Беглецы 6 страница

Именно это сводило его с ума. Наблюдая за стремительно развивающимся романом Торнтона и Вороновой, Джеймс ясно осознал: ему болезненно не хватало убийства.

Остров в Тихом океане. Май 2013 г.

Сидя на скамейке, в тени, Хилари смотрела прямо перед собой. Из головы не шли слова Люка: «Я не единственный, кого вы здесь заинтересовали».

Браслет отмерял минуты свободы в порядке убывания. Два часа в день утром, два вечером. В любое время, кроме отведенного на процедуры. Сбежать отсюда невозможно: мысль об этом была значительно тяжелее, чем темные низкие тучи, стягивающиеся над островом. Она боялась, что проливной дождь заставит ее вернуться в камеру. Свою палату в медицинском корпусе Хилари теперь иначе не называла. Если бы она знала, что природа соберется обрушить на это чистилище тропический ливень, выбрала бы другое время.

– Тоже не угадали? – она обернулась.

Хилари не видела Люка больше недели. Сейчас он выглядел еще гораздо более слабым.

– Нет. Привет, Люк.

Первые крупные капли упали на землю, но он не двинулся с места, только подставил руки ладонями вверх.

– Пойдем, – Хилари шагнула к нему.

– Я останусь.

– Хочешь промокнуть до нитки?

– Не страшно.

Дождь обрушился на землю сплошным потоком, будто разорвались небеса. Охранники надели накидки с капюшонами, дорожки мгновенно опустели. Все поспешили под навесы.

– Я останусь с тобой, – одежда прилипла к телу.

Хилари отступила под пальму, но широкие листья сомнительно защищали от ливня.

– Я получил анализы, – Люк последовал ее примеру, и добавил, – наверное, я скоро умру.

Хилари и рта раскрыть не успела, как он продолжил.

– У меня совсем не осталось времени. Я не хочу, чтобы Беатрис осталась один на один с этим ублюдком.

Люк говорил спокойно, но Хилари чувствовала его отчаяние. Как будто вновь обрела способность к эмпатии, утерянной вместе с даром-проклятием. Казалось бы, что может быть проще. Пообещать смертельно больному ребенку, что поможешь его матери. Пообещать и забыть, потому что здесь каждый сам за себя, но у Хилари никогда так не получалось. Она всегда старалась поступать правильно.

– Люк, я не знаю, смогу ли помочь. Я сама пленница.

В глазах мальчика вспыхнула надежда.

– Сможешь, Хилари! – он подался к ней и порывисто коснулся ее руки. – Ты до сих пор не сдалась.

– А Беатрис?

– Она может сдаться, когда узнает, что меня не стало.

Хилари внимательно посмотрела на мальчика – сейчас она могла подарить ему последнюю надежду. Или отнять.

– Я обещаю сделать все, что в моих силах, – Хилари глубоко вздохнула и сжала его тонкие пальцы. – Если она позволит.

– Спасибо, – коротко ответил он.

Сколько времени длилось молчание, заполненное шумом дождя, Хилари не знала. Первым его нарушил Люк.

– Если бы мы поменялись местами, кого бы ты попросила поддержать?

Она вспомнила родителей. Их давно уже нет, но именно о них была первая мысль, когда Люк задал вопрос. Вторая – о Джеймсе. Она так и не узнала, приходил ли он в заброшенный дом рядом с Солт-Лейк-Сити. Что подумал, если пришел и не дождался ее?

– Не знаю, Люк. Никого.

– Когда-то у меня тоже не было. Сдохни я тогда на улицах, никто бы не расстроился. Но я не думал, что такое может быть у тебя.

– Почему?

– Ты хорошая, Хилари.

Люк развернулся и пошел по дорожке вдоль корпуса. Тонкую фигурку поглотила стена дождя, а она сползла на землю, закрывая лицо руками.

«Наверное, не такая уж и хорошая», – подумала она. Давно Хилари не ощущала себя настолько одинокой.

