Зак. 8в

162 Трансформации волшебных сказок

осторожности и непременного привлечения соображений о ка­честве изучаемого материала. Пример: в сказке «Василиса Прекрасная» (Аф. 104) образ Яги сопровождается появле­нием трех всадников, символизирующих утро, день и ночь. Поневоле возникает вопрос: не имеем ли мы здесь коренную черту, свойственную Яге и утерянную в других- сказках? Но по целому ряду специальных соображений (которые здесь не стоит приводить) от этого мнения надо совершенно отка­заться.

IV

Для примера мы проследим все возможные изменения од­ного элемента, а именно — избушки Яги. Морфологически из­бушка представляет собой жилище дарителя (т. е. персона­жа, снабжающего героя волшебным средством). Мы, следо­вательно, будем сравнивать не только избушку, а все виды жилища дарителя между собой. Основной русской формой жилища мы считаем избушку на курьих ножках, в лесу, вра­щающуюся. Но так как один элемент не дает всех возмож­ных в сказке изменений, то в некоторых случаях будут брать­ся другие примеры.

1. Редукция.— Вместо полной формы мы можем найти следующий ряд изменений:

1) избушка на курьих ножках в лесу;,

2) избушка на курьих ножках;

3) избушка в лесу;

4) избушка;

5) лес, бор (Аф. 95);

6) жилище не упоминается.

Здесь основа сокращена. Отбрасываются курьи ножки, вращение, лес, наконец, может исчезнуть и самая избушка. Редукция представляет собой неполную основу. Она объяс­няется, конечно, забвением, которое в свою очередь имеет бр-лее сложные причины. Редукция указывает на несоответствие сказки всему жизненному укладу ее среды, на малую ак­туальность сказки в данной среде, в данную эпоху или у дан­ного сказителя.

2. Амплификация представляет собой противополож­ное явление. Здесь основа расширена, дополнена деталями. Амплифицированной можно считать форму:

избушка на курьих ножках в лесу, подпертая блинами и крытая пирогами.

Большей частью амплификация сопровождается редук­цией. Одни признаки отбрасываются, другие прибавляются.

Трансформаций волшебных сказок 163

Амплификации можно бы разделить на разряды по признаку их происхождения (как это ниже сделано с заменами). Одни амплификации идут от быта, другие представляют собой раз­вернутую деталь сказочного канона. Последний случай мы имеем и здесь. Изучение дарителя показывает в нем совме­щение враждебных и гостеприимных качеств. Иван у дарите­ля обычно угощается. Формы этого угощения очень раз­нообразны («Напоила, накормила». Иван обращается к из­бушке со словами: «Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести». Ге­рой видит в избушке накрытый стол, пробует все яства или наедается досыта; сам режет на дворе у дарителя быков, кур и мн. др.). Это качество дарителя выражается и в жилище его. В немецкой сказке «Hensel und Gretel» эта форма ис­пользована несколько иначе, сообразно с детским характером всей сказки.

3. Порча. Так как волшебная сказка сейчас, вообще, ре­грессирует, то порчу можно встретить довольно часто. Такие испорченные формы иногда распространяются и укореняются. По отношению к избушке порчей можно считать представле­ние о постоянном вращении избушки вокруг своей оси. Из­бушка по ходу действия имеет совершенно особое значение: это сторожевая застава; здесь герой подвергается испытанию, достоин ли он получить волшебное средство или нет. Избуш­ка обращена к Ивану своей закрытой стороной. Отсюда из­бушка иногда называется «избушкой без окон, без дверей». Открытой стороной, дверью избушка обращена в противопо­ложную от Ивана сторону. Казалось бы, что очень легко обойти вокруг избушки и войти через дверь. Но Иван этого не может ив сказке никогда этого не делает. Вместо этого он произносит заклинание: «Встань к лесу за­дом, ко мне передом», «Встань, как мать поставила» и др. В тексте обычно следует: «Избушка повернулась». Это «по­вернулась» превратилось в «вертится», выражение «когда надо—повертывается» превратилось просто в «повертывает­ся», что лишено смысла, но не лишено некоторой характерной яркости.

4. Обращение. Нередко основная форма превращается в свою противоположность. Женские образы, например, за­меняются мужскими и наоборот. Это явление может коснуть­ся и хатки. Вместо закрытой, недоступной избушки мы иног­да имеем избушку с настежь открытой дверью.

