Часть вторая 3 страница

Было так тихо. Спокойно. Даже оодовцы казались расслабленными — для оодовцев, конечно.

И тут я услышала знакомое гоблинское хихиканье.

Услышала ли? Не знаю. И не узнаю никогда. Но, так или иначе, я знала, как бы ни пришло ко мне это знание. И я схватила кухонный нож и выскочила из двери так быстро, что всякие разумные соображения просто не успели меня догнать.

Никому еще не удавалось убить вампира, бросившись на него с кухонным ножом. Во-первых, вампиры невероятно быстрее людей. Вампира не опередить в каком-либо действии — он уже несколько раз сделал то же самое и поджидает вас. И можно биться об заклад — он не станет стоять на месте в ожидании своего кола.

Во-вторых, кухонный нож — далеко не лучший выбор. Попытать счастья можно с кованым железом, хотя никто в здравом уме не станет таскать с собой кол из кованого железа, когда дерево действует лучше, а весит гораздо меньше. Но про нержавеющую сталь забудьте: она соскользнет, как палочка для коктейля по кубику льда. У вас не больше шансов проделать дырку в вампире с помощью нержавейки, чем обогнать его и заставить стоять на месте, пока вы пытаетесь. Дерево пробьет тонкий слой чего-то-там-такого — электричества нежити, — и даст колу войти в цель. При этом нужно знать, куда бить, вогнать его с силой, и вогнать точно в сердце — иначе вампир просто оторвет вам голову, и вы умрете. Кровосос и не подумает встревожиться, когда его протыкают. (Заметьте — вампиру, возможно, требуется разрешение пить вашу кровь — но убить вас он может, когда вздумается. Он всего-навсего останется без обеда). Крутые парни из ООД будут бить прямо сквозь грудину, но более искусный подход — и в то же время более удачный — бить под нее снизу вверх. Выемка внизу грудины — отличная мишень (так мне говорили).

И тем не менее, сделать это очень непросто. Кладбища полны людей, которые попытались. Было также проведено множество исследований в поисках лучшего дерева для колов. Лучшей считается яблоня — и не просто любая старая яблоня, а дерево, на котором растет омела. Оодовцы, ушедшие на пенсию по возрасту или инвалидности (последняя категория крайне немногочисленна: оодовцы, как правило, либо живут, либо умирают — без промежуточных вариантов) часто идут присматривать за садами ООД и следить, чтобы омела чувствовала себя хорошо. Омела — капризная штука, и никто не знает, почему она иногда растет, а иногда — нет. Интересно, что об этом знали друиды — или Джонни Яблочное Зернышко? Конечно, друиды — сказка, да и Джонни Яблочное Зернышко никогда не существовал. Так говорят. Но ведь говорят также, что ни один человек не уничтожал вампира, кинувшись на него с кухонным ножом.

Возможно, до сих пор не уничтожал.

У меня было одно преимущество. Вампир не ожидал встретить меня.

Мне хватило времени увидеть выражение его лица. Я, наверное, не сразу осмыслила увиденное, но ошибиться было невозможно: он искал меня — но не ожидал найти. Он, конечно, выполнял приказы своего владыки, но про себя считал, что у старшего паранойя, а найти меня не получится, потому что я мертва. Вошедший не знал, как я умерла или куда исчезла, но я должна была умереть. А значит, и умерла. Эту точку зрения я полностью понимала.

А возможно, это было просто удивление от того факта, что кто-то атакует его с кухонным ножом и ожидает эффекта.

Вампир остановился. Девчонка, которую он тащил с собой, стояла, пошатываясь, бессмысленно глядя в пространство, а он — поворачивался ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза последние мгновения, последние мои шаги, прежде чем я налетела на него...

...и вонзила кухонный нож снизу — под грудину и в сердце. Помню горячий злой запах его последнего дыхания на моем лице...

