Апрель 1250 года

Когда король наконец понял, что если он и его люди останутся здесь, то все умрут, он принял решение уходить и приказал армии в среду через неделю после Пасхи поздно ночью сниматься с лагеря и возвращаться в Дамиетту. Он послал сказать людям на галерах, что необходимо собрать всех больных и доставить их в этот город. Кроме того, он приказал Жоселину де Корно с братьями и другим инженерам обрезать канаты, которые держали мост между нами и сарацинами. Тем не менее они ничего не сделали.

Я и два моих рыцаря, которые остались со мной, вместе с моими слугами погрузились на судно в среду днем после обеда. Когда начало смеркаться, я сказал морякам поднять якорь, и пусть нас понесет вниз по течению, но они ответили, что не рискнут этого делать, потому что люди на галерах султана, которые стояли между нами и Дамиеттой, конечно же перебьют нас. А тем временем команда нашей галеры развела большие костры, чтобы привлечь внимание тех больных, которые тащились к берегу реки. Я не случайно уговаривал своих моряков сниматься с якоря, потому что сарацины вошли в лагерь, и при свете костров я видел, как они убивали бедняг на берегу.

Пока моя команда поднимала якорь, моряки, которые должны были собрать всех больных, обрубили якорные канаты и путы, которые скрепляли их галеры, и эти суда, проходя с обоих бортов вплотную к нашему маленькому переполненному суденышку, чуть не потопили его. После того как мы избежали этой опасности и поплыли вниз по течению, король, который тоже страдал от болезни, поразившей армию, а также от очень тяжелой дизентерии, мог легко скрыться на галерах, захоти он это сделать; но он сказал, да благословит его Бог, что никогда не оставит своих людей. Ночью он несколько раз терял сознание, а поскольку из-за дизентерии, которая непрестанно мучила его, он постоянно посещал уборную, слугам пришлось обрезать нижнюю часть его панталон.

Когда мы начали спускаться вниз по реке, люди на берегу кричали нам, чтобы мы подождали короля, а поскольку мы уже не могли ждать, они стали стрелять в нас из арбалетов. Так что пришлось остановиться, пока они не позволили нам продолжить путь.

В этом месте я должен прерваться и рассказать, как король был взят в плен, о чем он мне сам поведал. Он рассказал, что оставил свой отряд и вместе с Жоффруа де Саржи не примкнул к другому, под командой Готье де Шатийона, который составлял арьергард. Под ним был невысокий жеребец, покрытый шелковым чепраком. Король рассказал также, что из всех его рыцарей и сержантов (оруженосцев) единственным, кто при нем остался, был Жоффруа де Сар-жине, который и доставил его в маленькую деревушку, ту, в которой он и был фактически пленен. В ходе повествования об этом инциденте король рассказал, что Жоффруа де Саржине защищал его от сарацин, как исправный слуга обороняет винный кубок хозяина от мух. Каждый раз, как сарацины приближались, он хватай копье, лежащее на луке седла, и отгонял их от короля.

Таким образом де Саржине доставил короля в маленькую деревню, где его отнесли в какой-то дом и, скорее мертвого, чем живого, положили на колени женщине, которая, как выяснилось, была родом из Парижа. В то время казалось, что он не доживет и до утра. Прибыл Филипп де Монфор и рассказал ему, что виделся с эмиром, с которым обсудил вопрос перемирия, и, если его величество пожелает, он может вернуться к этому человеку и обговорить условия перемирия, которые устроят сарацин. Король попросил его это сделать, добавив, что он этого очень хочет. Филипп де Монфор вернулся к сарацину, и последний снял тюрбан с головы и кольцо с пальца, как знак того, что он будет нерушимо соблюдать условия перемирия.

Тем временем несчастный случай навлек неприятности на наших людей. Некий вышедший из подчинения оруженосец по имени Марсель начал кричать, обращаясь к армии: «Все вы, рыцари, сдавайтесь, потому что так приказал король, и не позволяйте его величеству погибнуть!» Все подумали, что король в самом деле издал такой приказ, и стали отдавать свои мечи сарацинам. Эмир, видя, что сарацины берут наших людей в плен, сказал Филиппу де Монфору, что такая ситуация не гарантирует ему соблюдение перемирия со стороны нашей армии, поскольку ясно видно, что наши люди уже взяты в плен.