Княжество Зальцбург. Конец XVIII в.

Беатрис уложила Авелин спать и вышла на улицу. До рассвета оставалось полчаса. Она устроилась на ступенях крыльца, напевая себе под нос колыбельную, с тоской глядя на стремительно светлеющее небо. Вдалеке от России она чувствовала себя спокойно. Никому не придет в голову искать ее здесь, а большего Беатрис не могла и просить. За жизнь дочери она готова была заплатить любую цену.

Она задыхалась в этом городе, рядом с Джаной, которая только и делала, что жаловалась. На судьбу, на жадность заказчиц, на плохую погоду. Джана была одинокой портнихой, и именно поэтому Беатрис выбрала ее для легенды: молодая швея с ребенком наняла няню, потому что не справлялась с работой.

Из предместий Вены они перебрались в Зальцбург – здесь Джану никто не знал. Шить она не только умела, но и любила, а любовь к тому, чем ты занимаешься – залог успеха. Беатрис помогала ей, чем могла, а могла она многое. В частности, убеждать несговорчивых капризных заказчиц, которые забывали о своих причудах и придирках, и приходили к Джане снова и снова.

В измененном состоянии было много преимуществ. Сила, выносливость, умение чувствовать людей. Это облегчало жизнь и давало некое подобие уверенности, поскольку о том, что Авелин ее дочь, не должен был знать никто. Вопреки предсказанию Семена, выкидыша не произошло. Авелин родилась здоровой и крепкой девочкой, разве что молока у Беатрис не было. Оно ей оказалось и не нужно: организм ребенка первый год требовал исключительно крови.

Беатрис пришлось бежать: их дом был сожжен, а Дмитрий превратился в злейшего врага. Ей удалось услышать его разговор с одним из друзей прежде, чем она совершила большую ошибку и обратилась бы к нему за помощью.

«Она вряд ли понимала, что с ней произошло», – произнес Павел.

«Это больше не имеет значения. Она одна из тех тварей. Я найду ее и убью».

Беатрис запомнила только эти слова, и они до сих пор отзывались болью в сердце. Она не любила Дмитрия, но не могла вычеркнуть из памяти, как они сплетались в объятиях, как засыпали вместе. Она делила с ним не только кров и постель, она хотела провести с ним всю жизнь, родить ему детей. И вот так, вмиг стала для него одной из «тварей».

Беатрис оставила Петербург, бежала из России, и первое время перебиралась с места на место, пока не решила осесть. Чем старше становилась малышка, тем сложнее приходилось. Молодая девушка, путешествующая с маленьким ребенком, привлекала немало внимания, а ей это было ни к чему. Именно тогда она нашла Джану, внушила ей, что Авелин ее горячо любимая дочь, что нужно перебраться в Зальцбург и, разумеется, нанять няню. Так они жили уже почти полтора года, и это сводило Беатрис с ума. Быть привязанной к одному месту, когда перед тобой раскинулся весь мир, становилось невыносимо.

Иногда она вспоминала о Сильвене, которого давным-давно решила оставить в прошлом, но о том, чтобы доверить тайну Авелин кому бы то ни было, и речи не шло. Посему приходилось довольствоваться обществом и кровью Джаны. Заказчицы, приходящие домой, видели только невзрачную женщину с волосами, собранными в пучок, в неприметной одежде, которая готовила, убирала или возилась с ребенком.

Авелин нравилась всем. Она была хорошенькая, а Джана шила для нее самые лучшие наряды. Дочь мало интересовали сюсюканья клиенток, а к Джане она относилась снисходительно, потому что об этом ее просила Беатрис. К четырем годам она уже разговаривала не хуже взрослого, временами на совершенно недетские темы. Беатрис учила ее грамоте, а чуть позже подарила большую книгу для записей. Они украсили ее вместе, и выглядела она, как бесценный древний фолиант.

