Глава 10 степняки

К концу лета после своего ухода от детей Сизой Горлицы Аймик встретился в южных степях с теми, кого охотники на мамонтов всегда считали злыми колдунами и безжалостными убийцами.

Покинув стойбище детей Сизой Горлицы, он спустился к реке, где общинники держали наготове несколько небольших плотов и отдельные бревна. Был еще кожаный челнок, старый, но добротный, невесть когда и как попавший к охотникам на мамонтов. Аймик хотел спустить на воду один из плотиков и плыть на нем вниз по течению, но в последний момент опомнился: негоже брать не свое у тех, с кем жил бок о бок. Ограничился тем, что переправился на другой берег и устроил плот в прибрежных кустах, найти его – невелика задача. Сам же почему-то свернул на восток. Где-то там, говорил Хайюрр, протекает Кушта…

Он дошел до Кушты, всячески избегая людей, обходя стороной их стойбища и тропы. Он связал себе плот – кожаными ремнями и прутьями. И поплыл, стараясь держаться в тени, не обращая внимания на редкие оклики то с одного, то с другого берега. Погони не было, но два или три раза в воду тюкались дротики. После этого Аймик стал еще осторожнее. Людей избегал он вовсе не потому, что боялся за свою жизнь. Просто одна только мысль о том, что придется с кем-то говорить, вызывала тоску и отвращение. Еда? Она ему не нужна; еще не вышел запас; а опустеет мешок или свежатины захочется, так с ним Разящий и два копья… Впрочем, ест он мало. Кров? Он не нуждается в крове, а настанет время – как-нибудь перезимует. Преданный людьми, избранный Духами… что ж, он доберется рано или поздно до тех, кто его избрал. Доберется и скажет: «Вот он я, Аймик! Чем же может помочь вам простой охотник? Для чего вы, бессмертные и всесильные, разрушили жизнь смертного и слабого?!» И не все ли равно, каков будет ответ, какова кара…

Так он и плыл, не зная, как далеко до устья этой реки, не ведая, там ли конец его пути. Старался держаться близ берега, порой направлял плот длинной жердью, порой просто лежал лицом вниз, прикрыв глаза, вдыхая живой запах воды… Долгое время он не был даже уверен, по той ли реке, что прозвана Куштой, скользит его плот, знал лишь, что плывет на юг. А это – главное. И лишь увидев однажды над собой ширококрылую птицу, казавшуюся почему-то не белой, а черной, лишь услышав ее крик, убедился окончательно: да, это она, Кушта, что прозвана здешними охотниками на мамонтов не только Кормилицей, но еще вдобавок и Черной Лебедъю.

Аймик понимал: рано или поздно, а с людьми все же придется встретиться. И желал лишь одного: чтобы это случилось как можно позднее (Пусть следующей весной. А лучше – летом.) И чтобы это были не дети Сизой Горлицы.

Неизбежное случилось раньше, чем надеялся Аймик. Как обычно, он лежал на плоту ничком и дремал, готовый мгновенно проснуться при малейшем изменении того, что происходит вокруг. Солнце, уже совсем холодное, осеннее, все же нагрело спину, а снизу веяло уже не прохладой – настоящим холодом. Ветра не было, и плот мерно покачивался, влекомый течением, раз за разом взбулькивала вода… Но вот покачивание как-то изменилось, и Аймик открыл глаза.

Впереди справа, уже совсем недалеко, в Кушту впадала какая-то другая река, а там, на косе, стояли люди и, прикрыв ладонями глаза, смотрели на плот и на Аймика. В руках – копья, но никто не делал угрожающих жестов, никто не хватался за металку.

– Эго-гой! – закричал один из них и замахал безоружной рукой, то ли приветствуя, то ли приглашая на берег.

– Эго-гой! – Остальные сделали то же самое.

Нужно было решаться, и Аймик решился. В конце концов, эти, с перьями на головах, явно не дети Сизой Горлицы.

Он вскочил на ноги и, схватив жердь, стал направлять свой плот туда, к косе…

Не поднимая оружия, Аймик сделал несколько шагов по галечнику навстречу вооруженным мужчинам и протянул им навстречу пустые руки. Затем, указывая на себя, четко произнес свое имя:

– Аймик. Сын Тигрольва.

Мужчина, стоящий чуть впереди остальных, демонстративно положил свое копье, приблизился к чужаку, так же показал свои ладони и сказал в ответ:

– Кайт!

И еще какие-то непонятные слова.

