Утро на завалинке, рассказы о НЛО. Мыс Анютка. Мыс Шартла. Первый прижим, перейдённый вброд. Выкрутасы нерпы. Мыс Покойники, лай козла. Жилой дом, чёрный пёс, дверь без замка

Утром, как почти всегда на Байкале, яркое солнце и упоительно свежий воздух. После вчерашнего спирта сухо во рту, но кружка крепкого чая, лепешки – и все позади. Пока готовился завтрак, сидели на завалинке у зимовья, фотографировались и слушали рассказы о мысе Рытом, как я уже говорил, наверное самом святом месте на Байкале. Пастухи рассказали, что на этот мыс бабам вообще нельзя ходить. Дух сердится. Когда-то секретарь райкома партии (атеистка) пришла на мыс и через пару месяцев померла от рака. В ущелье, из которого река выносит камни на мыс (поэтому он и «Рытый», что весь в валунах и перерыт руслом реки, ежегодно меняющемся), люди не выживают. Многие пытались прочесать то место, но никто не вернулся. То ли медведей там много («медвежье место», так называется ущелье), то ли радиация большая (может магма расположена близко от поверхности) – никто не знает. Геологи с вертолета замеряли фон – прибор зашкалевает. Короче, туда лучше не ходить.

-- А Летающие тарелки здесь есть? – не удержался я от вопроса.

-- Да, сколько хочешь. Похожи на облака, только круглые, как шар и серебристые. Вроде просвечивает, а вроде – нет. Ночью светятся. Зависнет, постоит и уходит за гору. Иной раз огни видны днём. Энергией пополняются. Там энергия – будь здоров!

-- А Бурхан, как на это смотрит? – я не унимался.

-- Бурхан? Бурхан там живет. Самый хитрый из всех Байкальских духов. Говорят, он в древности собрал всех на мыс, да тут и порешил всех, стал главным. У бурятов как – кто хитрее, тот и главный. Наш Бурхан самый хитрый.

-- Да это мы уже слышали. В Усть-Анге один здоровяк рассказывал. Я вот чего еще хотел спросить: Марина с кордона на мысе была, а бабам вроде нельзя, как так?

-- Да-а. Марина неугомонная. Приходила. Это её территория. У них заповедник, у нас пастбище всегда здесь было. Ей положено приходить, раз егерь. Ну посмотрим что будет. Да ещё, мужики, там пойдете, на том краю мыса источник бьет прямо из стены – воду не пейте. Активная. Глоток-другой может и можно, но не более – заплохеет.

-- Радон, что ли?

-- Да, хрен его знает.

-- Ну, спасибо, что сказал. Вообще-то мы из Байкала пьем.

Сделав несколько снимков на память, записав адреса, куда выслать фотографии, мы стали собираться в путь. Солнце пекло нещадно.

Деревья на мысе Рытом необычной формы. Как в африканской саване. Из далека очень похожи. Лошади табуном пасутся – тоже, как в Африке. Прямиком пересекать мыс трудно, из-за навала камней и ям. Пошли по кромке Моря вдоль берега – длиннее путь, но легче. Больше времени и сил потеряешь, сокращая расстояние сквозь мыс. Все время оглядывались на ущелье – может удастся увидеть серебряный шар над горами. Не удалось. И радоновый родник как-то мимо проскочили. И поперли вдоль Озера по скалистым тропам. Там тоже дохлые коровы – Миша трудится во всю. Вонь правда и опарыши кишат, а для него, как шоколадка.

На мысе Анютка устроили себе привал. Старинное зимовье, испещренное студенческими надписями аж с 1957 года. Поторчало здесь народу. Можно представить вечерний костер, перебор гитары, у девочек закатанное в колечки на щиколотках трико, ребята в штормовках, комсомольские шутки и туристские песни. «Виноградную косточку в тёплую землю зарою...» Да, было время!