5—6. Интенсификация и ослабление. Эти виды трансформаций свойственны только действиям сказочных персонажей. Одинаковые действия могут совершаться в раз­личных степенях интенсивности. Примером интенсификации

11*

164 Трансформации волшебных сказок

может служить превращение отсылки героя в изгнание его. Отсылка — один из постоянных элементов сказки; этот эле­мент представлен в таком количестве разнообразных форм, что можно проследить все степени перехода. Отсылка может быть дана в различных формах. Часто это — просьба отпра­виться достать ту или иную диковинку и пр. Иногда это пору­чение («Сослужите мне службу»). Нередко также это — при­казание, сопровождаемое угрозами в случае невыполнения и обещаниями в случае выполнения. Далее этот момент может быть дан в форме маскированного изгнания: злая сестра от­сылает брата за звериным молоком, чтобы от него отделать­ся; хозяин отсылает батрака за якобы пропавшей коровой в лес; мачеха отсылает падчерицу к Яге за огнем. Наконец, мы имеем уже и прямое изгнание. Это — основные этапы, каждый из которых допускает еще ряд вариаций и переходных форм; они особенно важны при изучении сказок об изгнанных. Ос­новной формой отсылки можно считать приказание, сопровож­даемое угрозой и обещанием. Если опускается обещание, то такая редукция одновременно может рассматриваться как интенсификация — остается отсылка с угрозой. Опускание угрозы создает смягчение, ослабление этой формы. Дальней­шее ослабление состоит в опускании отсылки вообще. Сын, уезжая, просит родителей благословить его.

Рассмотренные шесть видов трансформаций могут быть истолкованы как известные изменения основы. Наряду с этим встречаются еще две большие группы трансформаций. Это — замены и ассимиляции. Как те, так и другие могут быть рассмотрены по их происхождению.

7. Внутрисказочная замена. Наблюдая дальше за жилищем дарителя, мы можем найти следующие формы:

1) дворец;

2) гора у огненной реки.

Эти случаи не представляют собой ни редукции, ни амп­лификации и т. д. Это вообще не изменения, а замены. Данные формы, однако, не взяты со стороны: они взяты из запасов самой сказки. Произошло перемещение, пере­становка форм, материала. Во дворде (часто золотом) обычно живет царевна. Это жилище приписывается дарителю. Такие перемещения в сказке играют очень большую роль. Каждый элемент имеет свойственную ему форму. Однако эта форма не всегда строго прикреплена к данному элементу (царевна, например, обычно искомый персонаж, может играть роль и дарителя, и помощника и т. д.). Один сказоч­ный образ вытесняет другой. Так, дочь Яги может играть роль царевны. Сообразно с этим сама Яга живет уже не в избуш-

Трансформации волшебных сказок 165

ке, а в дворце — в жилище, свойственном царевне. Сюда же относятся медный, серебряный и золотой дворец. Девушки, живущие в этих дворцах,— одновременно и дарительницы и царевны. Эти дворцы могли возникнуть, как утроение золото­го дворца. Они могли возникнуть совершенно самостоятельно, без всякого отношения, например, к представлениям о золо­том, серебряном и железном веке и т. д.

Точно так же гора у огненной реки есть не что иное, как жилище змея, приписанное дарителю.

Эти перемещения играют огромную роль в создании транс­формаций. Большинство всех трансформаций — внутрисказоч-ные замены или перемещения.

8. Бытовая замена. Если мы имеем формы:

1) постоялый двор,

2) двухэтажный дом,

то здесь фантастическая избушка заменена формами жили­ща, известными в действительной жизни. Большинство таких замен объясняется очень просто, но есть замены, которые тре­буют специальных этнографических разысканий. Бытовые за­мены всегда бросаются в глаза, и на них чаще всего обраща­ются глаза исследователей.

9. Конфессиональная замена. Современная рели­гия также может вытеснить старые формы, заменив их новы­ми. Сюда относятся такие случаи, как черт в роли воздушного носителя, ангел в роли дарителя волшебного средства, заме­на трудной задачи (испытания героя дарителем) испытанием, носящим характер епитимий. Некоторые легенды представля­ют собой в основе сказки, где все элементы подверглись по­добной замене. Каждый народ имеет свои конфессиональные замены. Христианство, магометанство, буддизм отражаются в сказках соответствующих народов.