Беатрис решила подремать пару часов: Авелин будет спать до полудня, а к Джане сегодня никто не должен прийти с утра. Она успела только провалиться в сон, когда услышала шум и крики. Охотники на измененных – не меньше дюжины человек – ворвались в дом, и Беатрис бросилась было к Авелин, но замерла: дочь вытащили из кровати, и сейчас она сидела на руках одного из орденцев – сонная, растрепанная и перепуганная. Остальные держали на прицеле ее саму. Семен рассказывал, что у этих людей есть специальные растворы, которыми они смазывают пули. Ядовитые и опасные именно для измененных. Будь она одна, Беатрис попыталась бы сбежать, но подвергать опасности жизнь Авелин?! Ни за что.

Ничего не понимающая Джана закричала, но крик оборвался звонкой пощечиной. В комнате повисла страшная, гнетущая тишина, а потом в открытую дверь шагнул Дмитрий.

– Забирайте их, – коротко произнес он, глядя на собственную дочь.

Беатрис мысленно взмолилась о том, чтобы он не догадался. Авелин была ее миниатюрной копией, но она специально доводила себя до такого состояния, чтобы никому не удалось разглядеть в них ни единой общей черты. Дмитрий наверняка помнил, что она была в положении, когда ее похитили, а Авелин унаследовала цвет его глаз. Цвет, но не разрез, и это вселяло надежду.

– Всех?

– Всех. Эту женщину надо допросить.

Беатрис уловила движение за спиной, но не обернулась, глядя на Авелин, которая смотрела на нее широко распахнутыми глазами.

«Только не назови меня мамой, милая. Пожалуйста, не назови».

Она почувствовала, как в шею вошла игла, и реальность поплыла, искажаясь. Беатрис осела на пол, глядя на растягивающийся перед глазами потолок.

– Ребенка отдайте матери.

«Он не понял. Он не узнал!»

Ликование и радость – это было последнее, что она ощутила. Темнота сомкнулась вокруг.

***

Она очнулась от дикой режущей боли. Запястья и лодыжки будто сковали раскаленным железом. Слабость никуда не ушла, во всем теле ощущалась неприятная тяжесть, а голова казалась налитой свинцом. Действие неизвестного снадобья сделало ее беспомощной, а веревки, пропитанные адским раствором, стягивали ее обнаженное тело на разделочном столе. Они вплавлялись в кожу, сковывая движения.

Дмитрий стоял рядом. Стоял неподвижно, молча глядя ей в глаза, и Беатрис содрогнулась. Она вспомнила то, что показали ей в последнюю ночь человеческой жизни, и страшные слова мужа после. Беатрис постаралась отрешиться от боли и от осознания того, что она полностью обнажена. Не хватало еще превратиться в скулящее от страха, ничего не смыслящее существо.

– Где Джана? – Беатрис пришлось собрать всю свою волю, чтобы голос звучал ровно. – Я ей просто кормилась. Они с дочерью не при чем.

– Какое благородство, – усмехнулся Дмитрий, склоняясь над ней, – почему ты не была столь милой, когда вытягивала из нее жизнь? Думаешь, она бы согласилась стать твоей пищей по собственной воле? О чем ты вообще думала, Мария?

– Я не…

– Если бы ты пришла ко мне сразу, рассказала все, клянусь, я бы убил тебя быстро. Ты предпочла сбежать, как трусливая тварь, поджав хвост, и теперь об этом сильно пожалеешь.

Беатрис промолчала. Она не знала, что ей делать. Тянуть время, чтобы Джану допросили и отпустили? Джана думает, что Авелин ее дочь, она позаботится о ней, а малышка слишком умна, чтобы выдать себя. Но отпускают ли орденцы свидетелей восвояси или же потом следят за ними? Она не знала об этих людях ничего.

– Не ожидала, что тебя что-то сможет свалить с ног, Мария? – спросил Дмитрий. – Это еще только начало. У меня есть то, что может заставить тебя кричать. И ты будешь кричать.

