Эмиль Дюркгейм

В последнее время в России, насколько можно судить по действиям федеральных властей, произошло осознание двух принципиальных вещей. Во-первых, на правительственном уровне окончательно поняли (в том числе по ходу мирового экономического кризиса) необходимость резкого усиления в программах социально-экономического развития на ближайшие годы инновационного начала и инвестиционной активности. Во-вторых, по совокупности глобальных для страны причин (прежде всего это острейший демографический кризис со шлейфом очень неприятных социальных аномалий) и вместе с тем учитывая последствия очевидного промышленного спада, признана сверхактуальной задача форсировать беспрецедентные по нынешним российским меркам инновационные социальные проекты.

Разумеется, эта констатация не является каким-то откровением. И свои потери народонаселения мы все прекрасно знаем: только за 1993-2006 годы количество россиян уменьшилось на 11 млн 250 тысяч человек. И о существовании колоссального разрыва с передовыми странами в области высоких технологий и социализации экономики нам известно давно. Да и подчеркнутые сегодняшним кризисом социальные болезни общества диагностируются не первый год и плохо поддаются консервативному, не очень решительному лечению.

При этом, стоит напомнить, на объявленные руководством страны приоритетные национальные проекты (ПНП) по здравоохранению, образованию, строительству доступного жилья, развитию села на три года было выделено примерно 4 млрд долларов США (менее чем по 1,4 млрд в среднем по году). Коррекции, которые потом вносились, принципиально ничего не меняли. Правительство сохраняет докризисные социальные обязательства, и это своего рода инновационный прецедент, дающий право надеяться на благополучное продолжение заявленных программ.

Однако есть два момента. Одинаково серьезных для инновационной практики.

Первый: невооруженным глазом видна недостаточность субсидиро­вания приоритетных проектов, рассчитанных на инновационное разви­тие страны. Накопленные до кризиса финансовые, золотовалютные ре­сурсы государства не стали дополнением ПНП, а в значительной мере ушли на покрытие внешних заемных долгов олигархических структур.

Второй: в правительственных планах модернизации ведущих отрас­лей хозяйства не всегда удается разглядеть и соотнести между собой затраты на науку, инновационные разработки и развитие таких профилирующих социальных сфер, как образование или здравоохранение. Допустим, расходы на образование в соответствии с Концепцией долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 года /1/ должны вырасти до 6,5-7% ВВП (2007 г. – 4,8%), на здравоохра­нение – до 5,7-7% ВВП (2007 г. – 4,2%). Но за счет каких инновацио­нных приращений это будет возможно, если в те же сроки затраты на научные исследования и разработку инноваций планируется поднять лишь с 1,1% до 2,5-3% ВВП?

Диспозиция с точки зрения предполагаемого инновационного прорыва ясная и недвусмысленная. Нужно как можно быстрее поменять традиционную расшифровку двух знаковых российских «Д» (если кто не помнит: «дураки» и «дороги») – на «деньги» и «действие». Иначе говоря, плохо работающие для общества деньги сделать реально действующими. Не раздавать их на «съедение» – под зарплату, грошевые субсидии, а пускать в воспроизводство населения, науки и знаний, промышленности и сельского хозяйства, социальных объектов стратегического назначения. Ведь на одни только нефтедоллары, по оценке академика Н.Я.Петракова, можно было бы заново отстроить все заводы и НИИ /2/.

Пока сложно прогнозировать уровень инновационного подъема страны на ближайшие годы. Но то, что уже наступил момент говорить не только о посткризисной экономике и поддержании на плаву социальных отраслей, а именно об этапе их развития, это факт. Концепция социально-экономического развития до 2020 года деклари­рует переход к инновационному социально ориентированному типу экономического развития. В правительственном документе четко опре­делено: «предстоит одновременно решать задачи и догоняющего, и опережающего развития... Переход от экспортно-сырьевой к инновационной модели экономического роста связан с формированием нового механизма социального развития, основанного на сбалансированности предпринимательской свободы, социальной справедливости и нацио­нальной конкурентоспособности» /3/.

Вектор направленности инновационной политики, это объективная данность, должна определять прежде всего забота о сохранении дееспособности народа и государства. Тут абсолютно беспафосный императив. Дилемма одна и она предельно откровенна: или в обществе побеждает, как ее квалифицировал профессор И.М.Ильинский, «этика жизнеотрицания» /4/, или в основу поведения власть имущих и государственной стратегии будут-таки положены философия и концепты жизнесбережения.