Никогда не слышала и нигде не читала, чтобы пронзенные колом вампиры взрывались. Возможно, такое происходит только при использовании кухонного ножа. Вампиры не сделаны из плоти и крови в точности, как мы... но, черт побери, достаточно сходно. Это было... ужасно. Контакт, когда я мчалась на него и оказалась ближе, чем на расстоянии вытянутой руки с ножом — ощущение ножа, входящего в цель — может, я и сама не рассчитывала на успех; может, в этом и состоял план — поведение ножа, скользящего внутрь — то, как он, казалось, знал, куда направляться и тащил за собой мою руку...

Запах...

Удивление на лице вампира за миг до того, как мой нож достиг сердца, и оно остановилось...

Звук...

Упругое давление — ударной волны — пошатнувшее, забрызгавшее меня...

Несколько минут спустя я поняла, что, судя по привкусу во рту, меня стошнило. Может, я и сознание потеряла, хотя все еще держалась на ногах, когда услышала чей-то крик:

— Раэ! Раэ! Уже все! Ты в порядке! — и одновременно начала осознавать, что меня держат чьи-то руки и мешают наугад наносить удары вокруг. Прорезалось множество других звуков: женский визг, крики; приближающаяся сирена. Сирена должна была успокаивать как зов приближающейся власти. Власти примут эстафету, а я смогу расслабиться. Расслабься, Светлячок.

Сирена не успокоила. Зато помогла прийти в себя. Я прекратила размахивать ножом. Хватка ослабла — немного — и мне позволили встать на собственные ноги. Это Джесс держал меня.

Вокруг уже собралась толпа. Наверное, прибежали на визг. В нашем районе на крики отзываются. Мы с Джессом стояли на маленькой улочке, за улицу от того места, где неделю назад был найден выпитый труп, сухарь — и кто-то притащил откуда-то пару галогеновых прожекторов. Это означало, что все видно...

У меня начались рвотные позывы, и Джесс развернулся и потащил меня куда-то — оказалось, к машине с Тео на водительском кресле. Неплохой фокус — затащить что-то на четырех колесах, хоть бы даже красную детскую коляску, так далеко в Старый Город. Возможно, это тоже входит в подготовку ООД? Толпа продолжала собираться. Может, они не понимали, ЧТО видят — темные размазанные пятна на земле, лениво стекающие к окружающим стенам; трупный запах мог исходить от дохлой крысы или из канализации — в Старом Городе и такое случается. Но сцена, которую освещали прожекторы... Я смогла отвернуться, прежде чем снова вырвать, хотя не думаю, что в желудке еще что-то оставалось.

Джесс погрузил меня на заднее сиденье и принялся... вытирать меня полотенцем. Я была вся в... гадости. Неужели транспортные средства ООД в обязательном порядке снаряжены большими влагопоглощающими полотенцами для... очистки? Оно висело снаружи на веревке. Я попыталась думать о запахе полотенца — лавандовое мыло, свежий воздух, солнечный свет. Я заплакала. Ну, это лучше, чем рвать. Вытирать легче. Я расплакалась еще сильнее. За последние два месяца я проплакала больше, чем за всю предыдущую жизнь.

Я что-то прохрипела, сама не понимая, что пытаюсь выговорить, и Джесс сказал:

— Пока молчи. Мы принесем тебе чистую одежду и чашку ко... чая. — Он знал меня достаточно хорошо и помнил, что кофе я не пью. То, что рядом друзья, тоже должно было успокоить — но рядом были не друзья. Сотрудники ООД. Видевшие, как я взорвала кровопийцу кухонным ножом. Я подумала, не потому ли они так торопятся сразу же увезти меня, чтобы кто-либо из кофейни не успел вмешаться? Мэл, Чарли... Да и куда они меня забирают? И зачем? Я могла только строить догадки, и лучше от этого отнюдь не становилось.

Темное лицо Джесса терялось в темноте заднего сиденья. В отчаянии я чуть была не попросила включить в машине свет — просто чтобы увидеть его лицо. Убедиться, что у него есть лицо. Человеческое лицо.