Кайт – мужчина средних лет, безбородый, как и остальные, лицо, прорезанное глубокими морщинами, испещрено вдобавок родовыми знаками. Одежда чудная, прежде не виданная. На голове странная шапочка, по-видимому, сплетенная из шерсти и украшенная черными перьями, среди которых одно белое. На теле не рубаха, а какой-то странный плащ, причудливым образом перекинутый через плечо и обернутый вокруг пояса; края его оторочены длинной бахромой, по-видимому, тоже сплетенной из шерсти. Штаны как штаны, но по бокам и у пояса их украшает такая же бахрома. Их нижние концы заправлены в короткие белые мокасины, перехваченные ремнями у щиколоток. Бросалось в глаза то, что одежда не была расшита костяными нашивками, зато раскрашена красной краской. Ни бус, ни бивневых браслетов, ни налобника, но на шее – какое-то сложное украшение из перьев и шерстяного плетения, а на руках браслеты все же есть, но они не из бивня, а из кожи и той же шерсти.

Подошли остальные мужчины. Безбородые, как и Кайт, в подобных же одеяниях (больше всего различались головные уборы… да и нашейные амулеты различны… и браслеты не у всех). При оружии, но это уже не важно: наконечники копий смотрят в небо или в землю, а их хозяева, переговариваясь между собой, рассматривают Аймика. Язык не знаком, но люди явно дружелюбны: то один, то другой, встретившись взглядом с Аймиком, кивнет ему и улыбнется… Значит – снова учить чужие слова, коверкать их произношение, путать порядок под дружный смех окружающих… Что ж, ему это очень хорошо знакомо; ему это даже нравится, особенно сейчас, когда… Будет чем занять долгие зимние вечера.

Аймик улыбнулся. Да, пройдет немало времени, прежде чем они научатся понимать друг друга настолько хорошо, что можно будет объяснить: он – Избранный Духами, ищущий тропу к этим Духам. Прежде чем…

…он снова станет изгоем.

Что ж, он все равно не будет оттягивать понимание. Даже если придется уходить невесть куда посреди зимы.

Так началось его знакомство со степняками. С детьми Ворона. Охотниками на бизонов.

Дети Ворона (люди Ворона — так называли они себя) большую часть своей жизни проводили в кочевье. К зиме – на юг, к лету – на север, по лишь им ведомым путям, зачастую сворачивающим то на запад, то на восток, среди голой степи. То соединяясь в большую группу, то разделяясь и расходясь – согласно лишь им ведомым законам. Но всегда – за стадами могучих круторогих зверей. За бизонами.

Бизонов Аймик встречал и раньше, отдельные стада этих животных появлялись зимой в окрестностях стойбища детей Сизой Горлицы; они с Хайюрром, помнится, добыли однажды хорошего теленка. Но такого обилия бизонов, как здесь, в степях, Аймик еще не видел. Он не предполагал даже, что такое вообще возможно: стадо, закрывающее собой весь край земли; движущаяся живая лента! Но именно за таким стадом, хотя и на почтительном расстоянии, двигались к югу люди Кайта, принявшие Аймика, тогда еще безъязыкого, еще усваивающего лишь первые слова чужой речи.

Они даже не пытались охотиться, просто шли и шли, задерживаясь на кратких ночлегах. Шли, как принято везде и всюду: женщины и подростки волокли тяжелую поклажу, несли маленьких детей, окруженные вооруженными отцами и старшими братьями, готовыми защитить их от любой опасности. Аймик понимал, что в охоте нет нужды, что Большая Охота уже состоялась: об этом красноречиво говорили волокуши, на которых громоздились бизоньи шкуры, мешки с вяленым и копченым мясом. Все же дивное, невиданное прежде стадо притягивало, манило к себе его, охотника. Хотелось размяться, хотелось показать этим людям (вовсе не страшным; совсем не таким, как их представляют охотники на мамонтов) свое умение, продемонстрировать удар Разящего (здесь луков не было ни у кого, только копья и только с костяными наконечниками). Но когда он жестом выразил свое желание, Кайт остановил его так резко и взгляды охотников были столь суровы, угрожающи даже, что Аймик понял: он чуть было не нарушил какой-то важный Закон этих мест. Как мог, он постарался выразить свое сожаление и раскаяние, – и вновь добродушные улыбки, обильная еда на привалах, обучение языку.

Обучение языку… Степнякам оно представлялось веселой игрой: на привалах Аймика учили все наперебой: и охотники, и женщины, и дети. Чтобы объяснить значение некоторых слов и фраз, порой разыгрывались целые сценки. Особенно старалась одна черноглазая девчонка, чем-то напоминающая Айюгу, совсем молоденькая, но, судя по рубцам, уже прошедшая Посвящение. Она теребила Аймика даже тогда, когда ему было уже не до чужих слов, не до пояснений, – завернуться бы с головой в свое старое одеяло из оленьей шкуры и спать, спать… Дело кончалось тем, что Кайт шлепал непослушную пониже спины и говорил что-то такое, от чего та, смеясь, убегала прочь.