Беатрис закрыла глаза, стараясь не думать о том, что ей предстоит. Она сейчас была полностью в его власти, и он мог сделать с ней что угодно. Но он не догадался об Авелин. Вряд ли Дмитрий не воспользовался бы такой возможностью ударить побольнее. Значит, не все потеряно. Единственное, что сейчас важно – жизнь дочери.

– Открой глаза, моя благоверная!

Беатрис подчинилась: не из страха, но из желания знать, что он собирается с ней сделать. Дмитрий еще не прикасался к инструментам, разложенным на сомнительной чистоты тряпке, и Беатрис мысленно содрогнулась. Его рука скользнула по ее груди, задевая сосок. Вопреки памяти тела, ее передернуло. В глазах мужа мелькнуло нечто странное, полубезумное. Беатрис могла поклясться, что он ее хочет, но в его влечении сосредоточилось страшное и извращенное желание причинять боль.

– Мне показали, что ты делаешь со своими жертвами, – произнесла она, – с теми, кого называешь тварями. Я слышала твой разговор с Павлом. Поэтому я сбежала.

Он ударил ее наотмашь. Потом еще и еще, и в какой-то миг даже сквозь приглушенные ядом силы внутри нее шевельнулась злоба, готовность рвать на части. Животная часть измененной.

Дмитрий схватил ее за волосы, сжал в кулак, и Беатрис рванулась из ныне жалких сил, позабыв о впивающихся в тело веревках – рванулась, стремясь добраться до его горла.

– Кто ты, если не тварь, Мария?! – прошипел он, глядя ей в глаза. – Когда начнешь скулить, как подыхающая сучка, убедишься в этом снова.

Она не знала, что боль может быть такой невыносимой и, что самое страшное, бесконечной. Поначалу Беатрис еще держалась, но потом, когда по щекам потекли слезы, смешиваясь с кровью и потом, она мечтала о смерти, как о долгожданном избавлении. Не осталось ни одной части тела, которую Дмитрий обошел бы своим вниманием, и каждая пытка заставляла кусать губы, чтобы не кричать.

Он знал, что Беатрис была одиночкой и ни с кем не общалась, он ничего у нее не спрашивал. Ему это просто нравилось, как и говорил тот, кто ее изменил. Сколько это продолжалось, Беатрис не знала. Она не представляла, что способна терять сознание, но снова и снова падала в темноту.

Муж оставлял ее ненадолго, чтобы снова вернуться и принести с собой боль. В такие минуты Беатрис не отдыхала, а бредила, погружаясь в пучину еще более страшных кошмаров, чем тот, что переживала в реальности. Она засыпала в аду, просыпалась в аду, и забирала его с собой в сны. Ей все чудилось, что Дмитрий узнал об Авелин, что он убивает ее. В слезах и отчаянии, она думала только о том, как бы в бреду случайно не произнести имя дочери.

Следующая их встреча затянулась. Нескончаемая пытка, сводящая с ума боль и лицо Дмитрия стали единственными ориентирами, по которым она цеплялась за жизнь. Когда обессиленная Беатрис в очередной раз упала на стол, Дмитрий положил руку в перчатке ей между ног и наклонился чуть ближе.

– Хочешь, чтобы одна из этих штук оказалась внутри тебя? – спросил он, кивнув на окровавленные инструменты. – У меня есть много вариантов и еще больше времени.

Беатрис широко распахнула воспаленные глаза, сморгнула слезы и отвернулась. Взгляд наткнулся на Сильвена: он держал на руках спящую Авелин, и от этой картины Беатрис захотелось выть чуть ли не громче, чем от любой самой жестокой пытки.

«Я умираю. Наконец-то», – мелькнула мысль.

Она смотрела на них, не отрываясь, чтобы успеть запомнить эти черты. Смотрела, но они не исчезали, не стирались за гранью предсмертной агонии, не растворялись в ледяной темноте небытия. Осознав, что они настоящие, Беатрис судорожно вздохнула.

Она успела перехватить недоумевающий взгляд Дмитрия, которого Сильвен отшвырнул к стене. Освободив ее от мучительных пут, он зубами сдернул перчатку и поднес к губам запястье.