Я снова прохрипела:

— Она оправится?

— Кто? — спросил Джесс.

— Девчонка. Которая кричала. Которая была под… затемнением.

— С ней все будет в порядке, — заверил Джесс.

Я на минуту умолкла. Мы выехали из Старого Города. Я не сразу поняла, куда мы направляемся — привыкла к главному входу в окружное управление ООД, хотя походы туда отнюдь не стали у меня привычкой. Конечно, должен же быть задний вход. Где они машины свои паркуют. Туда же, наверное, проводят людей, которых не хотят демонстрировать широкой общественности. Как скоро в переулке покажется фургон ТВ и начнет снимать забрызганные стены, эти жуткие бесформенные куски на мостовой?

— Ты не знаешь, так ведь? Не знаешь, все ли с ней будет нормально.

Джесс вздохнул и откинулся на сиденье, оставив полотенце у меня на коленях. Оно больше не пахло солнцем: оно пахло уничтоженным вампиром. Вся машина им пахла. Державший меня Джесс тоже был с головы до ног заляпан вампиром. В мерцающем свете уличных фонарей он больше был похож на пестрого демона. Не самые милые создания.

— Нет. Не знаю. Мы не часто вот так выдергиваем людей из-под затемнения в последнюю минуту. Но я уверен, что с ней все будет в порядке. Могу даже сказать тебе, почему — но ты тоже могла бы кое-что нам рассказать. Информация за информацию.

Я заворчала и принялась опускать оконное стекло, чтобы проветрить машину, но выяснилось, что оно опускается только до середины, а дверной замок закрыт, но не мною. Никто не сбегает с заднего сиденья машины ООД.

Он почти рассмеялся:

— Это не то, что ты подумала. Черт, Светлячок, как нам тебе...

Машина остановилась. Мы находились на стоянке, втиснутой между многочисленными высокими зданиями гражданского вида. Она была отнюдь не пуста, как можно было ожидать в это время суток, хотя все машины были припаркованы в одном конце стоянки, возле одного конкретного здания. Я не узнала штаб-квартиру ООД с тылу, но догадалась, что это она и есть. Большинство муниципальных ведомств не особо работают по ночам, а участок обычных полицейских находится на другой стороне города.

Дверные замки, щелкнув, открылись. Мы вышли из машины, Тео — первый, за ним Джесс, снова взявший меня за руку. Будто мне нужна была опора или я могла попытаться бежать. Они вели меня вверх по лестнице, затем по длинному, без окон, безликому коридору с дверьми по обе стороны. Наконец Джесс открыл скрипучую дверь, за которой горел свет.

— Анни, — сказал Джесс, — можешь помочь нам?

Анни тоже не успокаивала, но с ее стороны было очень мило притворяться, что нет ничего особо подозрительного в том, что я оказалась здесь в таком состоянии и в такое время суток. В конце концов, она была права: это было чрезвычайно подозрительно. Она отвела меня в женскую душевую, выдала свежие полотенца, мыло и бесформенный трикотажный-с-ворсом-на-изнанке комбинезон цвета хаки в качестве одежды — вроде пижамы для младенцев, только без ползунков.

Я вошла в душевую кабинку полностью одетой. Снимать вещи мокрыми будет тяжелее, но я не хотела откладывать встречу с водой даже ради раздевания. Затем я стала на колени на пол кабинки, отскребла одежду — и кроссовки — и оставила их в куче, через которую приходилось переступать, пока я мылась. Но я хотела счистить с них всю кровь... и... прочую мерзость. Это не заняло столько времени, как утром после возвращения с озера, но я скребла себя, пока все не заболело и не пришло ощущение, что меня сварили: горячую воду я открыла на всю катушку. Я вспотела, пока пыталась отчиститься — отчасти из-за горячей воды. Рана на груди, конечно же, опять открылась. Я залепила ее туалетной бумагой, как если бы порезалась при бритье. Хотелось надеяться, что рана закроется достаточно хорошо, чтобы не оставлять на пижаме кровавых следов, которые потом могли потребовать объяснения.