Как добиться победы второй из обозначенных альтернатив, консолидировать вокруг нее инновационный ресурс – главная тема заключительного раздела книги.

Глава 19. Приоритетные национальные
проекты развития

Каждый из ныне действующих социальных проектов федерального уровня, несомненно, одинаково значим. Но за ними остается и то объединяющее их начало, которое придает им особый инновационный смысл. Собственно, этот смысл вполне прозрачен: раз мы ассоциируем проекты с начавшимся в России этапом развития (хоть и приторможенным мировым кризисом), значит должны сознавать и саму суть развития – оно же всегда сопряжено с новым выбором, новыми подходами, новыми способами достижения модернизационных целей.

Укрепление здоровья нации, системы образования, приближение стандартов строящегося жилья и сельского быта к современным цивилизационным нормам – все это в конечном счете предполагает повышение качества жизни человека, создание фундамента под новую в наших условиях идею «благосостояния для всех». Но какими средствами будет достигаться столь всеобъемлющая цель? Какую их часть возьмет на себя инновационная составляющая?

Чтобы разобраться в этом хотя бы схематично, надо попытаться взглянуть на стоящие за национальными проектами общее и частное, новое и перспективное глазами инноватора-аналитика. Как минимум следует установить:

а) что требует изменений;

б) в каком направлении должны эти изменения происходить;

в) на какой инновационный прецедент стоит ориентироваться в расчете на желаемый диффузный эффект;

г) что даст новый подход в случае его реализации в обозримом будущем.

Общее у всех заявленных программ развития сводится, на мой взгляд, к возвращению государству регулирующей роли в сфере национальных интересов. Стратегическое развитие страны на примере приоритетных национальных проектов (ПНП) получает тот механизм управления, без которого трудно было бы рассчитывать на получение реального жизнесберегающего результата ни в одной из отдельно взятых областей социально-экономической жизни.

Такая нагрузка на государство при наличии рыночных отношений (даже столь деформированных, как в России) не может считаться угрозой «свободной экономике». Достаточно провести параллели с широко известными по их результатам моделями государственного регулирования экономики во времена «великой депрессии» в США (Д.Кейнс с его теорией, так удачно реализованной Ф.Рузвельтом) и послевоенной реформации в Германии (Л.Эрхард и его доктрина, изложенная в книге «Благосостояние для всех»). Нет ни одного серьезного исследователя, научного авторитета, который отрицал бы сегодня необходимость участия государства в регулировании экономических и социальных интересов общества.

На пике нынешнего экономического кризиса естественным образом вернулся интерес исследователей /5/ прежде всего к опыту государственного регулирования в условиях депрессивного спада 1929-1933 годов. Масштабы потерь того периода в чем-то сопоставимы с ситуацией 2008-2009 годов. А значит, и есть резон вспоминать теоретические дискуссии сторонников доктрины Кейнса и противостоявших им приверженцев неолиберализма.

Д.Кейнсу принадлежит концептуальное и прикладное обоснование идеи использования государственного вмешательства в сферу экономики и распределения в период кризисов и депрессии. Воплощением его подхода стали меры, предпринятые правительством США в самом начале кризиса, когда государство решительно вторглось в управление образованием, здравоохранением, гарантировало населению прожиточный минимум, взяло на себя обеспечение престарелых, инвалидов, неимущих. Социальное законодательство нового курса Рузвельта закрепило за наемными работниками целый ряд правовых инноваций, В частности, трудящиеся, организованные в независимые от предпринимателей и государства профсоюзы, получили возможность влиять на условия найма и труда, добиваться антикризисных действий со стороны владельцев предприятий и административных структур.

Академическая общественность, выражавшая поначалу протест и не­согласие с доктриной Кейнса, вынуждена была постепенно примириться с новым подходом. Впоследствии концепцию государственного участия идеологи индустриальных стран сделали основой их экономической политики. Более того - теоретические взгляды Кейнса определили базовые ценности государств, получивших с середины XX зека статус социальных.

В какой бы степени антикризисный опыт прошлого времени не учи­тывался сегодня, он все же не может восприниматься в качестве прямой управленческой или поведенческой кальки. Конечно, и применительно к судьбе российских ПНП этот опыт будет полезным, если иметь в вицу уже не только государственную социальную стратегию, но и тактику распределения расходов на проекты в изменившихся из-за кризиса условиях.