Так уж случилось, что, когда все наши люди были захвачены, Филиппу де Монфору, который был послом, удалось избежать такой судьбы. Хотя у сарацин существовал мрачный обычай, что когда король отправлял послов к султану или султан к королю и если кто-то из этих монархов умирал до возвращения посла, то их, независимо оттого, откуда они прибыли, были ли сарацинами или христианами, арестовывали и обращали в рабство.

В то же время, когда наши люди переживали бедствия, постигшие их на суше, где они попали в плен, то же несчастье, как я коротко расскажу вам, настигло нас и на воде. Ветер, дувший со стороны Дамиетты, не позволил нам воспользоваться преимуществами течения. Более того, рыцари, которых король поместил на легкие суда для защиты больных, сбежали. Анаши моряки, не в силах идти по течению, вошли в бухточку, и нам пришлось вернуться к рядам сарацин.

Когда мы двинулись вниз по течению, то к сумеркам вышли к тому притоку реки, где на берег были вытащены галеры султана, которые препятствовали подвозу продовольствия из Дамиетты. Возникло смятение и большой переполох, потому что сарацины устремились на нас и на наших всадников на берегу, в воздух взмыло столько стрел с «греческим огнем» вместо наконечников, что казалось, будто с неба падают звезды.

Когда моряки вывели нас из бухты, где мы их стараниями оказались, то увидели небольшие корабли (которые король дал нам для спасения больных), плывущие к Дамиетте. Но тут северный ветер стал дуть с такой силой, что, несмотря на течение, мы не смогли продвинуться вперед. У обоих берегов реки стояло множество лодок, принадлежавших тем из наших людей, которые не смогли спуститься по течению. Их остановили и захватили в плен сарацины. Эти выродки убивали наших людей и кидали их трупы в воду, тащили из лодок сундуки. Конные сарацины на берегу пускали в нас стрелы, потому что мы отказывались приближаться к ним. Мои люди дали мне натянуть кольчугу, чтобы избежать ран от стрел, которые продолжали долетать до нашего судна.

Внезапно мои спутники, которые стояли на корме, закричали: «Мессир, мессир, ваша команда, испугавшись угроз сарацин, собирается доставить вас на берег!» Кто-то, взяв меня под руки, помог подняться, и, при всей своей слабости, я обнажил меч перед командой и сказал, что перебью их всех, если они попробуют доставить меня на берег. Они ответили, что я должен сделать выбор: то ли меня доставят на берег, то ли мы встанем на середине реки и будем ждать, пока спадет ветер. Я сказал, что пусть они бросят якорь, а не доставляют меня к берегу, где нас ждет смерть. Они встали на якорь.

Почти сразу же мы увидели, как к нам приближаются четыре галеры султана, на которых была добрая тысяча человек. Я созвал своих рыцарей и остальных своих людей и спросил, что они предпочитают – сдаться галерам султана либо сарацинам на берегу. Все мы сошлись во мнении, что скорее имеет смысл сдаться галерам султана, потому что таким образом мы останемся вместе, а если окажемся во власти врагов на берегу, то они нас разделят и продадут бедуинам.

Один из моих келарей, который родился в Дулеване, сказал: «Мессир, я не могу согласиться с этим решением».

Я спросил его, на что он был бы согласен, и он ответил: «Я бы посоветовал всем принять смерть, потому что таким образом все мы окажемся в раю». Но никто из нас не последовал его совету.

Теперь, поняв, что нас должны захватить, я взял свою шкатулку и со всеми драгоценностями бросил ее в воду. И тут один из моих спутников сказал: «Мессир, если вы не позволите нам сказать, что вы кузен короля, они убьют и вас, и всех нас вместе с вами». Я сказал ему, что ничего не имею против – пусть он говорит все, что хочет.

Едва только передняя галера ткнулась в борт нашего судна, я услышал, как человек на ее палубе приказал бросить якорь рядом с нами. В этот момент Бог послал мне сарацина из земель императора Германии. В одних лишь штанах грубой ткани он вплавьдобрался до нас и вскарабкался на борт. Обхватив меня за талию, он сказал мне: «Господин мой, если вы не будете действовать быстро и решительно, вы погибнете. Вот что вы должны сделать – перепрыгнуть на нос того судна, что нависает над вашей галерой. Вас никто не заметит, потому что все думают только о добыче, которая им достанется на вашем корабле». Он подтянул мне канат, свисающий с галеры, и с Божьей помощью я перепрыгнул на нависающую палубу. Тем не менее я почти не держался на ногах, и, если бы сарацин не прыгнул вслед за мной и не подхватил меня, я бы свалился в воду.