Мыс Шартла довольно обжитое место в заповеднике. Два крепких зимовья. Тропы набиты. Мы уже подходили, когда от берега отчалила и с треском унеслась на Север моторная лодка. Нас просто не заметили, так бы не уехали: здесь, пока всё не расспросят, не уезжают. Видимо нерповщики или охотники в этих зимовьях живут, так как внутри всего полно: и одежа, и постели, и продукты. Местным наплевать на заповедник – это исконно их земля, и они в лёгкую продолжают охотиться, не смотря ни на что. Решили варить обед. Умотались в дороге. В брод преодолевали прижимы. Вода – лед. Раньше я думал, что для того, чтобы согреться нужно больше двигаться. В Армии зимой прыгаешь, хлопаешь себя руками – отогреваешься. Но это проходит на воздухе, а в ледяной воде, чем больше шевелишься, тем теплообмен больше – быстрее замерзаешь. В холодной воде стоящий продержится дольше прыгающего. Благо Вова такой умный врач, всё объяснил. Проверено на собственной шкуре – медленнее передвигаешься – больше проходишь по броду. Только заспешил – ноги отмерзают напрочь. Потом, как Пашке Карчагину, друг другу пальцы растираем руками.

Острые мелкие камни - осколки скалистой тропы порядком потрепали наши кроссовки. Я все боялся порвать их – впереди триста километров – в сапогах ножки мои посинеют. Мишины следы и трофеи доконали окончательно. Невозможно спокойно идти – всё ждешь, что сейчас он выскочит из-за камня. На нервы это действует основательно. Короче, умотались.

Погода портится. Обед варится. Мы сидим на склоне холма, наблюдаем как плещется в воде нерпа. В бинокль она очень красивая. Всегда приятно в лесу, на дикой природе понаблюдать за неопасным животным или из безопасного места за зверем. Само то, что надо для успокоения души, так это её безумные выгибоны в прозрачной воде. Шкура сверкает на солнце, как лезвие вороненого ножа – серебро на чёрном. Вынырнет, крутит башкой и бултых – ушла под воду. И снова. Кстати, надо сало доесть – испортится.

Прикинув по карте и по времени, что должны успеть до темноты дойти до мыса Покойники (а там возможно кто-то будет из знакомых Толи Павляка), мы решили двинуть дальше. Тропа нормальная, не заблудимся, лишь бы Миша не вынырнул. Так с семи вечера до десяти и прыгали по россыпям, любуясь грозовыми тучами (ими тоже можно любоваться, особенно если они весят над Байкалом, а под ними кипит и пениться черное Море) и радугой после грозы.

Успели дотемна до мыса с приятным названием Покойники. Уже зимовье видно, нужно лишь губу обогнуть и мы на месте. И тут вдруг в лесу кто-то как гавкнет. А потом еще. И гавкает-то, сволочь, между нами и зимовьем, в тонких прибрежных кустах. Ясное дело – медведь. Ускорив шаг, почти бегом, забыв про усталость и ношу, долетаем до зимовья. Вернее это жилой дом, почти усадьба - со сторожевым трехлапым черным псом, сломанным мотоциклом и дверью без замка. Пес радостно лает, но никто не появляется. И мы решили хозяйничать. Разожгли керосиновую лампу (уже стемнело), поставили готовить ужин, накормили добродушного калеку пса. А в кустах всё кто-то лает. Мы уже давно поняли, что это козёл, но, стыдясь своего глупого бегства, делали вид, что это медведь бродит. На том, по умолчанию, и порешили: пусть будет медведь. Наевшись, разложили спальники и тут же уснули – много отмахали, устали.

31.05.92.

Последний день весны. Метеостанция. Первый облом на халяву покушать, досада. Обед в компании чёрного пса. Бухта Солонцовая, Наташа и Володя. Грибной суп, солёные грибы, рассказы, рассказы.

Проснувшись довольно поздно утром, мы первым делом обнаружили, что вчера в темноте, повесив керосинку над окном, закоптили всю стену. Вряд ли это понравится хозяину дома, которого мы, кстати, до сих пор не видели, поэтому, оперативно позавтракав, мы двинулись на метеостанцию.

Нудно моросит дождь, но в такую погоду идти легче – не жарко. Трехногий пес, которого мы почему-то прозвали Джек, увязался с нами. Это хорошо. После вчерашнего лая в кустах собака предупредит, если что, об опасности. На всякий случай достали двустволку. Береженого -- Бог бережёт.