Характерным для ПНП стал замеченный, видимо, многими прагматизм – рациональная ориентация на наличный потенциал ресурсной базы. Идти за «ресурсом» приходится неизбежно, без этого любой проект (в первую очередь социальный) будет едва ли ни аферой.

Но что хотелось бы отметить особо: прагматизм такого рода не вступает в противоречие с тенденцией к социализации экономики.

Причем социализация здесь – не только некая пропорциональная условиям общества социальная нагрузка на производимый продукт или нормирование его потребительского качества; существенна еще и нравственная сторона экономики, что часто вспоминают сейчас ученые то в связи с несправедливым, морально ущербным распределением доходов между гражданами страны /6/, то по поводу категории благосостояния и качества жизни населения /7/.

По большому счету здесь вообще все взаимосвязано. Нравственное здоровье неразрывно с физическим, без физического здоровья невозможно добиться ни полноценного воспроизводства знаний и человеческих ресурсов, ни промышленного или демографического роста. Более того, мораль и нравственность впору считать реальным инновационным ресурсом, ибо для позитивных изменений, декларируемых нацпроектами, нужны определенная политическая воля, настрой на укрепление ослабленных сегодня семейных и общественных ценностей.

На многое не хватает не столько денег, сколько осознанной решимости и просто гражданской совести, элементарной человеческой порядочности. Именно тут прежде всего требуются изменения. И только при выполнении этого условия можно серьезно говорить о продолжении жизнесберегающих программ.

Не случайно, полагаю, о морально-нравственных устоях общества, социальной ответственности бизнеса почти синхронно забеспокоились и те, кто обеспечивает научное (социологическое) сопровождение реформаторской политики, и те, кто до сего дня привычно уповал во всем на якобы универсальные, по их убеждению, рыночные регуляторы. Очень показательно, что настроение большинства слоев «неолигархического» населения стало меняться еще накануне объявления о запуске ПНП, то есть не в унисон новой проектной конъюнктуре, а заведомо раньше и, следовательно, по другим, более общим причинам. Зеркально отразили эти перемены, в частности, материалы опросов общественного мнения периода 2005-2006 годов и довольно жесткие, хотя вместе с тем и конструктивные выступления как сторонников, так и скептиков, критиков нацпроектов.

Любопытно, насколько совпадает готовность видеть в общенародных социальных программах показатель возвращения государству регулирующей роли в сфере национальных интересов с уверенностью граждан в главенствующей функции того же государства в установлении моральных основ общества. На последнем сделали акцент 45% москвичей – участников опроса «Состояние нравственных устоев в российском обществе» (2005 г.). Уровень нравственности в стране при этом респонденты оценивают крайне низко: 29% считают положение здесь катастрофическим, а еще 42% – плохим и проблемным. При обсуждении результатов опроса, который проводило агентство «Имиджленд», эксперты выдали весьма многозначительные выводы /8/, и ряд из них стоит иметь в виду, по крайней мере, на ближайшее обозримое будущее.

Во-первых, нельзя не согласиться, что необходимое условие успешного развития страны – это в том числе и наличие хотя бы некоторого взаимного доверия между людьми, уважения и порядочности. Отсутствие четкого и признанного всеми духовно-нравственного кодекса поведения, несомненно, чревато потерей так выстраданной обществом социальной стабильности. Чтобы снять существующие угрозы, надо создать новый общественный договор, который будет основан на системе ценностей, разделяемых большинством граждан и – внимание! – активно защищаемых государством.

Во-вторых, даже если полагать, что функции прямого влияния на нравственность граждан у государства ограничены, то у него всегда много иных средств, чтобы улучшать моральный климат в стране, создавать условия, когда оставаться подлецом тому же бизнесмену было бы просто невыгодно. Ведь основой стабильного развития рынка, как заметил еще Макс Вебер, опять же служит здоровый моральный климат. Государство является априори тем субъектом, в чьи обязанности входит не только устанавливать общие правила игры, но и формировать базовые инфраструктуры, без которых бизнес работать не может. Например, нравственный и правовой фундамент под систему рыночных договоров и соглашений.

В-третьих, следует не забывать – и в данном случае я непосредственно проецирую это на приоритетные национальные проекты – о взаимосвязи морального климата с системой образования, жизненными ценностями подрастающего поколения, социальным содержанием труда, личным достатком и семейным благополучием людей.