Повесив мокрую одежду на холодную по-летнему батарею, я запоздало принялась спасать содержимое своих карманов. Нож не возражал против помывки после того, как я вытерла его — но кожаный брелок для ключей, похоже, никогда мне этого не простит, а заговорная петля на нем определенно погибла. Это был один из маминых заговоров, причем того сорта, которые все время жужжат, показывая, что работают. Я не собиралась его топить, но не буду грустить, что он перестал донимать меня.

Вытершись насухо, я немного постояла, собирая все оставшиеся силы. Я так устала...

Анни ждала снаружи, чтобы куда-то меня отвести. Она предложила мне и шаркающие ворсистые тапочки, тоже цвета хаки, но хватит впадать в детство — я предпочла остаться босой. К тому же, я терпеть не могу хаки.

Судя по всему, это был кабинет Джесса — за столом сидел он, а Тео откинулся на спинку стула сбоку, забросив ноги на стол. Носки его туфель ерошили растрепанную кучу бумаг в углу стола и оставляли черные следы внизу страниц. Пиджак Джесса исчез, на нем была чистая рубашка не по размеру. В углу булькал кофейный автомат.

Никто не спешил начинать разговор. Если это должно было заставить меня говорить, чтобы заполнить тишину — не сработало. Что бы я ни сказала, это вовлечет меня в неприятности хуже нынешних. О'кей, вот еще один момент: магоделы должны иметь сертификат и лицензию. Я лгала о происшедшем у озера по многим причинам, и необходимость моей регистрации как магодела была самой пустяковой из них и едва ли достойной упоминания с моей точки зрения. Но, не сделав этого, я, тем не менее, совершала своего рода преступление, которое не любит даже обычная полиция, а ООД — так вообще ненавидит. Сегодня ночью я полностью, с потрохами себя выдала. Даже магодел не может завалить кровопийцу кухонным ножом.

Я и обмануть того вампира не должна была. Кухонный нож лежал на расчищенном от бумаг пятачке на столе Джесса. Наверно, тот самый. У нас в кофейне именно такие в ходу, и хотя его наскоро вытерли, видневшиеся следы крови не оставляли сомнений.

Понятия не имею, когда его выронила. Но тот факт, что он лежал здесь, означал, что они знали о случившемся. Попалась.

А потом вошел Пат с чашкой чая и бумажным пакетом с логотипом «Прайм Тайм». Меня потянуло на смех. Они очень старались. Королеву Булочек-с-Корицей не купить за гамбургер из фаст-фуда — если предположить, что я ем гамбургеры, а я не ем, тем более после сегодняшнего, — но «Прайм Тайм» — круглосуточный деликатесный гастроном. И располагается, конечно, в центре. Слишком высококачественный, чтобы открыть филиал в Старом Городе. Впрочем, в сфере влияния «Кофейни Чарли» они все равно бы не выжили.

Смеяться расхотелось, когда я заметила, что у Пата вид человека, вытащенного из кровати по тревоге.

Чай оказался очень даже неплохим.

— Можешь сказать нам, чего ты боишься? — спросил Джесс. — Почему не хочешь с нами говорить?

Я осторожно сказала:

— Ну, я не сертифицирована...

Общий вздох, и уровень напряжения в комнате упал градусов на сорок. Пат сказал:

— Да, мы так и думали, что, наверное, дело в этом.

Последовала недолгая тишина, а потом все трое обменялись долгими многозначительными взглядами. Я было потихоньку начинала расслабляться, но это остановило меня — будто села в кресло и обнаружила, что под ситцем в цветочек вместо подушки — доска с гвоздями. Ой-ой-ой.