Обхватив меня за плечи, сарацин провел меня по галере, где толпилось почти три сотни вражеских воинов. Меня швырнули на палубу, и все столпились вокруг, готовые перерезать мне горло, потому что тот, кому удалось бы это сделать, обрел бы славу. Но сарацин, по-прежнему держа меня в руках, закричал: «Он брат короля!» Но меня все равно еще дважды протащили по палубе и заставили встать на колени. Я почувствовал лезвие ножа у горла. Но и в минуту этого страшного испытания Бог спас меня с помощью того самого сарацина, который провел меня в одну из надстроек на палубе, где собрались все предводители сарацин.

Как только я предстал перед ними, с меня стянули кольчугу. Затем, скорее всего сжалившись надо мной, они кинули мне мою же пурпурную накидку с подкладкой из горностая, которую мне вручила дорогая матушка. Один из сарацин дал мне белый кожаный пояс. Я затянул его на талии, чтобы накидка служила мне одеждой. Другой дал капюшон, который я накинул на голову. Из-за страха, который я испытывал, и из-за болезни меня стало неудержимо сотрясать дрожью. Я попросил пить, и мне дали кувшин с водой. Но стоило мне поднести его ко рту, как вода полилась из ноздрей.

Когда я понял, что случилось, то обратился к моим людям и сказал, что умираю, потому что у меня опухоль в горле. Они спросили, откуда я это знаю, и мне пришлось показать им. Как только они увидели, что у меня из горла и из носа льется вода, они заплакали. Сарацины, увидев моих людей в слезах, спросили у человека, который выручил нас, почему эти люди плачут. Он ответил, что, насколько он понимает, у меня в горле опухоль, которая не оставляет надежды на выздоровление. Затем один из сарацин приказал нашему спасителю поудобнее устроить нас и дать мне какое-то питье, которое через два дня вылечит меня. Должен сказать, все это он сделал.

Рауль де Вану, один из моих спутников, получил резаную рану ноги в великой битве в Прощеную среду и не мог стоять. Должен рассказать вам, что старый сарацин на той галере носил его на спине в туалет.

Адмирал сарацинского флота послал за мной и спросил, в самом ли деле я брат короля. Я ответил, что нет, и рассказал, как и почему меня приняли за него. Адмирал сказал, что я действовал мудро, потому что в противном случае всех нас обрекли бы на смерть. Он спросил, не нахожусь ли я, случайно, в родственных отношениях с императором Фридрихом Германским. Я ответил, у меня есть основания считать, что моя матушка была его первой кузиной, на что адмирал заметил, что из-за этого я ему нравлюсь еще больше.

Пока мы обедали, он позвал какого-то парижанина, который оказался тут раньше нас. Когда тот явился, он сказал мне: «Мессир, что вы делаете?» – «Господи, а что я могу делать?» – удивился я. «Ради Бога, вы же в пятницу едите мясо». Едва только услышав это, я отставил свое блюдо. Адмирал спросил моего сарацина, почему я это сделал, и тот объяснил ему, в чем дело. Адмирал ответил, что Бог не сочтет это нарушением Его законов, видя, что я не осознавал неправильность своих действий.

Могу сказать, что такой же ответ дал мне легат, когда мы освободились из плена. Как бы то ни было, отныне каждую пятницу во время поста я питался только хлебом и водой. Легат очень сердился на меня, потому что я был единственным человеком высокого положения, который остался с королем.

В следующее воскресенье по приказу эмира я и все прочие, которые попали в плен, были высажены на берег реки. Когда Жана, моего доброго священника, выносили из трюма галеры, он потерял сознание. Сарацины убили его и кинули тело в воду. Его прислужник тоже был без сознания от слабости из-за лихорадки и потому, что получил удар камнем по голове. Сарацины убили и его, а тело тоже бросили в воду.

Пока всех остальных больных начали сносить с галер, где они содержались в плену, их на берегу уже ждали сарацины с обнаженными саблями, готовые поступить с ними так же, как со священником. Я послал моего сарацина сказать им, что они совершают очень неправедные деяния, поскольку они противоречат учению Саладина (Салах-ад-дин, 1138–1193, египетский султан с 1175 года), сказавшего, что ты не должен убивать человека, с которым хоть раз разделил хлеб и соль. Адмирал сказал, что к людям, о которых идет речь, это не относится.