Надо заметить, что моральное возрождение нации, нравственное воспитание очень многие относят к задачам семьи и школы. Например, по опросам ВЦИОМ 2006 года /9/, абсолютное большинство россиян (72,4%) отдает пальму первенства семье и на второе место ставит школу (15,4%), оставляя далеко позади литературу, искусство, СМИ, церковь, трудовые коллективы и т.д.

Сами педагоги, между тем, роль школьного воспитания готовы по-прежнему поддерживать, но вынуждены призывать к помощи государства, ибо по известным и в первую очередь экономическим причинам авторитет педагогики на сей день сильно подорван. В этом смысле характерно неоднократно звучащее ныне в самых разных устах и источниках заключение экспертов: «Все государства, добившиеся в XIX-XX веках экономического прорыва, начинали с объявления образования своим приоритетом» /10/.

Россия тоже начинает декларируемый новый этап развития с провозглашения образования и здравоохранения национальными приоритетами. Именно здесь наряду с модернизацией промышленности общество вправе ждать наиболее глобальные изменения, которые должны и могут повлиять на все остальные сферы, включая и те, что относятся к еще двум ПНП. Но есть ли полная ясность в том, как будут реализовываться предназначенные народу проекты?

С одной стороны, организационно судьба национальных проектов обеспечена – своевременно создан Совет по их реализации на высоком правительственном уровне, под его эгидой трудятся рабочие группы по направлениям, регулярно проходят контрольные заслушивания ответственных за выполнение программ у президента и председателя правительства. Сложился свой постоянно действующий механизм управления. С другой стороны, слишком обтекаемо и осторожно сформулированы основополагающие цели, и далеко не всегда удается разобраться, что и во имя чего требует изменений, а что лишь нуждается в элементарном поддержании деньгами до «прожиточного минимума».

Некоторые коллеги горько иронизируют, задавая друг другу вопрос, кто победит в пореформенной борьбе: образованная бедность или необразованная, но организованная преступность? И основания к такой иронии есть. Находится немало фирм, заинтересованных в освоении выделенных под проекты средств (всем известны, к примеру, истории с прокручиванием миллиардов, выделенных на приобретение льготных лекарств), и в то же время фактически нет таких, которые хотели бы своими средствами помочь социальным программам серьезно и масштабно. Что же касается понимания целей, то нельзя же, допустим, ограничивать его абстрактными заключениями о гипотетической пользе предполагаемых действий (вариант оценки проекта «Образование» /11/: «Инновационность подхода заключается в том, что относительно краткосрочная реализация проектов может стать катализатором долгосрочных системных изменений по основным направлениям развития системы образования РФ»).

На примере проекта «Образование» инновационный смысл оценить не так просто, поскольку фрагментарность демонстрируемых целей очевидна, а идеология изменений, похоже, не без боязни за содержание припрятана в «подстрочнике».

Как сообщала пресс-служба министерства образования и науки РФ, под национальным проектом понимается стимулирование инновационных программ, информатизация системы образования (за два года 20 тысяч российских школ планировалось подключить к сети Интернет), развитие системы подготовки к армии (за те же два года предполагалось создание не менее 100 учебно-военных центров), целевое финансирование учебных заведений на основе грантов, поддержка инициативной и способной молодежи, а также педагогов-новаторов. Учащимся и студентам, добившимся выдающихся успехов в учебе, науке, общественно значимой деятельности, победителям олимпиад, молодым изобретателям выделено 5 тысяч грантов. Ежегодно 10 тысяч учителей будут награждаться президентскими премиями в размере 100 000 рублей.

В комментариях министра, других руководителей ведомства неизменно подчеркивается стремление улучшить с помощью действующего проекта материально-техническую базу учебного процесса, поднять заработную плату преподавателям, педагогам. Однако при этом не определены до конца реальные (адресные) способы решения проблемы ресурсного обеспечения. Ссылки на некие экспериментальные прецеденты в регионах, связанные с апробацией нормативно-подушевого финансирования и так называемой «отраслевой системой оплаты труда», не имеют под собой сколько-нибудь законченного опыта, чтобы судить о возможности каких-либо масштабных продолжений. Иные же новации целиком зависят от местных ресурсов и носить системного характера не могут.