Пат снова вздохнул — очень долгий вздох; словно человек собирается шагнуть с обрыва. Потом закрыл глаза, глубоко вдохнул и задержал дыхание. И держал. И держал. Где-то через минуту он начал... ну, синеть — не так, как синеет задержавший дыхание человек. Я имею в виду синеть. Все еще не дыша, он открыл глаза и посмотрел на меня: глаза тоже стали синими — на несколько тонов темнее кожи. Имеется в виду, полностью синими, вместе с белками. Хотя полностью — неверный термин: на моих глазах между бровями моргнул и открылся третий глаз.

Пат все так же не дышал. Уши заострились. Он поднял руку и протянул ко мне пальцы. Их стало шесть. Суставы шишковатые, а сама рука — очень большая. Да и в целом Пат теперь стал далеко не среднего сложения.

Тео тихо опустил передние ножки своего стула на пол, скользнул к двери кабинета и запер ее. Уселся снова, забросил ноги на край стола и продолжил качаться на двух задних ножках.

Пат начал дышать.

— Если я позволю этому зайти дальше, начнут отлетать пуговицы. Прошу прошения, — он расстегнул пряжку ремня и пуговицу на поясе.

— Ты демон, — выдохнула я.

— Только на четверть, — ответил Пат, — но их кровь сильна во мне. — Его голос звучал странно, глубже и более хрипло. — Мой родной брат не мог обернуться, задерживая дыхание, пока у него не случился сердечный приступ. Хорошо ему. Извини за закрытую дверь, но пройдет добрых полчаса, прежде чем эффекты исчезнут.

По-настоящему незаконно быть только вампиром. Но если люди слишком регулярно сообщают врачу, что больны в день после полнолуния, они так или иначе никогда не получают назначения на сколько-нибудь ответственные должности; а демоны, которые не могут скрыть свое происхождение, автоматически становятся изгоями. Межвидовой брак — определенно преступление. Законы, запрещающие их, невозможно заставить выполнять, и, если вы знаете, что ваш ребенок проверку не пройдет, то делаете как можно более унылое и отчаявшееся лицо (в сложившихся обстоятельствах это нетрудно), идете в Отдел Регистрации и начинаете причитать: вам, мол, никто не сказал, что ваш прапрапрадедушка — или прапрапрабабушка — был, владел или пользовался прапрапрачем-то, давно уже, конечно, иссякшим и совершенно потерявшим силу. Ребенка спокойно регистрируют, он вырастает — и обнаруживает, что не может найти работу в любой отрасли, которая считается «секретной». И если какие-то из его близких родственников быстро шли в гору, теперь это, скорее всего, прекратится. На всю жизнь. Даже если ни один из них не выказывает ни малейших признаков нелюдского происхождения.

Еще хуже, наверное, ситуация складывается у полукровок, которые живут спокойно до поры полового созревания. Эти бедолаги неожиданно обнаруживают, что Другая кровь — о которой они могли и не знать — жива-здорова и вот-вот начнет рушить их мир. Время от времени это случается и со взрослыми. Несколько лет назад произошел знаменитый случай, когда тридцативосьмилетний менеджер банка неожиданно отрастил рога. Его уволили. До этого момента его карьера была исключительно удачной. Бедолага подал апелляцию. Дело привлекло широкое внимание общественности. Но его все равно уволили.

ООД находился в самом верху списка «секретных» отраслей. И демон-полукровка никаким образом не мог попасть на службу туда.

Даже кто-то вроде Мэри получил бы отказ, обратись он с просьбой о базовой тренировке в ООД — если бы нашелся какой-нибудь стукач и сообщил комиссии по набору, что подаваемый ею кофе всегда горячий. Мэри не зарегистрирована. Вздумай правительство настаивать на регистрации каждого, кто способен сделать шов, который никогда не разойдется, или наливать всегда горячий кофе, или залатать велосипедную шину так, что она не лопнет через сотню футов, то регистрировать пришлось бы шестьдесят процентов населения. Как бы правительство ни любило бумажную волокиту и налогообложение, такая перспектива приводит в ужас даже их крошечные умишки. Люди с примесью крови пери иногда получают глубокие вдовьи пики[3]^[3] — это стало настолько модно, что модели и актеры ради них идут на пластические операции. Так вот, если бы один из таких людей посередине жизни захотел сделать карьеру в ООД, ему бы пришлось приходить со свидетельством на лбу или сразу же получить от ворот поворот. ООД не обманешь.