До метеостанции добрались довольно быстро. Спрятали на подходе к селению ружьё, чего лишний раз егерей раздражать – заповедник все-таки.

Странно, обычно непрошеных или нежданных гостей встречают с некой настороженностью и явным любопытством, здесь же кто-то выглянул из-за двери и спрятался. Не выходит. Самим лесть в дом и представляться – не солидно, однако документы, разрешающие проход по территории заповедника, нужно бы показать. Но кому? На берегу у лодок ковыряются люди. О, да это же наши знакомые охотники с мыса Рытый.

-- Здорово, ребята. Быстро вы добрались. Где ночевали? – самый старший и с виду солидный человек протянул нам руку.

-- Не знаем чей дом, километрах в трех от сюда. Вон видишь, пес хозяйский с нами увязался. – я ответит на приветствие.

-- Это Налейкина пес. И дом его там недостроенный.

-- Может быть - хозяина не было. А здесь-то где начальство? Отрекомендоваться надо.

-- В доме обедают. Да ты зайди.

Вова остался с охотниками, а я пошел в дом, взяв документы.

Дом классный. Высокие стены, высокое крыльцо, большие окна. В окне промелькнула мордашка молоденькой девочки, и спряталось за занавеску. Я постучался и открыл дверь. Хозяин, резко обернулся, встал из-за стола, вплотную подошёл ко мне, поздоровался и любезно дал понять, что сейчас выйдет. Короче, нужно на улице подождать. Что ж, я конечно вышел, успел заметить на столе котлеты, мясо, хлеб, овощи, рыбу и все остальное, что перечислять смысла нет – нужно пробовать. Козёл! Он вышел следом. Что-то нервничал, говорил, говорил. Понятно было одно: останавливаться здесь не стоит – мы не ко двору. Через 18 км есть научная станция заповедника, нужно идти туда.

А мужик всё куда-то уходил и возвращался. А на окнах колыхались занавески.

-- Чё, ребята, не повезло. – спросил здоровый бурят – наш знакомый охотник. – Не обращайте внимания. У них тут жёны молодые – по 19 лет.

-- По сколько? Откуда?

-- На практику в прошлом году приехали, вот и остались. Так-то Исайкин мужик ничего, но буксует, когда молодые туристы приходят.

-- Так, это и есть Исайкин? Нам о нём другое рассказывали. Приветы передавали ему, Налейкину и ещё Чижову и Макаренко. От Толи Павляка из Онгурён.

-- Знаю Толю. Соляру возит. Хорошо, я передам.

Мы встали с бревна, навьючили рюкзаки. Погода говно и настроение говно. Байкал хмурый, дождь достал - нудный и липкий.

-- Ну, ладно, давай прощаться. Пойдем мы.

-- Счастливо, ребята. Осторожней там – охотники пожали руки.

Мы уже двинулись, когда в очередной раз появился Исайкин и предложил помыться в бане, явно зная наш ответ. «Да пошёл ты!» – подумал я, но сказал: «Спасибо большое, время не ждет, ещё восемнадцать километров топать, нужно до ночи успеть на станцию» и протянул ему руку. «Ага, чаи распивать времени нет!» – ответил Исайкин, показал, как выйти на тропу и умчался в дом. Я специально смотрел на окна, откуда на меня смотрели две пугливые мордашки. «Господи, дети совсем. А этот сорокалетний пиздюк теперь всю жизнь будет прятать от путников свои сокровища. А чья вторая? Налейкина, что ли?» - так и не разобравшись в сложных семейных связях работников метеостанции Солнечная, раскисая под дождём, я поплелся за Вовой, вспоминая увиденные котлеты.