Несомненно, наблюдаемая картина вписывается в общий контекст экспертных оценок, характерных для последних пет. Типичнаяформулировка большинства исследовательских работ:«несовершенство нынешней системы управления инновациями в сферепрофессионального образования выражается прежде всего в ошибочности отдельных инновационных решений и, как следствие, в неудовлетворительных результатах инноваций» /12/. Правомерность подобных обобщений подтверждается в любой из областей отраслевых нововведений – модернизации всего образовательного пространства, подготовке новых образовательных стандартов, экспериментов с ЕГЭ, введении европейских моделей организации высшего образования (с бакалавриатом, магистратурой) и т.п.

С одной стороны, демонстрируемые образовательные инновации при­званы показать желание России поспеть за Болонским процессом. Ведь 2009-2010 учебный год должен окончательно превратить Европу в единое образовательное пространство. И федеральным чиновникам хочется унифицировать отечественные дипломы, сертификаты, ученые звания, учебные программы во имя пресловутого «равенства прав и возможностей» российских и западных граждан. Но, с другой стороны, задачи приоритетного национального проекта «Образование» оказались как бы сами по себе, а болонская стратегия министерства науки и образования – сама по себе. С помощью проекта латаются дыры в вузовском и школьном хозяйстве, в то время как амбициозные цели насильственной и очень поспешной "болонизации" разрушают системную основу достаточно прочной образовательной традиции в стране, и никто при этом внятно не говорит в какую иену обойдутся государству такие реформы.

Надо полагать, не без оснований в печати и общественном мнении возникла мысль, что сегодняшний экономический кризис хороший повод для ревизии Болонских соглашений /13/. Главное, что смущает – неспособность сохранить в меняющейся системе очевидные достоинства годами проверенных практик, форм, оценочных критериев. Почему все другие ведущие страны Европы сумели совместить свои давно принятые нормы и квалификации с болонской моделью, а Россия не смогла (или не хочет)?.. В Германии и Франции, допустим, сохранили степень, аналогичную нашему доктору наук, а соответственно и четырехступенчатую систему образования вместо типовой болонской (бакалавр + магистр + доктор наук, аналог российского кандидата). Шотландцы вообще оставили привычные для себя шесть ступеней. Ряд вузов – например, британский Оксфорд ифранцузская «Эколь политехник» – простоотказались войти в процесс принудительной интеграции.

Кан ни удивительно, но и с выбором тактики для внедрения ЕГЭ происходит почти то же самое, что и с моделью высшего образования. Опять торопливость, отсутствие готовых технологий, базовых мате­риалов. Экспромты, а не эксперименты. Конструктивная критика (причем на самых разных уровнях) явно опаздывает за развитием со­бытий /14/, да и большей частью игнорируется министерскими штабами и правительственными организациями.

Принудительно расширяются границы использования ЕГЭ – но никто открыто не восстает против полного игнорирования, а по сути и ликвидации подлинных критериев знаний, их замены тестовой лотереей по типу телеигры «Как стать миллионером». И самое печальное – нет никакой ясности по поводу того, ради чего разрушается одна система и вместо нее вводятся фрагменты, куски другой. Поднять зарплату педагогам – это понятно. Повысить уровень информатизации до мировых стандартов – понятно. Но зачем называть инновационным подходом слом системы, имитацию ее приспособления к международному рынку образовательных услуг?!

Насколько важно придерживаться в образовательной политике разумной самодостаточности, свидетельствует пример соседней Финляндии. Доля расходов на образование здесь в четыре раза выше, чем в России; все школы – государственные, большинство вузов – тоже, повышение квалификации для временно безработных – бесплатное. Ипри этом страна занимает первое место в мире (!) по развитию инноваций /15/.

Образование призвано отвечать потребностям общества. В этом солидарны все разумные люди. И появление соответствующего национального проекта – естественный ответ на потребности, сформировавшиеся за последние революционные годы. Только вот, как справедливо отмечают читатели «Литгазеты» /16/, у нас в стране понятие «общество» тихо, незаметно подменили на понятие «рынок». Образование теперь должно или обязано ориентироваться на потребности рынка. В результате получается все чаще не оборот знаний, а оборот денег.