Пат сверкнул синими глазами и улыбнулся мне. Для демона у него была приятная улыбка. Зубы тоже оказались синими.

— ООД кишит полукровками, — сказал Джесс. — Я.. Тео. Джон — тоже. А еще Кейт, Милисента и Майк. Мы, похоже, как-то находим друг друга, чтобы работать вместе. Как можно более безопасно, конечно. «Слушай, тебе не кажется, что этот синий парень сильно смахивает на Пата? Кстати, а где Пат?» «Похож на Пата? Шутишь. В любом случае, он дома с простудой». Но Пат — самый эффектный из нас, потому мы и вызвали его этим вечером.

У меня, кажется, почти получилось удержать челюсть на месте, пока Пат синел — на это ушло несколько минут, я успела взять себя в руки, — но это было уже слишком. Примерно как выяснить, что президент Глобального Совета — кровопийца, луна сделана из зеленого сыра, а солнце встает по утрам только с помощью сложной системы рычагов и циферблатов, за которыми присматривает база высшей расы с Антареса, расположенная на Марсе...

— Что это, черт возьми, значит — «ООД кишит полукровками»? А как насчет той идиотской проверки крови при приеме?

Все трое улыбнулись. Медленно. На какой-то момент я была единственным человеком в комнате, и они все были больше и сильнее меня. Я застыла. Не в спокойствии и понимании — скорее как кролик под взглядом удава.

Момент прошел.

— Должно быть, началось все с чьего-то внебрачного дитяти, — задумчиво сказал Джесс.

— Когда единственное лекарство, которое работало, делало твою мочу зеленой на неделю, — продолжил Пат.

— Или синей, или фиолетовой, — заметил Тео.

— Ну да, — кивнул Пат. — Смотря, что ты за полукровка.

— Но лабораторию сейчас вполне можно обойти, — продолжил Джесс. — А если прошел через это — можешь считать, что ты уже дома.

Последовала еще одна пауза. Может, они думали, что я спрошу, что означает «ты уже дома», но я не хотела больше ничего знать. Я не бывала в таком шоке с тех пор, как очнулась возле костра, окруженная вампирами. Тишина продолжалась, и я поняла, что уровень напряжения снова растет, а многозначительных взглядов стало даже больше. Я попыталась разозлиться. Но я так устала. Наконец Пат заговорил.

— О'кей, — сказал он. — На чем мы остановились? Хмм. Мы какое-то время думали, что на озере с тобой стряслось что-то вроде... посинения. Или... где-то еще. Но у нас не было подходящего повода, ну, спросить тебя об этом в спокойной обстановке. Где-то, где можно закрыть двери, когда я задерживаю дыхание.

— До сегодняшнего вечера мы все равно не были полностью уверены, что именно это искали, — подхватил Джесс. — Возможно, не уверены до сих пор.

Они с надеждой посмотрели на меня.

Я подумала о том, что могу сказать. Они рискнули поднести мне свои карьеры на блюдечке с голубой каемочкой. Все, что мне нужно было сделать — выйти отсюда и рассказать кому-нибудь — к примеру, мистеру Ответственная Пресса, — что Пат синеет, становится трехглазым и двенадцатипалым, если задерживает дыхание, а несколько ближайших его коллег, включая напарника, знают об этом. После этого Пата привяжут к стулу, наденут на голову пластиковый пакет и примутся наблюдать за последствиями. Даже если главная шишка, босс ООД с двадцатью четырьмя звездами сам (или сама) чистокровный демон и знает имя каждого полукровки в организации, общественное возмущение заставит их это сделать. Несертифицированный магодел — мышиный помет по сравнению с этим.

