Четыре кризиса веры

На протяжении всей учительской карьеры мы боимся слишком сильных эмоций в общении с детьми, ибо они справедливо ведут к большим сложностям во взаимоотношениях с ними. Но так уж устроено, что наша чаша всегда должна быть наполнена до краев, иначе ничего не получится. За что и век учительский достаточно короткий. Эмоциональный, «репродуктивный» - лет пятнадцать.

За свою реальную, а не номинальную учительскую жизнь мы переживаем несколько кризисов веры. Первый - кризис веры в детей. Наверное, первый раз я почувствовал, что устал, - ровно через пять лет работы в школе. Я выпустил из своих цепких объятий классного руководителя свой первый класс. Вложил в первенцев все: любовь, душу, энергию, знания, страсть. Но мне не хватило благодарности. Более того, боль и обида разъедали мое хрупкое учительское самолюбие. Почему вообще человек устает делать добро? Потому, что невеликая доля доброты переплавляется в благодарность. Потому что не вся она впитывается, как влага в почву, а ее энергетический ресурс исчерпаем. Или вдруг выясняется, что и не доброта это вовсе. И тогда как будто без видимых причин, совершенно невпопад, всегда не вовремя и не к месту становится грустно. Грустно, грустно. Хочется убежать от людей. Укрыться где-нибудь. Дать возможность им и себе соскучиться. Чтобы потом вновь к ним вернуться. И снова в удовольствие. Как бы в новинку. Пока хватит сил терпеть неблагодарность. Пока вновь не выяснится... Пока снова не станет грустно.

Зачем все это надо мне, если как будто не нужно им? - первый раз этот провокационный вопрос встал уже тогда. Зачем так много растрачивать себя? Ради чего? Ради кого? Всю педагогическую жизнь я хотел быть бескорыстным, но всю жизнь не удавалось. Я хотел получать. Готов был очень много отдавать. Почти все. Но потом получать. Не хотелось быть спонсором чужих жизней, только инвестором: вкладывать, чтобы возвращать сторицей. И вот на какое-то время показалось, что дети неблагодарны и черствы, «нерентабельны»; сработал синдром «выжатого лимона» - страх, что к тебе хорошо относятся лишь потребительски, до тех нор, пока ты нужен, полезен и от тебя что-то зависит, а потом - в отходы. Зародился еще один крайне вредный учительский комплекс - подозрительность. Отныне все последующие ученики должны были платить по счетам предыдущих. На них как бы распространялась презумпция виновности. Появлялись свои «прототипы» (в основном отрицательные), и все дети укладывались в прокрустово ложе старых схем. Учитель пытается страховать себя от повторения ошибок, но совершает еще более тяжелые.

Трудно выкарабкиваться из любого кризиса. Первый кризис преодолевается очень тяжело - эмоционально тяжелее, чем все последующие. Но проходит быстро, ибо довольно быстро понимаешь несколько простых истин: в отношениях между людьми не так много личного, значительно больше интересов; дети - такие же люди, только неопытные; человеческая природа разнообразна; учитель - тоже человек. А потом, когда немного успокоишься и амнезия на все светлое и хорошее, что связывало тебя с детьми, начинает проходить, появляется стыд и ощущение справедливости, точнее, несправедливости по отношению к детям. И хочется скорее бежать к ним, чтобы загладить вину.

После первого кризиса учитель возвращается к детям с новыми силами и, как их честный должник, платит по счетам, стараясь все отработать даже с лихвой. Ему кажется, что он все осознал, что впереди длинная и счастливая жизнь в общении с детьми. Но он ошибается.

Второй кризис, который испытывает учитель, - это кризис веры в педагогику. Если в начале работы для многих молодых учителей главное - личные отношения с детьми, детская любовь, самоутверждение, то в дальнейшем важны «профессиональные результаты»: сколько детей поступило в вуз, сколько не село в тюрьму... Но хочется большего - влиять на судьбу, менять сам вид.

Человека изменить нельзя - к такому выводу приходишь не сразу, но неизбежно. Я ни разу не видел, чтобы человек изменился, точнее, стал другим. А если с ним и происходили серьезные метаморфозы, то под влиянием жизненных обстоятельств, а не школьного (в широком смысле) воспитания. Учителя, родители лишь часть (временная) этих обстоятельств. Они влияют на судьбу, но на самого человека вряд ли; если только разовьют то, что в нем есть от природы. Человек - не таблица Менделеева, у каждого свой набор элементов. Иногда после долгих лабораторных изысканий удается создать что-то искусственное, но, как правило, живет это очень недолго. Поэтому задача воспитателя - найти все мало-мальски лучшее, что есть в ученике, и всячески способствовать развитию. Заботиться об обстоятельствах, в которых он созревает. И, несмотря ни на что, противодействовать дурному. Победить не победит, но разгуляться не даст. (Самый главный вопрос воспитания - насколько оно сильно и на что реально способно, насколько педагог реконструктор, а не реставратор, то есть что он может (или не может) создать, а что - только восстановить, снимая слой за слоем с человеческого шедевра наросты дурных влияний.)