Вопрос об обороте денег применительно к ПНП не случаен, тут отнюдь не игра слов. Крупный инновационный проект всегда подразумевает обоснованное, просчитанное по позициям и этапам финансирование. Когда цели, механизмы их достижения и промежуточные, а также дальние и диффузные эффекты конкретизированы, распределение средств контролировать достаточно просто. Если же все размыто и отсутствуют внятные критерии, возникает кем-то предусматриваемая возможность отдать деньги на прокрутку «своим» фирмам, что и было с теми миллиардами на льготные лекарства в проекте «Здоровье», о чем ранее уже упоминалось. Но то же самое может происходить и с покупкой компьютеров и налаживанием Интернета для школ и вузов, с использованием денежных грантов для поощрения учителей-инноваторов и т.д.

Рыночные интересы не должны определять порядок ведения дел в социальных инновационных программах, однако и сами программы следует строить так, чтобы обществу была видна суть происходящего, включая в равной мере и финансовую, и нравственную стороны процесса. Иначе хорошая идея теряет значительную часть своего смысла.

Жизнесберегающая идея всех четырех ПНП сомнений не вызывает. В то же время легко обнаруживается недостаток ее концентрации. В проекте «Здоровье», скажем, важны задачи материнства и детства, деторождаемости – то есть формирование демографической перспективы. Делая одно, тем не менее, нельзя недооценивать другое. На это обратили внимание участники 11-го конгресса педиатров России, остро поставив вопрос о состоянии здоровья подростков и необходимости внесения в действующий национальный проект специальной программы. Врачей крайне тревожит, что более 30% мальчиков не могут служить в армии, 40% подростков ограничены в выборе профессии по показателям здоровья. У 80% девочек и 40% мальчиков есть проблемы с репродуктивным здоровьем, а значит, они потенциально бесплодны /17/.

Подобные вопросы возникают не только у педиатров. Каждая отрасль здравоохранения, любая медицинская специальность, та или иная категория больных тоже вправе выставить свой счет на недовложенные в них внимание и деньги государства. Объединяющая тут причина одна: несистемность планируемых изменений.

Если целью ставится иметь в стране платную для всех граждан медицину, то тогда таковой должна быть гласно объявлена вся система. Причем ее новый статус следует как положено закрепить в Конституции, убрав из нее декоративные «остатки прошлого». Если же правительство с молчаливого согласия общества собирается пойти на компромисс и разделить здравоохранение на разные по назначению части (платную – для богатых граждан, социальную – для умеренно- и малоимущих, привилегированную – для матерей и детей), то эти части опять же должны быть четко квалифицированы законом и выделены в самостоятельно управляемые системы. Тогда и ясно будет, где центр вложений и в чем общественный смысл ожидаемых перемен.

Иным способом невозможно уйти от двусмысленности наблюдаемых диспропорций и перекосов в реализации проектных директив: допустим, платить хорошо участковому врачу и оставлять на нищенской зарплате врача-специалиста, давать современную технику в одну больницу и не давать в другую, менее престижную, давать дорогие лекарства одним больным и не давать другим.

Лишь системная прозрачность может дать поддающийся контролю результат. А главное, возможность эффективнее потратить проектные средства. В этом еще легче, чем в здравоохранении, убедиться на примере программ по строительству доступного жилья.

Сам термин «доступное жилье» появился в официальном обиходе относительно недавно. Раньше его использовали в ином контексте. Теперь он приобрел особый и очень острый социальный смысл. Жилья в стране строят все больше, появилось немалое число собственников, имеющих по несколько и даже по десятку-другому квартир в самых разных районах страны или своего города. В то же время стоимость квадратного метра в новостройках давно перевалила за ту отметку, которая могла бы считаться предельной для человека, имеющего среднестатистический в регионе заработок. Строители и продавцы жилья ориентируются в ценах на богатых клиентов (в том числе оптовиков), социальная сторона вопроса их абсолютно не интересует (у беспредела рынка свои специфические законы).

Может ли государство чем-то компенсировать в сфере жилья вопиющее расслоение общества на богатых и бедных? До появления на свет нового Жилищного кодекса в очереди на получение квартир в стране стояло 6,5 миллиона семей. Отныне их количество ограничивается только малоимущими семьями, остальных нуждающихся государство из-под своей опеки выводит и включать в очередь на бесплатные квартиры перестало. Вот на них-то «остальных» и рассчитан, надо полагать, национальный проект «Доступное жилье» – он предполагает вложение своих собственных (заработанных) и банковских ипотечных денег в строительство домов с разумным стоимостным пределом.