Далее он приказал привести мою команду и сказал, что все они отказались от своей веры. Я предупредил, что не стоит доверять им, потому что если они так легко предали нашу сторону, то с той же легкостью предадут и его, как только им представится время и возможность. Адмирал ответил, что согласен со мной, потому что Саладин не раз говорил, что никогда не видел, чтобы плохой христианин становился хорошим сарацином, а плохой сарацин – хорошим христианином.

Вскоре после этого он заставил меня сесть на коня и ехать рядом с ним. Миновав наплавной мост, мы направились к Мансуре, где содержались в плену король и его люди. Мы подошли к большому шатру, занятому писцами султана, которые записали мое имя. И тут мой сарацин сказал мне: «Господин мой, дальше я с вами не пойду, потому что не имею права. Но разрешите мне попросить вас держать за руку ребенка, который при вас, а то сарацины заберут его». Ребенка, о котором он говорил, звали Бартелеми, и он был незаконнорожденным сыном сеньора Монфокона.

После того как мое имя было записано, адмирал отвел меня в другой шатер, где собрались все сеньоры. Когда я вошел, они встретили меня такими громкими криками радости, что мы с трудом слышали слова друг друга. Они возблагодарили Господа нашего за мое спасение и говорили, что думали, будто окончательно меня потеряли.

Мы провели в обществе друг друга не так много времени, когда сарацины приказали старшим среди нас подняться и увели нас в другой шатер. Большая часть рыцарей и всех остальных находились во дворе, окруженном глинобитными стенами. По обычаю наших врагов их по одному выводили оттуда и спрашивали каждого: «Хочешь ли ты отречься от своей веры?» Тех, кто отказывался отрекаться, отводили в сторону и рубили им головы; тех же, кто соглашался, отводили в другую сторону.

В это время султан прислал своих советников поговорить с нами. Нас спросили, кому они должны передать послание их властителя, и мы посоветовали обратиться к графу Пьеру де Бретаню. При советниках султана были особые люди, называвшиеся драгоманами, то есть те, которые знали наш язык так же хорошо, как и свой, и они перевели послание султана с сарацинского на французский для передачи графу Пьеру.

У нас состоялся следующий разговор. «Мессир, – сказали сарацины, – султан послал нас спросить, хотите ли вы получить свободу?» Граф дал утвердительный ответ. «Что вы готовы дать султану ради своей свободы?» – затем спросили они. «Все, что можем, – ответил граф, – если это в пределах разумного». – «Можете ли вы дать нам какой-нибудь из замков, принадлежащих пэрам за морем?» Граф ответил, что не в его власти передать любой из этих замков, потому что они принадлежат правящему императору Германии. Тогда они спросили, можем ли мы ради обретения свободы сдать любой из замков, принадлежащих храмовникам или госпитальерам. Граф ответил, что это не может быть сделано; правители этих замков, получая их, приносили клятву на святом Евангелии, что никогда не сдадут ни одного из этих замков, чтобы освободить человека из плена. На это члены совета заметили, что, похоже, мы отнюдь не испытываем желания получить свободу, и сказали, что сейчас пришлют к нам людей с саблями, которые и займутся нами, как они уже поступили с другими из нашей армии. С чем они и ушли.

Как только они удалились, в наш шатер ворвалась толпа молодых сарацин с саблями на поясах. Они привели с собой очень пожилого человека с белыми как снег волосами, который спросил нас, верим ли мы в Бога, который ради нас стал узником, получил ранения, был приговорен к смерти ради нас и на третий день воскрес? Мы ответили, что так оно и было. Затем он сказал, что мы не должны терять присутствие духа, если нам придется ради Него испытать такие же страдания. «Потому что, – сказал он, – вы еще не умерли ради Него, как Он умер ради вас; и если Он смог вернуться к жизни, то не сомневайтесь, что и вас Он вернет, когда захочет».

С этим он ушел, и все молодые сарацины последовали за ним. С моей стороны, я был очень рад этому, поскольку был совершенно уверен, что они явились обезглавливать нас. Но прошло не так много времени, и люди султана явились сказать, что наш король договорился с их властителем относительно нашего освобождения.

Это произошло вскоре после расставания со стариком, который своими словами старался успокоить нас. Советник султана вернулся сказать нам, что король добился нашего освобождения и что мы должны послать четырех из нас, дабы выслушать, как он это сделал. Мы послали достойных Жана де Валери, Филиппа де Монфора, Бодуэна д'Эбелина, сенешаля Кипра, и Гюи д'Эбелина, коннетабля того же острова, едва ли не самых лучших рыцарей, которых я когда-либо знал. И эти четверо вернулись с рассказом, как король добился нашего освобождения из плена.