10. Суеверческая замена. Совершенно очевидно, что суеверия и местные верования также могут вытеснить собственно сказочный материал. Однако замены эти встре­чаются много реже, чем можно бы ожидать на первый взгляд (ошибки мифологической школы). Пушкин ошибался, говоря о сказке:

«Там чудеса, там леший бродит, Русалка на ветвях сидит».

Если в волшебной сказке встречается леший, то он почти всегда не что иное, как замена Яги. Русалки же во ©сем Афа­насьевском сборнике встречаются лишь один раз, и то в при­сказке сомнительной подлинности, а в сборниках Ончукова, Зеленина, Соколовых и др.— не встречаются ни разу. Леший

166 Трансформации волшебных сказок

только потому попадает в сказку, что он, как лесное сущест­во, похож ка Ягу. Сказка вовлекает в свой мир только то, что укладывается в ее конструкцию.

11. Архаическая замена. Уже выше было указано, что основные формы сказки восходят к умершим религиозным представлениям. На этом основании иногда можно отделить основные формы от производных. Бывает, однако, что в не­которых единичных случаях основная форма (более или ме­нее обычная в сказочном эпосе) заменена формой не менее древней, также восходящей к религиозному источнику, но встречается лишь единично, в редчайших случаях. Так, вме­сто боя со змеем в сказке «Ведьма и солнцева сестра» (Аф. 93) мы имеем следующее: змеиха предлагает царевичу: «Пусть Иван-царевич идет со мной на весы, кто кого пере­весит». Весы подбрасывают Ивана в солнечные терема. Здесь мы имеем следы психостазии (взвешивание душ). Откуда эта форма пришла (она известна в древнем Египте) и как она сохранилась в сказке — все это должно стать предметом ис­торической разработки.

Архаическую замену не всегда легко отличить от замены суеверческой. Обе они восходят (иногда) к большой древно­сти. Но если какой-либо объект сказки в то же время есть объект живой веры, то замена может быть сосчитана заменой относительно новой (леший). Языческая религия могла дать два ответвления: одно в сказке, другое в вере или обычае. На протяжении веков они могли встретиться, и одна могла вытеснить другую. Наоборот, если объект сказки не может быть засвидетельствован в живой вере (весы), то замена вос­ходит к большой древности и может быть сосчитана архаи­ческой.

12. Литературная замена. Такую же слабую усвоя­емость, как живое суеверие, обнаруживает и литературный материал. Сказка обладает такой сопротивляемостью, что о нее разбиваются другие формы: они не сливаются. Если же встреча все же происходит, то побеждает сказка. Из других литературных жанров сказка чаще всего впитывает былину и легенду. Гораздо реже замена идет от романа. Здесь только рыцарский роман играет некоторую роль. Однако рыцарский роман часто сам есть производное сказки. Развитие здесь идет по этапам: сказка > роман > сказка. Поэтому такие произведения, как «Еруслан Лазаревич», по конструкции пред­ставляют собой чистейшие сказки, несмотря на книжный ха­рактер отдельных элементов. Разумеется, все это касается лишь волшебной сказки. Шванк, новелла и другие виды на­родной прозы более гибки и восприимчивы.

Трансформации волшебных сказок 167

13. Модификации. Есть замены, которые не могут быть определены по своему происхождению сколько-нибудь точно. Чаще всего это — творческие замены, корень которых приводит просто к фантазии сказителя, причем такие формы не специфичны с точки зрения этнографии или истории. Надо, однако, заметить, что эти замены играют большую роль в сказках о животных и других, чем в сказках волшебных (за­мена медведя волком, одной птицы другой и т". д.). Возможны они, конечно, и в волшебной сказке. Так, в роли воздушного носителя возможны и орел, и сокол, и ворон, и гуси и др. В качестве искомых диковинок могут друг друга заменять золоторогий олень, золотогривый конь, утка — золотые перуш-ки, свинка —■ золотая щетинка и др. Особенно часто моди­фицируются такие формы, которые по отношению к основе вообще вторичны. Можно показать сопоставлением ряда форм, что искомая диковинка есть не что иное, как трансфор­мированная искомая царевна с золотыми кудрями. Если сравнение основной формы с производной показывает извест­ную нисходящую линию, то сравнение двух производных форм обнаруживает известный параллелизм. Есть в сказке такие элементы, которые обладают особым разнообразием форм. Сюда относятся, например, трудные задачи. Раз не да­ется задача основного вида, то для сказки и цельности ее конструкции довольно безразлично, каковыми будут эти за­дачи.