Уйдя подальше от метеостанции, на берегу озерка мы разожгли костер и стали варить спагетти с тушенкой. А что? Отличный обед, кто понимает – продукты жалко, мало их на этот долгий переход. Хорошо бы дней за десять – одиннадцать до Нижнеангарска дойти – будет ровно месяц пути. Уже три недели в пути. Ровно три недели. Весна сегодня закончится. Будет лето и непролазная тайга в триста километров длинной. Ничего - допрём! Зато какой вид на море: Чёрный исполин Святой Нос и белоснежные вершины Баргузинского хребта на той стороне. Пара недель и мы там будем. Будем оттуда смотреть на этот берег и, наверное, вспоминать вот эти спагетти. Джек, собака Налейкина, увязалась с нами. Иди, лапочка, иди. Хоть о медведе предупредишь, да и нам приятно сделать «подарок» друзьям метеорологам.

Крутыми берегами, живописными лугами с высокой сочной травой и болотами с пьяным запахом вязких трясин, совершенно не боясь неожиданной встречи с медведем, мы шли к научной станции заповедника. Пес, одурев от счастья свободы и количества съеденных макарон, носился по лесу, распугивая рябчиков и облаивая белок. Какой-то «Ярославец» крутился у берега и, так и не пристав, смотался на Север. Мы тащили свои мешки и болтали обо всём, о чём болтают путешественники.

В бухте Солонцовая научно-исследовательская база охранялась, обслуживалась и использовалась двумя людьми: инспектором заповедника Володей и ученым орнитологом Наташей, женщиной молодой и красивой. Наташа изучала мелких птиц, а Володя следил за порядком на вверенной ему территории и помогал Наташе. Хозяйство они вели совместно. Я думаю, Володе повезло. Многие бы хотели помогать Наташе в столь заповедном во всех отношениях месте на фоне белоглавых гор, хрустальных озёр и райского, хоть и Сибирского леса. Володя-то нас и встретил. Документы проверять не стал- он уже слышал о нас. Народная почта работает быстрее государственной. Завалившись в дом, поздоровавшись с хозяйкой (как-то «хозяйкой» её называть даже не уместно), свалив в угол мешки и телогрейки, мы стали помогать готовить ужин. На столе появились солёные грибы, омуль, суп и всё то, что ребята здесь готовят. Вот это встреча! Я понимаю. Интересная деталь: из-за отсутствия сахара в чай используют детскую смесь «Малыш». Довольно вкусно, возьмем на вооружение.

Так как ребята мы коммуникабельные и любим поболтать и посмеяться, разговор быстро склеился и перешел в нормальный веселый треп с прибаутками и частым смехом. Володя и Наташа оказались мировыми хозяевами, не смотря на то, что работники заповедника (я, кажется, уже говорил о своём отношении к охотоведам и разным другим официальным чинам лесного и охотничьего хозяйства – в этом случае было приятное исключение). Рассказы об НЛО, кстати, тоже в виде серебряных шаров над горами и огнями над Морем, о изюбрях и медведях, которые приходят к ним на озера, о том, что они рассчитывают развести здесь помидоры и о сорванной ветром крыши на бане, проглотили вечернее время совершенно незаметно. (длинноватое предложение – можно задохнуться). О бывшем хозяине здешних мест Александре Бурмейстере, человеке не ординарном и интересном, о котором мы будем в дальнейшем ещё не раз наслышаны, ребята рассказывали с некоторым раздражением. (Комарицин рассказывал с уважением). Из рассказа стало ясно, что человек этот необычный, своенравный и хозяйственный. Он завалил лес капканами (выражение Наташи), пытался разводить здесь то ли норок, то ли песцов (клетки мы увидим утром), охотился на искусственных озёрах уток (О! как я его понимаю, зная, сколько их на этих озерках) и организовывал охоту для иностранцев. Потом его, вроде, погнали и он переехал в Чивыркуй. Короче, парень, по нашим понятиям, путёвый. Ещё Наташа рассказывала о старинном деревянном водопроводе, проложенном здесь в тайге (я не понял для чего), что-то ещё о своих воробьях, которых она изучает и записывает голоса на магнитофон, а я любовался её фигурой и лицом, почему-то вспомнив о сексе. Странно, но за три недели эти мысли в голову пришли, наверное, первый раз. Что там сейчас Лариска делает? Настроение вдруг испортилось, и я пошёл спать.

01.06.92.