– Пей, – приказал он. – Кровь ускорит заживление.

Она впилась в его руку, не осознавая, что делает. Вкус жизни измененного не сравнить со вкусом человека. Его кровь была лучшим лекарством и делала свое дело быстро, не только заживляя страшные раны, но и усмиряя душевную боль. Беатрис остановилась сама, отодвинула его руку, не поднимая глаз. Ей было не по себе от того, что Сильвен видит ее такой. Раздавленной, слабой, никчемной и грязной.

– Спасибо, – хрипло и сдавленно вытолкнула она, с трудом сдерживая слезы. Оглянувшись на Дмитрия, который пытался подняться, Беатрис забрала Авелин и прижала к себе, как бесценное сокровище. Пошатнулась, но удержалась на ногах, и едва не разрыдалась – теперь уже от счастья.

– Прости, – Сильвен накинул ей на плечи плащ. – За то, что не успел. Я случайно оказался в Петербурге и узнал о том, что он вышел на твой след. Я не мог вмешаться без разрешения, поэтому потерял много времени. Беатрис!

Беатрис промолчала. Ничем не выдала, как отчаянно зацепила нежность в его голосе. Наивно полагать, что он вспоминал о ней, но как же хотелось закрыть глаза, почувствовать его сильные объятия… Знать, что она больше не одна в своем нелепом детском чувстве.

– Нужно уходить, – Сильвен кивнул на Дмитрия, и в его взгляде Беатрис впервые прочитала брезгливое отвращение. Одна ее часть хотела броситься на распростертого на полу мужчину и кромсать до тех пор, пока не перестанет биться его сердце. Вторую ужасала мысль о том, что с этим чудовищем у нее один разум и одно тело.

– Убей его быстро, пожалуйста, – попросила Беатрис и вышла за дверь, крепко прижимая к себе Авелин.

Ее трясло: в те минуты она впервые в жизни встретилась со своим новым истинным "я", и отменить той встречи уже не мог никто и ничто.

Санкт-Петербург, Россия. Май 2013 г.

Беатрис проснулась то ли от собственного крика то ли от того, что Сэт тряс ее за плечи. Встретившись с ним взглядом, она судорожно выдохнула, инстинктивно обнимая его, уткнулась лицом в плечо. Она не сразу расслышала его слова:

– Дурной сон?

Ее колотило не менее яростно, чем в воспоминаниях. Беатрис почувствовала, что в глазах стоят слезы. Те самые, которые она сдержала в прошлом. Кошмары вернулись после того, как она вновь стала человеком, и продолжались до сих пор.

– Я сейчас, – сдавленно прошептала она, голос сорвался на выдохе. Беатрис спрыгнула с кровати и убежала в ванную. Бледная, в холодном поту, она всматривалась в отражение до тех пор, пока не высохли слезы. Умылась, вытерла бумажным полотенцем лицо и вышла в комнату.

– Расскажешь, что тебя так напугало? – Сэт не собирался сбегать.

– Прошлое.

Он обнял ее, поглаживая по спине, и неожиданно для себя она обняла его в ответ.

Гонка на выживание неожиданно превратилась в приключение в одном из самых красивых городов мира. Санкт-Петербург нравился Сэту все больше и больше – и все благодаря Беатрис. Они бродили по улицам и проспектам, держась за руки, как влюбленные подростки. Беатрис рассказывала, как изменился город, и Санкт-Петербург обретал совершенно иной облик, расцветая всеми красками истории.

Она и сама преобразилась, раскрываясь, и Сэт поразился тому, как можно столько времени провести вдали от родных мест, испытывая к ним такие чувства. Он не считал себя романтиком, скорее наоборот. Всякие сентиментальные вещи его не трогали, а подруги жаловались на врожденную прагматичность. Сейчас вместо того чтобы трястись за свою жизнь, просчитывать варианты и размышлять над работой, которая ему предстояла, Торнтон впервые отпустил себя. Позабыл обо всех проблемах и позволил себе долгожданный отпуск. Из-за Беатрис или для нее?