Еще резче это явление выступает при сопоставлении таких частей, которые в целом никогда не принадлежали к основ­ному виду сказки, не входили в ее состав. К таким элемен­там принадлежат мотивировки. Но трансформации иногда соз­дают необходимость мотивировать тот или иной посту­пок. Отсюда возникают самые разнообразные мотивировки совершенно одинаковых поступков. Так, очень разнообразны­ми способами мотивируется изгнание героя (изгнание — вто­ричное образование). Наоборот, похищение змеем девушки (форма первичного характера) внешне почти никогда не мо­тивируется: оно мотивировано изнутри.

Некоторые признаки избушки также подвержены модифи­кации: вместо избушки на курьих ножках встречаем избушку «на козьих рожках, бараньих ножках».

14. Замена неизвестного происхождения. Так как замены здесь расположены по признаку их происхожде­ния, а происхождение тех или других элементов не всегда является простой модификацией, то следует создать разряд замен неизвестного пока происхождения. К таким формам можно отнести, например, солнцеву сестрицу из сказки Аф. 93.

168 Трансформации волшебных сказок

«Сестрица» играет роль дарительницы и может быть рас­смотрена также как рудиментарная форма царевны. Она жи­вет «в солнечных теремах». Отразился ли здесь какой-либо солнечный культ, или же здесь сыграла роль творческая сила сказителя, или же эта форма подсказана сказителю самим со­бирателем (это бывает при расспросах сказителя, не знает ли он сказок о том или другом, не встречается ли то-то и то-то, на что сказитель иногда придумывает что-либо, чтобы уго­дить собирателю) —неизвестно.

На этом ограничиваются замены. Можно бы, конечно, соз­дать еще несколько разновидностей их в применении к тому или другому отдельному случаю, но сейчас в этом нет необ­ходимости. Приведенные замены имеют значение во всю ши­рину сказочного материала, а применение к отдельным слу­чаям легко может быть выведено и дополнено при помощи приведенных случаев.

Мы обращаемся к другому классу изменений, а именно к ассимиляциям.

Под ассимиляциями подразумевается неполное вытеснение одной формы другой, причем происходит слияние двух форм в одну.

Так как ассимиляции располагаются по тем же разря­дам, что и замены, то они могут быть перечислены очень коротко.

15. Внутрисказочная ассимиляция. Этот слу­чай имеем в формах:

1) избушка под золотой крышей;

2) избушка у огненной реки.

В сказке часто встречается дворец под золотой кры­шей. Избушка + дворец под золотой крышей дают избушку под золотой крышей. То же относится к избушке у огненной реки.

Очень интересный случай имеем в сказке «Федор Водович и Иван Водович» (Онч. 4). Здесь ассимилировались два та­ких разнородных элемента, как чудесное рождение героя и преследование его женами (сестрами) змея. Жены змеев, преследуя героя, обычно обращаются в колодец, облако, кро­вать и становятся на пути Ивана. Если он отведает плодов, попьет воды и пр., то его разорвет на части. Для чудесного рождения этот мотив использован следующим образом: ца­ревна гуляет по двору отца, видит колодец с чарочкой и кро­вать (яблоня забыта). Она выпивает воды, ложится отдох­нуть на кровать. От этого она зачинает и рождает двух сы­новей.

16. Бытовая ассимиляция имеется в формах:

Трансформации волшебных сказок 169

1) избушка на краю деревни;

2) пещера в лесу.

Здесь фантастическая избушка превратилась в реальную избушку и реальную пещеру, но сохранено одинокое (в одном случае — лесное) положение жилища. Так сказка + действи­тельность дают бытовую ассимиляцию.

17. Примером конфессиональной ассимиляции может служить замена змея чертом, причем черт, однако, жи­вет в озере, как змей. Такое представление о водяных злых существах может не иметь ничего общего с так называемой низшей мифологией крестьян, а объясняется часто лишь как один из видов трансформации.

18. Суеверческая ассимиляция встречается ред­ко. Примером может служить леший, живущий в избушке на курьих ножках.

19—20. Л итер ат у р н ые и архаические ассими­ляции встречаются еще реже. Для русской сказки некото­рое значение имеют ассимиляции с былиной и легендой, но чаще здесь не ассимиляция, а вытеснение одной формы дру­гой, при сохранении сказочных составных частей как таковых. Что же касается архаических ассимиляций, то они всякий раз требуют особого рассмотрения. Они возможны, но ука­зать их можно лишь при помощи очень специальных разыска­ний.