Разочаровавшись во всесильности воспитания, из педагогики уходят талантливые, но излишне честолюбивые люди, которые хотели бы быть всемогущими, но после серии неудач потеряли интерес к профессии, которая вдруг оказалась такой земной, и даже в чем-то не очень благородной. И вот настоящее крушение иллюзий. Понимание того, что ты не волшебник, что тебе не дано рукотворитъ, что есть наследственность, семья... А следовательно, опять все тот же вопрос: зачем силы понапрасну тратить, если ты ничего вместе со своей педагогикой не в состоянии сделать?

И снова проходит время, пока не прояснится, что педагогика повседневного, постоянного присутствия, ежедневной рутинной душевной работы, педагогика малых дел, педагогика процесса - это не удел нетерпеливых и амбиционных. Педагогика априори неблагодарное занятие. Лавры достаются не тренеру, открывшему талант и давшему первые знания, а тренеру чемпиона и самому чемпиону. Истинная педагогика бескорыстна; тщеславным людям, ожидающим в награду благодарности, в ней делать нечего. И вообще у педагогики не те масштабы, где надо самовыражаться. Педагогика, воспитание - это незаметное, камерное, служивое дело. Нам положено трудиться... Служить - медленно и постоянно.

Истинное воспитание вообще частенько вдалеке от педагогики и добивается результатов не благодаря, а вопреки последней. Воспитание без педагогики, искусство возможного и неблагодарное дело - именно через понимание этих новых истин преодолевает учитель еще один кризис.

Но очень скоро поджидает следующий удар. Ведь теперь, когда педагогика посрамлена и пренебрежительно отставлена, остается рассчитывать только на себя. А кто ты такой?! С годами самоуверенности и самовлюбленности значительно убавляется, и рано или поздно наступает кризис веры в себя.

Сначала устаешь от ответственности. Ведь как ни убеждать себя, что от тебя ничего не зависит, на самом деле зависит многое, и пресловутое «не навреди» преследует учителя всю его учительскую жизнь. В какой-то момент обязательно возникают сомнения, что все педагогические неудачи - не по вине детей, не от ущербности педагогики, а от собственных промахов и неумений, от того, что ты не талантлив и именно тебе Бог не дал способности по-настоящему любить, творить, быть веселым и коммуникабельным, добрым, терпеливым и отзывчивым. В общем, начинается длительный и болезненный период самооговора (иногда не без оснований и не без пользы), и многие учителя, окончательно разочаровавшись в себе, уходят на время или навсегда из школы.

Некоторые преодолевают и этот кризис, хотя без потерь его не пережить. И тот, кто останется с детьми, сохранив способность приносить пользу и получать хоть какое-нибудь удовольствие от своего труда, сможет добиться этого только с помощью самих детей. Только дети на этой стадии учительских переживаний могут поддержать нас, заставить поверить в себя и избежать печальной участи неудачников.

И уже в сумерках учительской карьеры начинает вырисовываться и приобретает огромные, устрашающие размеры еще один, на этот раз последний кризис - кризис веры в Смысл. Это не только непосильный груз накопившейся огромной усталости и прогрессирующих сомнений. По сути, это глобальный системный кризис неверия и в себя, и в педагогику, и, конечно, в детей. Все кризисы преодолеваемы, кроме последнего.

Такая недолговечность учительства связана еще с одним обстоятельством: школа это проходной двор не только для детей - вошел, получил знания, опыт и вышел - но и для многих учителей. Нельзя реализовать себя, ходя по кругу, повторяя из года в год одно и то же. Талантливые люди, приходящие в школу, или «растут», развиваясь внутри системы, меняя амплуа и формы деятельности, или уходят, исчерпав себя на этом поприще. Конечно, есть примеры мудрого и счастливого учительского долголетия тех, кто нашел скромное свое дело и в нем успокоился.

Длинная учительская судьба состоит из нескольких педагогических жизней. От того, сколько в каждую вложено любви и труда, сколько надежд, ошибок и сомнений - зависит педагогическая реинкарнация. В результате кто-то потом в умилении рассматривает старые фотографии, вспоминая далекое учительское прошлое, а кто-то, как и двадцать и тридцать лет назад, аккуратно расписывается в ученических дневниках, задерживается после работы на дополнительные занятия и берет на дом на проверку увесистую пачку детских тетрадок.

Когда же заканчивается профессиональная жизнь учителя? Когда, как и у всех, подступает пенсия в положенный срок или много раньше, когда, вдруг понимаешь, что не осталось больше эмоциональных сил, что многое делаешь по инерции, и мало что тебя волнует. Когда чувствуешь, что чем меньше дети «пристают» к тебе, тем лучше, а не дай Бог полюбят - беда, ибо ответить им нечем. Эмоциональный резервуар, пуст, и ресурс его пополнения исчерпан. Все в прошлом. Закончилось. Иссякло.