Настал день, когда Аймик понял, что степняки не только кочуют. С ночи откуда-то повеяло ледяным холодом; ветер, казалось, хотел сорвать одеяло, а заодно унести и того, кто тщетно пытается уснуть, завернувшись в него. Утром ветер не ослаб, даже усилился. Не дождь он принес и не снег – мелкие острые ледышки, больно хлещущие тело даже сквозь одежду… И все же люди шли скоро и весело, перешучиваясь на ходу, словно в ожидании чего-то радостного, долгожданного.

Вот оно и настало. Вместе со всеми Аймик пошел еще быстрее… Почти побежал… И остановился со всеми, недоумевая, с чего это вдруг такие радостные крики?

Конечно, мешала эта серая пелена, безжалостно секущая ледышками. И все же, оглядевшись, Аймик понял: люди Кайта пришли на старое, хорошо знакомое, давно обжитое и, по-видимому, очень дорогое для них место. И как это он сразу не заметил (град помешал, конечно). Вон островерхие каркасы; одни покосились, другие выглядят нормальными жилищами… Конечно, пока это не так, но ясно и то, что восстановить их будет несложно; это вам не дома из мамонтовых костей. Все заросло травой, но теперь он различает под ногами и кремни, и золу, и осколки костей. Там, должно быть, был очаг… Там – сушилка для шкур… Взгляд охотника ловил новые и новые подробности былой жизни… Былой? Она уже начала возрождаться. Люди не мешкая шли к своим оставленным жилищам, уже принимались за дело. И Духи воздуха приветствовали вернувшихся: черная градовая туча отодвинулась к самому краю Земли, и Духи возвели свой многоцветный Мост, соединяющий Миры.

Как узнал после Аймик, люди Ворона вновь и вновь возвращаются на это место, где они зимуют, перед тем как весной снова встать на Бизонью тропу.

– И на летних Бизоньих тропах есть наши стойбища, – поясняли охотники (к началу зимы Аймик уже сносно владел их языком). – Два стойбища. Одно – начало лета, второе – начало осени. Две Большие Охоты. Главные. Но там живем меньше, чем здесь. Не так долго…

Да, здесь все было по-иному. Уже тогда, когда восстанавливали жилища, Аймик обратил внимание на то, что люди работают лишь на половине поселения, стараясь даже не заходить на вторую половину. Подумав, он решил ни о чем не спрашивать: жесты и мычание – не лучший способ выяснять такое, что может касаться Запретного. Авось выяснится само собой.

Так оно и вышло. Два дня спустя здесь появились новые люди; судя по радостной встрече – тоже дети Ворона. Ими предводительствовал высокий старик, безбородый, как и все здешние мужчины. Три белых лебединых пера красовались на его голове среди множества черных вороновых перьев. Когда немного стих радостный шум первой встречи, Кайт подвел Аймика к этому старику и они о чем-то заговорили, время от времени посматривая на чужака.

(Понятное дело, о нем, о чужаке.) В конце концов старик кивнул в знак согласия, улыбнулся Аймику и отошел к своим людям. Аймику показалось, что Кайт доволен… вроде бы он даже вздохнул с облегчением.

Эти-то люди и принялись обустраивать вторую половину стоянки. А потом все вместе укрепляли, обтягивали новыми шкурами одно, самое большое жилище, вокруг которого остальные располагались незамкнутым кругом. Аймику хотелось заглянуть внутрь, но он чувствовал: излишнее любопытство здесь неуместно. Успел лишь заметить, что там внутри находится большой камень, а за ним столб. Он и не подозревал, что вскоре познакомится с этим жилищем поближе… и знакомство это окажется не слишком приятным.

Когда работы завершились и стойбище приняло обжитой вид, все люди Ворона собрались в центре, переговариваясь и время от времени посматривая на Аймика. Он не так хорошо освоил язык людей Ворона, чтобы разобрать, о чем они говорят, и от этого под их взглядами вдруг почувствовал себя… как-то неуютно. По телу пробежал мимолетный озноб, словно ему предстояло войти в холодную воду…

– Не робей! – вдруг раздалось над самым ухом. Аймик вздрогнул от неожиданности.

Кайт, это был он, дружески хлопнул чужака по плечу и повторил:

– Не робей! Церемония, понимаешь? Общая. Для всех. Начало… И ты…

Аймик понял далеко не все, но согласно кивнул. Главное ясно: предстоит какая-то церемония, и он, чужак, то ли будет принимать в ней участие, то ли, напротив, должен уйти, когда она начнется…

(…Ладно. Там будет видно; объяснят. А пока… не подавать виду, что волнуешься.)

