресло президента, к которому я совершенно не был готов.

Чертов Йост, как ты мог оставить меня одного со всем этим? Со всеми этими отчетами, бумажками, дебетами и кредитами, инновациями, инвестициями и бизнес-планами? Как ты мог?!

- Я поеду пообедаю, буду через час, - бросаю помощнице и выхватываю у нее из рук свою сумку, в которой навеки поселились антидепрессанты.

- Составить компанию? - Анна подошла бесшумно, а может, и шумно - просто я не слышал. И вот опять. Компания.

- Нет, спасибо, я сам. До встречи, - быстрым шагом иду на выход.

Мир продолжает жить, а его нет.