Страсть, внезапно возникшая между ними, не исчезала. Ему нравилось смотреть на нее, гулять по центру или вместе бродить по магазинам. Беатрис обожала книги, читала быстро и много, и Сэт ревновал ее даже к страницам. Она же не могла насытиться литературой на родном языке. Что Беатрис собирается делать со всеми романами, поселившимися в номере на журнальном столике, Торнтон не представлял, но хотел бы подарить ей возможность забрать их с собой и поставить на полку в собственном доме.

Наблюдать за ней за чтением становилось сущим испытанием. Она полностью растворялась в сюжете, могла начать накручивать волосы на палец или кусать губы, возвращая его к неприличным мыслям. Сэту хотелось, чтобы этот безумный отпуск никогда не заканчивался, и он боялся собственного желания.

Иногда подозрительность брала верх, и Торнтон не верил, что Беатрис искренна с ним, но потом встречался с ней взглядом и забывал обо всем. Стоило ей улыбнуться, как он терялся и понимал, что полностью обескуражен чувством: пугающим и новым.

Они разговаривали, и Сэт не боялся показаться занудным или непонятным. Торнтон рассказал о родителях, своем детстве и о щенке, которого притащил в дом, несмотря на аллергию на шерсть. О том, как решил связать жизнь с наукой после гибели лучшего друга.

– Я хотел помогать людям, – признался он. – Рассчитывал справиться со смертью.

На удивление теплый день Беатрис предложила провести за городом, на берегу Финского залива. Они устроились на покрывале, поставили рядом корзинку с едой и наслаждались обществом друг друга. Она лежала, глядя в небо, и казалась ему неимоверно далекой. Гораздо более далекой, чем в первую встречу. Даже не обладая ученой степенью можно догадаться, что у Беатрис был роман с Сильвеном. Который, возможно, до сих пор продолжается.

– Как ты познакомилась с Сильвеном? – Сэт лег рядом и повернулся к ней.

– Мне было шестнадцать, а ему несколько сотен лет. Сильвен заблудился в нашем саду, я упала к его ногам. А потом он ушел, оставив мне воспоминания о собственном светлом лике.

Торнтон не успел ответить, а Беатрис уже сменила тему.

– В детстве от меня все выли, потому что я вела себя как мальчишка. Лазила по деревьям, пугала садовников, дралась с гувернантками и сестрой. В день своей помолвки я умудрилась познакомиться с Сильвеном. Моя репутация и планы родителей полетели псу под хвост, но это было весело.

– Охотно верю, что ты была сорванцом. Я до перехода в старшую школу был таким же, при этом умудрялся получать высшие баллы. Родители не знали хвалить меня или ругать.

– Но в конечном итоге все-таки ругали? – фыркнула Беатрис.

– Иногда, – подмигнул Сэт. – Но хвалили больше, и я безумно гордился собой. В колледже я стал примерным мальчиком, окончательно зазнался и испортился.

Они переглянулись и расхохотались.

– А потом я решил стать преподавателем. Не скажу, что это было целью моей жизни, но мне нравилось. Во время учебы я сталкивался с профессорами, которые отвратительно читали лекции. Самое обидное, что такое случалось на предметах, которые мне действительно нравились. Поэтому я всегда пытался заинтересовать студентов, заставить их думать.

– Наверняка у тебя отлично получалось, – она обняла его и положила голову ему на плечо. – Будь я твоей студенткой, не пропустила бы ни одной лекции.

Ему нравилось, когда Беатрис так делала. Становилось тепло.

– Хорошо, что ты не моя студентка, и я больше не преподаю. Иначе я не смог бы сделать так.

Сэт наклонился и поцеловал ее, в ответ она потянулась за его поцелуем – нежная и податливая. Долго ли получится оставаться счастливыми? Время утекало, а история с его изобретением не завершена. Те, кто за ним охотится, рано или поздно выйдут на них. Теперь Сэт не был уверен, что выберет. Дело, как ему казалось, всей жизни, или нечто большее, что ему показала Беатрис. И что выберет она?