Старик и Кайт вошли в большое жилище. Говор смолк; люди напряженно ждали чего-то важного. Аймик старался выглядеть бесстрастным, но ему казалось, что сидящие полукругом охотники, женщины и дети слышат, как колотится его сердце.

(Вот еще одна странность. На церемонии – даже дети. И он, чужак, – в центре!.. А что если Хайюрр и его сородичи правду говорили, и сейчас…)

Полог приоткрылся, и изнутри потянуло запахом дыма… Не совсем обычным запахом дыма. Старик и Кайт приблизились к Аймику и жестом велели встать на колени. У его губ появился небольшой кожаный мех.

Пей!

(Что-то кисловатое, вяжущее рот… Хмелюга? Должно быть, она…)

Повинуясь новому знаку, он разделся до пояса и вновь почувствовал, как тело охватывает неприятная дрожь. Его заставили вытянуть руки вперед и, стиснув локти и запястья, торжественно повели ко входу в странное жилище. Сзади послышалось негромкое пение.

(Чем ближе, тем сильнее колотится сердце. И запах этого дыма… Голова…)

– Иди!

На негнущихся ногах он вошел внутрь. Сноп света падал сквозь дымовое отверстие прямо на камень, на котором курилась какая-то трава. Столб был сплошь покрыт резьбой и росписями… не то узоры, не то личины, свивающиеся, переходящие одна в другую… (Красное!.. Конечно, кровь… И сейчас, сейчас…) Кружилась голова. Кажется, его подвели к камню, заставили нагнуться… Запах горящей травы, казалось, пропитал его всего насквозь, и вначале голова так закружилось, а тело так ослабло, что Аймик подумал: «Все! Конец!» – но тут…

…пришла необычная легкость. И ясность мысли. И острота зрения. Он вдруг стал различать каждую пылинку в падающем сверху столбе света, переливающегося множеством доселе невиданных красок. И понял, что каждая пылинка – такое же существо, как он сам, и сам он сейчас полетит вместе с ними…

СТОЛБ! Не только причудливые росписи на нем – он сам ожил, и стало понятно, что это – часть Червя… (Ну конечно, того самого Великого Червя!) …И он хочет дотянуться, сжать чужака в своих кольцах, и его уже толкают туда, в эти кольца, и он уже ощущает холодное, липкое, кровавое прикосновение…

…Пение звучит отовсюду. Кровавые руки тянутся к его груди, чтобы… …ВЫРВАТЬ СЕРДЦЕ!

Аймик приходит в себя. Он сидит на пожухлой осенней траве, и осеннее, нежаркое, но такое радостное солнце обливает его тело, мокрое от пота. И на груди – ни раны, ни царапины; только спиралеобразный Знак, нанесенный то ли красной краской, то ли действительно кровью… Но не его собственной. И сидящие полукругом люди что-то поют, а в их лицах – никакой угрозы, только понимание и сочувствие…

Старик и Кайт, осторожно поддерживая под локти, помогают ему встать на ноги.

– Ну вот, – говорит Кайт. – Теперь ты можешь спокойно зимовать вместе с нами, как гость, под любым кровом. Но я предлагаю тебе место в моем жилище. Согласен?

Аймик кивнул и хрипло произнес слова благодарности. До сих пор он спал под открытым небом и никто не предлагал разделить свой кров.

(Аймику показалось, что после церемонии он стал лучше понимать язык людей Ворона.)

Позднее Кайт объяснил:

– Гость издалека – желанный гость, дорогой гость. Но на дальнем пути к нему могут пристать злые духи. Их нужно прогнать – всем вместе, с помощью наших покровителей. Что мы и сделали. И улыбнулся:

– А ты молодец; все делал как надо. И наши Духи к тебе благосклонны.

Много чуждого в жизни степняков, но есть и сходное. Большой Праздник, осенние Свадьбы – это везде, это понятно. Вот и здесь: через несколько дней после того, как Аймик побывал в жилищеДухов, на стойбище людей Ворона пришли чужие, видимо соседи, и был обмен дарами, и были шутливые перебранки, и сытное пиршество, и плясы. (По своему порядку, конечно, о котором Аймик и ведать не мог. А его не только не отталкивали – затягивали в круг, подбадривали хлопками и выкриками.) И еще одно заметил Аймик на этом празднестве, заметил и… смутился. И ввела его в смущение та черноглазая, что на Айюгу похожа… Элана, старшая дочь Кайта, только этой весной Посвящение прошедшая…

После Главного Пляса (так понял Аймик) юноши к девушкам подходить стали, говорили о чем-то… То ли здесь сразу так жен выбирают, то ли первый сговор, – Аймику неведомо. А только заметил он: к Элане один за другим трое подошли, но она в ответ только головой качала. Третий был настойчив, а Черноглазка все отказывалась да отказывалась. А потом возьми да покажи пальцем прямо на Аймика! Встретилась с ним глазами, заметила, что чужак смущен, и расхохоталась.

