Детали в описаниях героев – внешность

Предметные детали присутствуют в описании одежды героев. Так,

Волков "был причесан и одет безукоризненно, ослеплял свежестью лица, белья,

перчаток и фрака. По жилету лежала изящная цепочка, с множеством мельчайших

брелоков. Он вынул тончайший батистовый платок, вдохнул ароматы Востока,

потом небрежно провел им по лицу, по глянцевитой шляпе и обмакнул

лакированные сапоги.

Иван Матвеевич появляется как "одетый в поношенное пальто человек

средних лет, с большим бумажным пакетом под мышкой, с толстой палкой и в резиновых калошах, несмотря на сухой и жаркий день".

Ярчайшая деталь, ставшая в романе символом обломовщины, - халат Ильи Ильича.

Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к

изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий

восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата,

без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в

него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире

и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами

заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но

все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.

Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок,

гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется

самомалейшему движению тела.

Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил

простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он,

не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.

Что это на вас за шлафрок? Такие давно бросили

носить, - стыдит Волков, представитель нового поколения, Обломова.

И по контрасту -

Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто; на шее надета

легкая косынка; воротнички рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег.

Выходит он в сюртуке, прекрасно сшитом, в щегольской шляпе... Он весел,

напевает... Отчего же это?.

Вот он сидит у окна своей дачи (он живет на даче, в нескольких верстах

от города), подле него лежит букет цветов.

- Еще я халат ваш достала из чулана, - продолжала она, - его можно

починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит.

- Напрасно! Я его не ношу больше, я отстал, он мне не нужен.

- Ну, все равно, пусть вымоют: может быть, наденете когда-нибудь... к

свадьбе! - досказала она, усмехаясь и захлопывая дверь.

- А если, - начала она горячо вопросом, - вы устанете от этой любви,

как устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы,

без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и голос мой

не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина,

а халат ваш будет вам дороже?..- спрашивает Обломова Ольга. Она ревнует Обломова не к другим женщинам, а к образу жизни, который и воплотился к халате.

Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в

этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он

носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в

воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома

Обломовых.

Обломов и сам называет себя кафтаном.

да, я дряблый, ветхий, изношенный кафтан, но не от

климата, не от трудов, а от того, что двенадцать лет во мне был заперт свет,

который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и угас.

Итак, двенадцать лет, милый мой Андрей, прошло: не хотелось уж мне

просыпаться больше.

Она возненавидела даже тележку, на которой Андрюша ездил в город, и

клеенчатый плащ, который подарил ему отец, и замшевые зеленые перчатки - все

грубые атрибуты трудовой жизни.

Пенкин "одет с большой небрежностью", одежда Алексеева неопределенна.

Платье сидело на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому

искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедер и уменьшить талию.

Жилища

У

него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не

всякий день, когда человек мел кабинет его, чего всякий день не делалось. В

тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены.

Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно

убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою

материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами.

Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и

множество красивых мелочей.

Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все,

что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных

приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об

этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы

этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками.

Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.

Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи.

Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и

рассеянно, как будто спрашивал глазами: "Кто сюда натащил и наставил все

это?" От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может

быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его,

Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал

господствующею в нем запущенностью и небрежностью.

По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная

пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее

скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память.

Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе

редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с

обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.

Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что

выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы

подумать, что тут никто не живет - так все запылилось, полиняло и вообще

лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда,

лежали две-три развернутые книги, валялась газета, на бюро стояла и

чернильница с перьями; но страницы, на которых развернуты были книги,

покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был

прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в нее перо, вырвалась бы

разве только с жужжаньем испуганная муха.

На столе стоял сломанный стул, маятник часов остановился, а на нём уже была паутина. На бюро лежала куча исписанных мелко бумажек, они были накрыты мраморным позеленевшим прессом. Рядом лежали старинная книга в кожаном переплёте, высохший лимон, отломленная ручка кресла, а на рюмке с какой-то жидкостью и тремя мухами лежало письмо. Также в комнате Чичиков заметил кусочек сургучика, кусочек тряпки, два пера и пожелтевшую зубочистку, "которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих ещё до нашествия на Москву французов" (Гоголь, 120). На стене висело несколько картин: пожелтевшая гравюра какого-то сражения, полстены занимала огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, люстра была в холстинном мешке. В углу комнаты находилась куча вещей, "пыли на ней находилось в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки" (Гоголь, 120)

Появляются некоторые параллели: мебель в квартире Обломова закрыта чехлами – люстра в доме Плюшкина – в холстинном мешке. Как у Плюшкина, так и Обломова висят несколько картин. Паутина в квартире Обломова напитана пылью, "

все запылилось и полиняло". В углу комнаты Плюшкина находилась куча вещей, "пыли на ней находилось в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки". В обоих описаниях упоминаются чернильницы с перьями и мухи. Книги, лежащие у Обломова на этажерках и всегда открытые на одной и той же странице, напоминают скорее не о Плюшкине, а о Манилове - на столе у Манилова всегда лежала книжка, заложенная закладкой на четырнадцатой странице, "которую он постоянно читал уже два года". У Обломова таких книг было несколько. "красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами" напоминают о жилище Коробочки.

"Никак бы нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, поношенный колпак, лежавший на столе", пишет Гоголь.

"Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что

выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы

подумать, что тут никто не живет", - пишет Гончаров.

У Обломова в кабинете из-за неаккуратности Захара переломаны или перебиты почти все вещи.

Обломов относится к этому беспорядку вполне нейтрально.

Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: "Кто сюда натащил и наставил все это?" От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью

Контрастен по отношению к этому отрывок из третьей части романа: Обломов впервые приходит в дом Пшеницыной.

"Вдруг глаза его остановились на знакомых предметах: вся комната

завалена была его добром. Столы в пыли; стулья, грудой наваленные на

кровать; тюфяки, посуда в беспорядке, шкафы.

- Что ж это? И не расставлено, не прибрано? - сказал он. - Какая

гадость!"

Еще в первой части Обломов говорит любопытную фразу: "У него (речь идет о Тарантьеве) как-то правильно в доме… Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой и не видать человека".