– Я бы с удовольствием досмотрел ваше семейное видео, но у меня немного другие планы.

Возвращение с небес на землю произошло быстрее, чем он думал. Их обступили несколько человек во главе с тем, кто допрашивал его в Канаде. Мужчина выделялся темным для весны костюмом: даже рубашка и галстук вливались в незаурядный и запоминающийся мрачный образ. Сэт бросил взгляд в сторону взятого напрокат «Форд Фокус», но он был слишком далеко. Место здесь уединенное, помощи ждать неоткуда.

Беатрис не выглядела напуганной. Скорее разъяренной.

– Рэйвен, чтоб тебя!

– Здравствуйте, Торнтон, – его улыбка больше напоминала оскал, он не замечал Беатрис с таким изяществом, будто она была пустым местом. – Наша встреча была лишь вопросом времени.

– Я могу рассчитывать на то, что вы отпустите Беатрис? – невозмутимо ответил Сэт, хотя его сердце едва не выпрыгивало из груди. Только она могла почувствовать, как он волнуется, потому что Торнтон с силой сжал ее руку. До настоящего дня ему не приходилось вести переговоры с такими людьми.

Рэйвен прикрыл лицо ладонью.

– Беатрис поедет с нами.

Он кивнул одному из своих людей и тот шагнул к ним.

– Поеду! – Беатрис решительно поднялась, и боец Рэйвена попятился, заметив сверкнувшую в ее глазах ярость. – Только в гостиницу по дороге завернем, у меня все нижнее белье в номере осталось.

– Вальтер тебя не только трусами обеспечит, но весь гардероб сменит. Если хорошо попросишь.

– Я просить не умею. Ты в курсе.

– Поэтому я собираюсь предложить тебе место для особ королевских кровей, в багажнике. Если, разумеется, ты не передумаешь по поводу своей уникальности. Тогда поедешь на заднем сиденье, но все равно без сознания.

Сэт попытался преградить путь человеку с пронзительным взглядом светло-серых глаз, шагнувшему к ней, даже замахнулся, но тот увернулся с унизительной для Торнтона легкостью и небрежно оттолкнул его в сторону. Рэйвен тяжело положил руку ему на плечо, пригвождая к земле.

– Не советую. Я сегодня не в настроении.

Под жестким взглядом Сэт почувствовал себя маленьким и ничтожным. Рэйвен отступил, но ощущение не прошло. Он услышал ругательства Беатрис, обернулся и увидел, как она сползает на руки сероглазого. Стоявший рядом с ним мужчина убрал в карман шприц.

– Расслабьтесь, Торнтон. Кому-то достаются красивые женщины, а кому-то пробирки.

Он небрежно толкнул его в спину, направляя к внедорожнику. Беспомощность заставляла чувствовать себя ни на что не способным придатком. Беатрис столько раз вытаскивала его из неприятностей, а он даже не смог ее защитить. Прямо как в Канаде.

Его втолкнули на заднее сиденье, рядом сел Рэйвен. Сэт успел увидеть, что Беатрис отнесли в «Мицубиси».

– Стив, займись их машиной, потом срочно назад, – приказал он сероглазому и захлопнул дверь. Водитель повернул ключ, и автомобиль сорвался с места.

– Куда мы едем?

– В уютный коттедж в Саблино.

– Почему же не сразу к Вальтеру? – съязвил Торнтон. Он постоянно оглядывался на вторую машину, где оказалась Беатрис.

– Бюрократия, – усмехнулся Рэйвен. – Не расстраивайтесь, Торнтон. Встретитесь с ним раньше, чем можете себе представить, но вам это вряд ли понравится.