Всю зиму Аймик вглядывался, вслушивался, вживался в жизнь степняков. Чужую. Непонятную. Но, как ни странно, чем-то привлекательную. Может быть, лишь тем привлекательную, что эта жизнь, столь отличная от всего прежнего (дети Тигрольва и дети Сизой Горлицы все-таки ближе друг к другу), отодвигала вглубь прежнюю боль и обиду, еще недавно такую острую. Старая рана зарубцовывалась; новая тропа была еще не ясна: он дошел до юга, и что дальше?

Есть сходное, но и оно иное. Семейная жизнь здесь больше похожа на то, что Аймик помнил по своей родной общине или, скорее, даже по общине детей Волка, чем на то, с чем пришлось ему столкнуться у детей Сизой Горлицы: у каждой семьи – свое жилище; в нем живут муж, жена и дети, а подчас и неженатый брат, и кто-то из стариков родителей. Однако здешние женщины не только не запуганы своими мужьями; порой кажется – они еще свободнее, чем жены и сестры сыновей Волка. Даже мелькала странная мысль: уж не они ли здесь верховодят?

(Позднее Айтик узнал: так оно и есть. Почти так. Дети у них, например, не отцовскому Роду принадлежат, а материнскому. Бросит жена мужа, в свой Род вернется – и детей забирает. А уж о таком даже в общинах детей Волка слыхом не слыхали! Кайт говорил своему гостю:

– Оно так. Большая воля нашим бабам дана. Но это лишь на зимовке. Попробуй-ка мне на летней тропе кто слово поперек сказать… хоть бы и жена. О-го-го!

И засмеялся. Но на вопрос Аймика, почему их дети материнскому Роду принадлежат, не отцовскому, только глазами заморгал:

– А… как же? Рожают-то бабы, не мы!.. А у вас, северян, по-другому?)

Кто кому больше дивился первое время: он им, степнякам, или они ему, пришельцу с севера? Девчонки первое время прыскали в кулак и краснели, глядя на его бороду (Аймик быстро понял: мужская растительность на лице здесь считается чем-то… неприличным, что ли, но все же оголять свой подбородок не стал. В конце концов, он не степняк.) И мужчины, и женщины с превеликим интересом оглядывали его одежду, цокали языками при виде многочисленных костяных нашивок, образующих Родовой Узор детей Тигрольва (малица, извлеченная из заплечника и торжественно развернутая, в доме Кайта вызвала настоящий восторг). Женские и детские пальцы осторожно касались бивневого браслета (дар Хайюрра оправляющемуся от раны воину), пробегали по ожерелью из клыков песца (один из амулетов Рода Тигрольва). Аймик не противился, стараясь укрыть от любопытных глаз и прикосновений лишь тот свой оберег, что был когда-то сделан руками Армера, могучего колдуна детей Волка, и надет на шею Нагу Волчонка, сумевшего победить страшного единорога…

Люди Ворона костяных украшений и амулетов почти не знали: редко на чьей шее можно было заметить одинокий просверленный зуб на кожаном ремешке. Зато их женщины сплетали из бизоньей шерсти в сочетании с кожей такие искусные, такие причудливые вещи, подобных которым Аймик не видел никогда прежде: ни в своей родной общине, ни у детей Волка, ни у детей Сизой Горлицы. Долгими зимними вечерами они рукодельничали при свете очагов, разговаривая, перешучиваясь друг с другом и с мужьями или напевая песенки, рассказывая сказки собравшимся вокруг детишкам… В эту первую зиму Аймик получил в подарок от хозяйской дочки и красивый кожаный пояс с накладным узором из кусочков раскрашенной, более тонкой кожи, отороченный кисточками из шерсти, и роскошный мужской плащ – традиционное одеяние сыновей Ворона (сколько было смеха при виде его неуклюжих попыток обернуть этот плащ вокруг тела по здешнему обычаю!). И новые напоясные мешочки она сплела для него, и мокасины сшила… Вот только шапочку, украшенную вороновыми перьями, не смастерила: чтобы такую носить, нужно самому стать сыном Ворона.

И так уж получилось, как только Аймик поселился в жилище Кайта, Элана продолжала обучать его языку чаще, чем другие. Только теперь по-иному: не столько сама рассказывала, сколько расспрашивала. И слушала с таким трепетом, что Аймик и сам не заметил, как рассказал ей все. Почти все. И об охотах на мамонтов. И о своей схватке с шерстистым единорогом (и даже амулет показал – тот самый, подаренный Армером). И об Ате. И об их встрече с Хайюрром. И… обо всем, что потом случилось.