Мой мозг медленно вымучивал следующий, совершенно логичный вывод. Ой-й...

— Вы знаете о моем отце? — еще не веря, спросила я. Все трое фыркнули. Фырканье Пата прозвучало, как гудок локомотива или фургона для перевозки мебели. Уу-уфф-ф.

— А солнце всходит по утрам? — усмехнулся Джесс. Да, вот только с помощью ребят с Антареса или нет?

— Тогда вы, наверное, знаете, что мама воспитывала меня, э-э-э, не как дочь моего отца.

— Да, — кивнул Пат. — Нас это весьма заинтересовало, если хочешь знать.

Я уставилась на него:

— Только не говорите мне, что пятнадцать лет ходили в кофейню ради шанса застать меня... синеющей.

Конечно, я не синела бы. В отличие от демонической крови, магоделие приветствовалось и правительством, и корпоративным бюрократизмом в служащих — по-своему. Им нужно милое, корпоративное, послушное магоделие. Что-нибудь между троюродной кузиной, способной на карточные фокусы, и колдуном. Проблема в том, что, когда магодельный дар начинает доминировать в человеке, магодел скатывается на противоположный конец шкалы послушания. Но, наверное, бывали и послушные Блейзы. И никто так и не доказал, что мой отец был колдуном. Впрочем, я так не думала.

— Мы ходили в кофейню потому, что подсели на твои, Светлячок, булочки с корицей и неповторимые десерты. Особенно те, социальную значимость коих невозможно переоценить, — заверил Пат. — Ты не видела нас и вполовину так же часто до того, как Чарли построил пекарню. Наличие у тебя отца не считалось оправданием для больших расходов, когда мы подавали финансовый отчет.

Очередная пауза. Я молчала.

— А твоя мама, похоже, очень... специфически к этому относилась, знаешь?

И снова пауза. Похоже, я упускала что-то важное, что они хотели, чтобы я поняла. Но я так устала.

— А вот кофейня — отличное место, чтобы следить за многими людьми. Помнишь Гата Донора?

Бедный старина Гат. Один из наших наркоманов. Временами, когда он неправильно подбирал состав — а может, как раз правильно, — он превращался в тощую оранжевую ящерицу восьми футов длиной (включая хвост), которая, если попросить, предсказывала тебе судьбу. Местные привыкли к нему, но туристы, повстречав его, убегали с криком. В ООД им интересовались, потому что часть его предсказаний — до странности заметная часть — сбывалась.

Я заставила себя вернуться в настоящее. Где я сидела в офисе ООД с синим демоном-оодовцем в тесном дружеском кругу.

— Думается, ты знаешь, что ваша миссис Биалоски — оборотень?

Вот тогда я рассмеялась:

— Все так считают, но никто не знает оборо-кто. Нет — не говорите мне. Это все испортит. К. тому же — миссис Биалоски из хороших ребят. И мне все равно, что у нее в крови.

Это нарушение прав личности — когда доктор берет твою кровь на изучение по любой причине, кроме болезни или при условии, что ты написал расписку до того, как лаборант оказался возле тебя с иглой. Но случается всякое. Один из способов вычислить оборотня или демона — заметить их паранойю в отношении докторов. К счастью, ученые довели до совершенства искусственную человеческую кровь еще пятьдесят лет назад — ну, или почти довели до совершенства: настоящей нужно в десять раз меньше, — так что донорство теперь уже не так важно, и, глядя в списки доноров, никто не думает плохо о тех, кто в этих списках отсутствует.

Человеческое магоделие через переливание крови не передается; демонская кровь не сделает тебя демоном, а слабая полудемонская может вообще себя не проявить — но сильная полу- или полнодемонская делает чистокровного человека очень больным, даже если группы крови совпадают. А оборотничество чудесно передается через переливание — гарантия сто процентов.