Следить за тем, как Беатрис охмуряет Торнтона, было Рэйвену не по вкусу. Влюбленный и полностью поглощенный отношениями Сэт не видел дальше собственного носа. Раньше Рэйвен подумывал о солидарности, но увиденное напрочь отбило желание сочувствовать парню. Слишком интимными были их объятия, да и Беатрис явно переигрывала. В том, как она его целовала, и в стремлении защитить этого неудачника.

Они с Беатрис познакомились в тридцатые годы прошлого столетия. Рэйвен был баловнем судьбы. Деньги, положение в обществе, яркая внешность, на которую велись самые завидные красотки. Родство с главой клана мафии было подводным камнем всеобщего обожания и страха. С детства Джордану внушали, что сила, власть и деньги – три составляющие, на которых держится мир. Повзрослев, он понял, что это действительно так. Рэйвен привык побеждать: в картах, в перестрелках, в интригах и любовных связях.

С женщинами все было просто. Девчонки сами искали знакомства, а стоило ему обратить на них внимание, с готовностью запрыгивали в постель. Если же кому-то из них доводилось заинтересовать его всерьез, неподдельная зависть и ненависть менее удачливых соперниц были ей обеспечены.

Любовниц он менял часто. Постоянная привязанность в планы Джордана не входила. Тем более что рано или поздно ему пришлось бы связать свою жизнь с дочерью чикагского босса. Невеста не горела желанием побыстрее выскочить замуж, а Рэйвен – жениться, и пока была такая возможность, они весело проводили время независимо друг от друга.

Он заметил Беатрис в элитном ресторане. Позабыв о своей спутнице, он жадно пожирал глазами красотку за соседним столиком: в те годы, когда мода диктовала женщинам короткие стрижки, у нее были роскошные длинные волосы. В тот вечер Беатрис отшила Джордана, как сопливого мальчишку. Всю ночь Рэйвен метался по своему кабинету, опрокидывая в себя бокал за бокалом. Впервые за долгое время женщина, которую он захотел, ему отказала.

Следующим вечером он отправил к ней людей, чтобы пригласили и сопроводили к нему. Если потребуется – силой. Спустя несколько часов драгоценная посылка возникла в дверях его кабинета в свободном шелковом халате. Встретившись с ней взглядом, Джордан не почувствовал ни страха, ни гнева. В ней таилось нечто дикое и необузданное, и это распаляло еще больше.

Она не стала церемониться и играть скромницу: свободно устроилась на столе, от чего полы длинного халата распахнулись, закинула ногу на ногу и поинтересовалась у Рэйвена.

– Хочешь прямо здесь?

Они занялись сексом на письменном столе, а затем поднялись в спальню. Беатрис оказалась потрясающей любовницей. Они предавались откровенным ласкам несколько ночей, но Рэйвену этого было мало: он захотел обладать ей и предложил остаться в Чикаго. В ответ она только рассмеялась.

Джордан же просто помешался на идее сделать ее своей. Он перевернул весь город, но не нашел и следа. Он искал ее повсюду, но Беатрис исчезла, будто ее никогда и не было. В те годы Рэйвен встретил Джоанну – измененную, которая подарила ему новую жизнь. Будучи пьяным, он разбил машину и умер бы на больничной койке, не случись ей оказаться рядом. Она спасла его и познакомила со своим миром, после они несколько лет путешествовали, но потом их пути разошлись.

Измененные чувствуют иначе, и Рэйвен наверняка позабыл бы Беатрис, однажды скрасившую ему ночь. Но в пятьдесят шестом неожиданно встретил ее на улице в Барселоне. Будучи человеком, он не догадывался, с кем имеет дело, но сейчас ощутил ее истинную сущность. Сильную, яростную, отчаянную, не утратившую своей загадочности. Она осталась именно такой, какой он ее запомнил.

Рэйвен привык уходить первым, но с Беатрис его каждый раз ждала неудача. Страдала не только его гордость. Он искренне не понимал, как она может оставаться равнодушной – одна-единственная, когда большинство женщин многое бы отдали за то, чтобы задержаться рядом с ним. Беатрис же возвращалась, когда ей становилось скучно, а не потому, что скучала.