Элана почти не перебивала рассказчика; изредка мягко поправляла неправильности его речи, еще реже задавала вопросы. И лишь тогда, когда он поведал о своем уходе от детей Сизой Горлицы, зло бросила:

– А вот Элана такого, как Аймик, ни на кого не променяла бы! Ни на какого Хайюрра или как его там.

Аймик рассказал ей почти все. Умолчал лишь о своих встречах с Духами и о своем Избранничестве. Решил: об этом нужно прежде всего говорить с Кайтом… когда вполне освоит язык степняков. Вот и получилось в его рассказе, что отправился он на юг в одиночку лишь потому, что Ата предпочла сына вождя детей Сизой Горлицы. …Но ведь по сути так оно и было?

Примерно к середине зимы Аймик настолько освоил язык людей Ворона, что мог уже пытаться говорить и о более сложных вещах, нежели повседневные дела. Рассказать мало-помалу свою историю и тем самым решить свою участь. До чего не хотелось бы вот прямо сейчас собирать свои вещи и отправляться одному невесть куда по этим сирым равнинам, насквозь продуваемым ледяными ветрами.

Зима… Она пришла как-то уж очень быстро и совсем не такая, как там, на севере. И там-то, на его родине, снег бывает не очень глубок, а здесь он даже не везде покрывает поникшую промерзлую траву. Под нескончаемыми злыми ветрами он превращается в настоящую ледяную корку. По ней нелегко идти человеку (о лыжах в этих краях и думать нечего), зато бизоны и дикие лошади, по-видимому, без особого труда разбивают копытами оледенелый покров, подбираясь к корму.

Бесприютная, беспросветная зима… во всяком случае для него, Аймика. Уныло, тоскливо вокруг, и холод, холод… Этот бесконечный ветер… В жилище тепло, натоплено. Женщины полуголые; Элана рукодельничает, ее высокая грудь мерно вздымается и опадает, тугие соски словно глядят на Аймика. Глаза ее прикрыты ресницами, такими длинными, что на щеки падает тень… Она не знает главного и, должно быть, втайне посмеивается над робостью чужака. Ничего, Аймик объяснится с отцом, расскажет о том, что он – Избранный, будет вновь изгнан, и она поймет, почему чужестранец краснел и отворачивался, почему не принял даже гостевой дар… Еще не хватало – привлечь гнев Могучих Духов на этих людей, принести им беду…

Было бы совсем худо, если бы не охота. Еще в один из первых дней, когда Аймик поселился под кровом Кайта, хозяин спросил гостя с помощью слов и жестов, не хочет ли тот составить ему компанию и показать свое охотничье умение? Ясное дело, дважды Аймика просить не пришлось. Он бы и сам предложил, да слишком врезались в память (и не только в память – в кожу) жесткие пальцы, перехватившие его руку в тот день, когда он предложил было своим новым знакомцам добыть хотя бы одного зверя из нескончаемого бизоньего стада. Но сейчас, когда зовет хозяин… Разящий давно готов к делу; стрелы в колчане не рассохлись и не отсырели; кремневый наконечник копья не расшатался…

(Кстати, мужчины давно приглядывались к копьям Аймика, сработанным так, как это принято у детей Тигрольва. Он же дивился на невиданные им прежде длинные костяные наконечники сыновей Ворона, с двумя рядами мелких кремневых чешуек, вклеенных в продольные пазы.)

…Небесный Олень еще не завершил свое схождение в Нижний Мир, когда хозяин и гость, доверху нагруженные мясом, вернулись в стойбище. Люди Ворона обступили их, с уважением посматривая на голову жеребца, которую Аймик торжественно опустил на землю. Кайт, жестикулируя, с жаром рассказывал подробности, то и дело оборачиваясь к своему гостю, хлопая его по плечу, уважительно показывая на лук. Аймик понимал далеко не все… совсем мало понимал, по правде говоря. Но сейчас слова были не важны. Улыбаясь, он поглаживал тело Разящего и благодарил его шепотом за верный удар.

Оказывается, летом и осенью бизонов можно только сообща загонять в ловушки, а зимой и весной – только убивать поодиночке. Вообще-то так и с мамонтами дело обстоит: сородичи Аймика зимой и вовсе на них не охотятся, другую дичь берут. Но здесь это Закон и ослушнику грозит смерть.

В ту зиму Аймик часто уходил на охоту, то с Кайтом, то с кем-нибудь из молодежи. Разящий принес ему если не славу, то известность: сыновья Ворона не знали лука. Добывали не только бизонов: на зиму в эти края забредали и дикие лошади, и даже северные олени.

А разговоры с Кайтом становились все продолжительнее и продолжительнее. Расспросы. Переспросы. Может быть, и не все понял его хозяин, но в главном разобрался. Так, по крайней мере, думал Аймик.