— Я бы не смог сказать лучше, — кивнул Джесс. — Значит, ты выросла маминой дочкой, и амбиции твои не заходили дальше выпекания лучших булочек в стране. А о своем отце ты знала?

Я колебалась, но недолго.

— Более или менее. Знала, что он был магоделом, что принадлежал к одной из важнейших магодельных семей. Или выяснила это, когда была в школе, и кто-то из магодельческих детей упомянул Блейзов. Когда я пошла в школу, я носила мамину девичью фамилию — до того, как она вышла замуж за Чарли. Я знала, что свойства отца как-то связаны с причиной маминого ухода, и... тогда для меня этого было достаточно.

Я подумала о «деловых партнерах», которых не любила моя мама. Так она их всегда называла: «деловые партнеры».

А звучало это у нее как «грязь болотная». Или «колдун». Когда я немного выросла, то поняла, что такие люди, как моя мать, имеют в виду «грязь болотная», когда произносят «колдун».

— Я и чувствовала себя дочерью своей матери, понимаете? А с тех пор, как мы убрались оттуда, я отца больше не видела. — А вот этого я никогда никому не говорила. — Мама была так полна решимости не иметь никаких дел с отцовской семьей, и я хотела как можно больше быть похожей на нее, понимаете? У меня кроме нее ничего не осталось.

Все трое кивнули.

— Значит, ты ничего не знала о том, каким может быть твое наследие?

— Кое-что знала. Моя бабушка — папина мать — обнаружилась снова через год после нашего ухода. Время от времени я навещала ее — в нашем старом домике у озера. Она встречала меня там. Мама не была от этого в восторге, но отпускала меня. И бабушка кое-что мне рассказывала — кое-чему учила.

— Учила тебя? — резко повторил Джесс.

— Ага. В основном изменять вещи. Мелкие вещи. Достаточно, чтобы знать, что я что-то могу, но недостаточно, чтобы... пришлось это использовать, понимаете?

Они кивнули снова. Магоделие, как и Другая кровь, часто проявляет себя, хочешь ты знать об этом, или нет. Но если она не слишком сильна, то оставит тебя в покое, если оставишь ее в покое ты. Наверное.

— Потом бабушка исчезла. Когда мне было лет десять. Как раз перед началом Войн. И как раз когда Чарли женился на маме. Чарли вроде бы не имел ничего против меня. Удочерил, разрешал путаться под ногами в кофейне. Ну, и... Меня влекло к готовке. Я готовила — или пыталась готовить — где-то с четырех лет. Печальное зрелище, а? Блейз с глазурью на носу. И когда я попала к Чарли, то вскоре стала думать, что так моя жизнь и пройдет.

— А потом, два месяца назад... — начал Джесс. Почему у меня появилось чувство, что с этими ребятами происходит что-то еще? Словно мы ведем две беседы, одну из которых — молча. Мне казалось, что этой, словесной, вполне достаточно. Я вздохнула.

— Все, что я сделала — поехала к озеру вечером выходного дня. У меня болела голова, я хотела мира и тишины, а этого в моей семье не найти даже вне кофейни. Я только что отремонтировала свою машину, а ночь была — просто загляденье. Я не слышала, чтобы какие-нибудь неприятности случались на озере со времен окончания Войн, остерегаться стоило только пятен скверны. Я приехала к нашему старому домику, сидела на пороге, смотрела на воду...

На этом моменте я до сих пор и останавливалась. И все же не ожидала, что сердце примется стучать, как бешеное, желудок примется подпрыгивать, как вода на горячей сковородке, а слезы станут щипать глаза от перспективы сказать хоть чуточку больше. Я посмотрела на свою бесформенную ворсистую пижаму, затем взглянула на кухонный нож на столе Джесса. Мир начинал вращаться быстрее и под странным углом.