На этом обзор видов трансформаций может быть закон­ен. Нельзя утверждать, чтобы решительно все сказочные формы уложились в данную скалу, но, во всяком случае, их укладывается довольно значительное количество. Можно было ввести еще такие виды трансформаций, как специфи­кация и обобщение. В первом случае общее явление превращается в частное (вместо тридесятого царства — город Хвалынск), во втором — наоборот (превращение тридесятого царства в «иное, другое» царство и др.). Но почти все виды спецификаций могут рассматриваться также как замены, а обобщения — как редукции. Это же касается рациона­лизации (воздушный конь>лошадь), превращения в анекдот и т. д. Правильное и последовательное применение данных видов трансформаций позволит подвести более проч­ный фундамент под изучение сказки в процессе ее движе­ния.

То, что касается отдельных элементов сказки, касается и сказок в целом. Если добавляется лишний элемент, перед нами амплификация, в обратном случае — редукция и т. д. Применение этих методов к целым сказкам важно для меж­сюжетного изучения сказки.

170 Трансформации волшебных сказок

Нам остается осветить еще один, очень важный вопрос.

Если выписать все случаи (или очень много случаев) од­ного элемента, то не все формы одного элемента могут быть возведены к какой-нибудь одной основе. Предположим, что мы принимаем бабу-ягу за основную форму дарителя. Такие формы, как ведьма, бабушка-задворенка, вдова-баба, стару­ха, старик, пастух, леший, ангел, черт, три девицы, царская дочь и т. д., могут быть удовлетворительно объяснены как за­мены и другие трансформации Яги. Но вот мы имеем мужич­ка с ноготь, борода о локоть. Такая форма дарителя не идет от Яги. Если такая форма также встречается в религиях, то перед нами форма, координированная Яге, если нет, то перед нами замена неизвестного происхождения. Каждый элемент может иметь несколько основных форм, хотя количество та­ких параллельных, координированных форм обычно незначи­тельно.

V

Наш очерк был бы неполным, если бы мы не показали ряда превращений на каком-нибудь более рельефном мате­риале, если бы мы не показали образец применения наших наблюдений. Возьмем формы:

змей похищает дочь царя,

змей мучает дочь царя,

змей требует дочь царя. С точки зрения морфологии сказки мы здесь имеем на­чальное вредительство. Такое вредительство обычно служит завязкой. Согласно принципам, изложенным выше, мы долж­ны сравнивать не только похищение с похищением и пр., а различные виды начального вредительства, как одну из со­ставных частей сказки.

Осторожность требует, чтобы все три формы рассматрива­лись как координированные друг другу. Но можно предполо­жить, что первая все же является формой основной. В Египте известно представление о смерти как о похищении души зме­ем. Но данное представление забыто, тогда как представление о болезни как о вселении демона в тело живет и поныне. На­конец, архаическую бытовую окраску носит требование зме­ем царевны в качестве дани. Оно сопровождается появлением войска, обложением города и угрозой войны. Однако положи­тельно этого утверждать нельзя. Как бы то ни было, все три формы очень древни, и каждая допускает ряд трансформа­ций.

Возьмем первую форму:

змей похищает дочь царя.

Трансформации волшебных сказок

Змей испытывается как воплощение зла. Конфессиональ­ное влияние делает из змея черта: черти похищают дочь царя. Это же влияние меняет объект похищения:

черт похищает дочь попа. Фигура змея деревне уже чужда. Она заменяется более известным опасным животным (бытовая замена) с придачей ему фантастических атрибутов (модификация):

медведь — железная шерсть уносит детей царя. Вредитель сближается с Ягой. Одна часть сказки влияет на другую (внутрисказочная замена). Яга — существо жен­ского пола, соответственно чему похищенному придается муж­ской пол (обращение):

ведьма похищает сына стариков. Одной из постоянных форм осложнения сказки является новое похищение добычи братьями. Вредительство здесь пе­ренесено на родственников героя. Это каноническая форма осложнения действия:

братья похищают* невесту Ивана. Злые братья заменяются другими злыми родственниками из запаса сказочных персонажей (внутрисказочная замена): царь (тесть) похищает жену Ивана. Это же место занимает сама царевна, сказка принимает более забавные формы. Фигура вредителя в этом случае ре­дуцирована:

царевна улетает от мужа. Во всех этих случаях похищались люди, но похищаться может, например, дневной свет (архаическая замена?): змей похищает свет из царства. Змей заменяется другим чудовищным животным (модифи­кация), объект похищения сближается с воображаемым цар­ским бытом:

норка-зверь ворует зверей из зверинца царя. Большую роль в сказке играют талисманы. Они часто яв­ляются единственным средством для достижения Иваном сво­их целей. Отсюда понятно, что они часто становятся объектом похищения. При осложнении действия в середине сказки та­кое похищение даже обязательно с точки зрения сказочного канона. Этот серединный момент сказки переносится к началу его (внутрисказочная замена). Похититель талисмана часто плут, барин и т. д. (бытовая замена):

детинка похищает талисман Ивана, барин похищает талисман мужика. Переходную ступень к другим формам дает сказка о Жар-птице, где похищенные золотые яблоки не являются талисма-

172 Трансформации волшебных сказок

нами (ср. молодильные яблоки). Здесь нужно прибавить, что похищение талисмана, собственно, возможно только как ос­ложнение середины сказки, когда талисман уже добыт. По­хищение талисмана в начале сказки возможно только тогда, если обладание им вкратце как-нибудь мотивируется. Отсюда становится понятным, почему похищенные предметы в начале сказки часто не являются талисманами. Жар-птица попадает к началу сказки из середины. Птица — одна из основных форм переносчика Ивана в тридесятое царство. Золотое опе­рение и пр.— обычный атрибут сказочных животных:

Жар-птица ворует яблоки царя.

Во всех случаях похищение сохранено. Исчезновение не­весты, дочери, жены и т. д. приписано существу мифическому. Мифичность его, однако, чужда современной крестьянской жизни. Чуждая заносная мифология заменяется колдов­ством. Исчезновение приписывается колдовским действиям злых колдунов или колдуний. Характер вредительства меня­ется, но не меняется его результат, а именно — исчезновение, вызывающее поиски (суеверческая замена): колдун похищает дочь царя, нянька околдовывает, заставляет улететь невесту Ивана.

Далее опять наблюдаем перенесение действия на злых родственников:

сестры заставляют улететь жениха девушки.

Переходим к трансформациям нашей второй основы, т. е. формы:

змей мучает дочь царя.

Трансформации идут теми же путями: черт мучает дочь царя и т. д.

Мучительство здесь принимает характер одержания, вам­пиризма, что вполне объяснимо этнографически. Вместо змея и черта опять видим другое злое существо сказки: Яга мучает хозяйку богатырей.

Третья форма основы дает угрозы насильственного су­пружества:

змей требует дочь царя.

Этим открывается ряд трансформаций: водяной требует сына царя и т. д.

От этой же формы, уже морфологически, идет объявление войны, без требования царских детей (редукция). Перенесе­ние подобных форм на родственников дает:

сестра-ведьма стремится съесть сына царя (брата).

Последний случай (Аф. 93) особенно интересен. Здесь се­стра царевича названа змеихой. Таким образом, этот случай дает классический образец внутрисказочной ассимиляции. Ок

Трансформации волшебных сказок 173

показывает, что надо быть очень осторожным с изучением семейных отношений в сказке. Брак брата на сестре и прочие формы могут вовсе не служить пережитком обычая, а явить­ся результатом известных трансформаций, как это очень ясно показывает приведенный случай.

Против всего изложенного можно бы возразить, что в одну фразу с двумя дополнениями можно уложить все что угодно. Однако это далеко не так. Как уложить в такую форму за­вязку сказки «Мороз, солнце и ветер» и многих других:¹ tio-вторых, рассмотренные явления представляют собой одинако­вый конструктивный элемент по отношению ко всей компози­ции. В дальнейшем вызываются также одинаковые, но по-разному оформленные моменты хода действия: просьба о по­мощи — выход из дома, встреча с дарителем и т. д. Не вся­кая сказка, где есть воровство, дает в дальнейшем эту кон­струкцию, и если эта конструкция не следует, то сходные моменты нельзя сопоставлять, так как они гетерономны, или же следует допустить, что в чуждую волшебной сказке кон­струкцию попала одна часть из волшебных сказок. Таким образом, мы вновь возвращаемся к необходимости сопостав­лять не по внешнему сходству, а по одинаковым составным частям.

\