– Ха-ха-ха! – в голос смеялся Кайт, узнав, что в глазах охотников на мамонтов степняки – «злые колдуны», убивающие всякого, кто ненароком к ним забредет. – О да! Мы тут все колдуны! Оружие перед охотой наговариваем. Духов благодарим за бизонов. Лечимся… Бабы наши вон тоже колдуньи, мужей себе привораживают, детей… Вот только моя старшая, видно, колдовать не умеет, – хмыкнул он.

– Да я не о том, – начал было Аймик. – Такое и у нас…

–А я – о том! — перебил его Кайт. – Похоже, охотники на длинноносых совсем свихнулись! Это вы друг на друга порчу наводите почем зря; сам же рассказал. А у нас где ты видел колдуна?

(Это правда. Аймик уже давно заметил, что в здешней общине нет тех, кого можно было бы сопоставить с Рамиром или Армером. Вначале он думал, что здешний колдун – Старик; тот самый, что сопровождал его вместе с Кайтом в жилище Духов. Все его так и звали: Старик… Но потом понял: нет, не то. Старик – он, как и Кайт, для здешних вроде вождя… Самый уважаемый, быть может.)

– …Порча! – продолжал Кайт. – Хочешь знать, что бывает за такое? Летом – по шею в песок, на самом припеке. А зимой – руки-ноги перешибут в трех местах и выкинут за стойбище.

– Да я что ж… – бормотал Аймик, сам не радый тому, что сказал лишнее. – Я-то вижу. И другие бы поняли, если бы с вами встретились… А только знаешь, у нас говорят: «В степь уйдешь – не воротишься!» Говорят, такое и впрямь бывало…

– А вот в это – верю! – Кайт хлопнул себя ладонью по колену. – Верю! У нас здесь хорошо, раз увидишь – и уходить не захочешь. Да ты не усмехайся, не усмехайся. Это сейчас, зимой, прямо скажу… не очень. А вот погоди до весны, сам увидишь, что это такое – наши степи… Да что там! Мы, степняки, не испокон тут живем, – так старики говорят.

Не знаю. А только видишь? Нас предки из разных земель сюда привели, и мы здесь остались. Вот и ваши северяне, кто сюда добирается, посмотрят-посмотрят, поживут да и остаются совсем. А вы там невесть что думаете!.. И ты, Аймик, оставайся с нами.

Кайт долго не мог понять толков об «Избранничестве». Когда же разобрался, результат оказался неожиданным для Аймика. Его принялись уговаривать… остаться с людьми Ворона и самому стать одним из них. Сыном Ворона.

– Пойми, – убеждал Кайт, – колдун ваш не к Духам посылал тебя; на смерть посылал… коль скоро вы все верите, что мы – злые колдуны и убийцы… Ну дошел ты до юга – и что? Где они, твои «Могучие Духи»? Наши духи просты, мы с ними ладим, они нам помогают. И тебе помогут.

– Я хотел спросить о тропе к другим, к Могучим Духам, – сказал Аймик. – Не может быть, чтобы вы, живущие на Краю Мира, ничего не знали о ней. – Хорошо, – усмехнулся Кайт, – посмотрим… На следующий день к ним в жилище наведался Старик. И хозяин и хозяйка приняли гостя с особым почтением. Когда закончилась гостевая трапеза, Кайт сказал, обращаясь к Аймику:

– Вот мне не веришь, послушай, что тебе скажет самый мудрый из нас.

– Да, – кивнул головой Старик, – есть Великие и Могучие Духи, Держатели Мира. И ты, пришелец, прав: мы, живущие на Краю Мира, знаем, где Они обитают. Узнаешь и ты.

Еще через день Аймик в сопровождении Кайта и еще одного из сыновей Ворона готовился идти к самому Краю Мира. Его сердце бешено колотилось, руки, завязывающие капюшон, плохо слушались. Он и жаждал, и боялся увидеть то, что должен увидеть. Дотронулся до Разящего. Брать ли? – Возьми, – тихо подсказал Кайт, непривычно строгий и напряженный. – После поохотимся… Мы избегаем ходить Туда, особенно зимой. Но для тебя…

На второй день пути послышалось Это, вначале смутно, неясно, но с каждым их шагом все отчетливее и отчетливее. Позднее Аймику казалось, что отголоски Этого он слышал порой даже в стойбище, только не обращал на них внимания. Там такое было возможно. Но не здесь.

Хрустит наст; вот уже ноги утопают в мокром холодном песке. Небо над головой изжелта-серое, в рваных клочьях, переходящих ближе к земле в сплошную сине-бурую стену. Оттуда – рвущий, режущий ветер, и свист, и рокот. РОКОТ. РОКОТ. Неумолкающий. Вечный. В нем – голоса Духов. В нем – предостережение всем незваным. В нем – сама Смерть. Больше чем смерть… И уже ясно, что вовсе не надо бы туда идти, что лучше повернуть назад… Но люди идут, по щиколотки увязая в песке.

Аймик не сразу понял, что уже давно он не только слышит, но и видит Это, слитое с грозным Небом… или, быть может, вздымающееся в него там, на горизонте, сине-бурой стеной…

(Так вот откуда берутся тучи, и дождь, и снег, и грозы, и град!)

…А здесь Оно с вечным грохотом накатывало на песчаный берег ГРОМАДНЫЕ…

(Человек? Какое там! Мамонта слизнет – и не заметит.)

…СТЕНЫ ВОДЫ. Не то что невиданные – НЕПРЕДСТАВИМЫЕ.

Аймик попятился, хотя они стояли на возвышенности, на почтительном расстоянии от Этого. Ему вдруг показалось, что чудовищные валы посланы Могучими именно для того, чтобы схватить и унести с собой его и Кайта… или, быть может, его одного, и вот сейчас…

…Но нет, они набрасываются на берег – и откатываются назад, набрасываются – и снова назад. Предостережение…

– Вот он, Край Мира! – прокричал Кайт. – Великая Вода! Могучие Духи, Держатели Мира, – они там. – Он махнул рукой по направлению к грозной грозовой стене туч, слитых с водой. Аймик молчал, ошеломленный, подавленный…

– Вот так-то оно, – наставительно говорил Кайт. – Понял теперь? Своими глазами видел? Ну, где там твои «Могучие Духи»? В Великую Воду за ними полезешь, что ли? Или на Каменную Стену, что высотой до Неба, карабкаться будешь? Так ее еще и найти нужно… Да и не верю я, что ты Духам понадобился. Колдуны тебе голову заморочили – вот и все.

Что тут возразишь? Если Могучие Духи, о которых говорил Рамир (вспомнилось: и Армер), действительно там, за Великой Водой, то до них не добраться; нечего и думать… По берегу разве что? Но ведь это не лужа, не озеро; это – Край Мира.

Радостно трепетало пламя домашнего очага, разливалось по телу блаженное тепло. Таким уютным, таким милым казалось это жилище, так хорошо было слышать тихое пение. Там, на женской половине, они словно бы и не обращали на мужские разговоры никакого внимания; только своими делами занимались.

– Оставайся с нами, – продолжал свои уговоры Кайт. – Тебя жена оставила, с тобой не пошла – ее дело. Другую возьмешь, еще лучше. Вон Элану. Эй, Элана, хочешь Аймика в мужья? Пение прервалось.

– Да, хочу! – чуть ли не с обидой крикнула девушка. – А то он сам не знает!

– Вот видишь? – Кайт толкнул Аймика в бок. – До осени, конечно, потерпеть придется; у нас строго: свадьбы – только осенью. Ну, обвыкнешься пока. Дашь согласие – усыновим тебя; сыном Ворона станешь… Эланка-то по матери Пятнистая Кошка, так что сын Ворона может жениться на ней. И не беспокойся, мы – не то что твои… как их там… В словах крутиться не будем. Сказано: усыновим, значит, усыновим! Не побоимся. Твое Избранничество, — Кайт усмехнулся с издевкой, – колдунская выдумка, и только. Со свету тебя сжить кому-то понадобилось…

Так тепло, так уютно… Так притягивает взгляд открытая грудь Эланы, ждущая, горячая… Может, так все и есть на самом деле?.. Ата? У нее сейчас муж, Хайюрр. И ребенок. Их ребенок, не его!.. Хайюрр! Сын вождя! Быть может, ради него и… (АРМЕР. Армер тоже говорил о Могучих Духах.) Аймик вздохнул. Он решился дать ответ: – Кайт! Ты обошелся со мной, чужаком, изгнанником, как друг. Как отец – мне ли этого не видеть. Поверь: я буду рад стать сыном Ворона и мужем Эланы, если только… – Он запнулся, подыскивая слова. – …Если только ты прав и колдун детей Сизой Горлицы – лжец. Ну а вдруг он все же сказал правду? Я боюсь, Кайт! Беду на вас накликать боюсь, понимаешь?.. Давай так: я останусь с вами на весну, на лето, но – чужаком. Пока. До срока. Ты сам говоришь, что свадьба – только осенью, так? Вот и будем следить до той поры, как у нас говорят, в три глаза! Если все будет хорошо, если Могучие Духи не пошлют явный Знак, – осенью я стану сыном Ворона и мужем Эланы. Ну а если будет Знак… – Аймик нахмурился. – Если будет Знак, я лучше пойду прямо сквозь Великую Воду, чем соглашусь навлечь на вас гнев тех, кого вы зовете Держателями Мира.