Но почему решение этой задачи должно быть связано с созданием «системной прозрачности»? Известно, сколько так называемых «дольщиков» строительных пирамид было обмануто за последние годы, сколько шло и идет судебных процессов по защите их прав. Известно о спекулятивных играх на рынке строительных материалов и труда, запутанных историях с покупками и продажей земельных участков под жилые комплексы. Если все эти тенденции сохранятся, то решать жилищные проблемы наших граждан, по мнению бывшего министра В.Яковлева, нам придется еще 300 лет /18/.

Усиление прозрачности – не гарантия, но хотя бы реальная возможность дополнительного общественного контроля и, что важно с точки зрения интересов национального проекта, неизбежная для регулирующей роли государства мера целевого, защищенного от воровства использования бюджетных средств. В стране есть альтернативы обманным строительным пирамидам. Предлагается немало передовых технологий и форм организации доступного жилья. Однако без должного контроля (прозрачности) судьба даже самых привлекательных проектов будет упираться в примитивную дилемму, о которой постоянно напоминает отечественная пресса /19/: кто победит – новаторы или мафия? Говоря менее эмоционально, все сводится к банальному ожиданию – удастся ли сломить сопротивление тех сил, в чьих руках сегодня преимущественно остаются и строительный рынок, и цены на жилье, и сверхприбыли от эксплуатации столь острой по-прежнему нужды человека, его потребности на домашний очаг и надежную крышу над головой.

Усугубленную экономическим кризисом ситуацию с обеспечением населения доступным жильем анализировал на августовском совещании 2009 года председатель правительства В.В.Путин. Касаясь значения приоритетных национальных проектов в решении кризисных задач, он особо подчеркнул необходимость усиления позиций государства на рынке жилья и поставил цель добиться того, чтобы с учетом уровня доходов граждан стоимость одного квадратного метра в квартирах массовой застройки не превышала 30 тыс. рублей. Это существенная деталь, иллюстрирующая все более реалистичный подход правительства к проблемам жизнесбережения и социального благополучия людей.

Меньше, как правило, в СМИ и научных публикациях комментируется приоритетный национальный проект «Развитие АПК». Может быть, и потому, что многие его направления естественным образом продолжают тематику трех других ПНП. Взять те же жилье, проблемы сельской школы, врачебной и фельдшерской помощи жителям деревень, дальних поселений… Инновационный смысл агропроекта, однако, гораздо шире и касается он в равной степени и социальной, и производственной жизни, и элементарного приближения села к современным благам цивилизации.

Например, в Якутии проектные программы включают несколько принципиальных для северных территорий тем. Наибольший интерес сельчан, по оценке президента республики В.Штырова /20/, вызывает программа «Обеспечение жильем молодых семей и молодых специалистов на селе». Этим категориям должны были построить (приобрести) 115 индивидуальных жилых домов (квартир) общей площадью свыше 8 тысяч кв.метров. Финансирование программы имеет три составляющих: бюджет РФ – 30%, бюджет региона – 40%, привлечение собственных и заемных средств – 30%. Но это только небольшая часть республиканских планов, связанных с развитием АПК. Здесь действуют еще три инвестиционных проекта по созданию животноводческих комплексов, серьезные деньги вкладываются в кредитную кооперацию, мощный импульс получил рынок лизинговых услуг. Особый акцент делается на развитие оленеводства и табунного коневодства как основы традиционного уклада жизни коренных народов Севера.

Последний момент характерен и в целом для всего сельскохозяйственного сектора страны. В министерстве сельского хозяйства РФ /21/ применительно к ПНП выделяют роль малых форм ведения дела – крестьянских (фермерских) и личных подсобных хозяйств. Причем не только в плане производства рыночного товара, но и с точки зрения сохранения сельского расселения, народного образа жизни и традиций, участия в трудовом воспитании молодежи. Признанием их огромного значения в аграрной экономике и потребительской кооперации стало включение в национальный проект направления «Стимулирование развития малых форм хозяйствования в АПК» (главное тут – субсидирование процентной ставки по кредитам).

Разумеется, содержание национального проекта по АПК носит разносторонний и весьма объемный характер, в той или иной мере относится ко всему комплексу жизни села. Инновационность подхода поэтому здесь заметна прежде всего тогда, когда берешь какую-то отдельную сферу – и в данном случае показательный пример как раз с определением роли и стимулированием малых форм хозяйствования. А это значит, что новизна действий, способ решения того или иного вопроса носят сугубо адресный характер, дифференцируются в зависимости от условий территории и уклада жизни ее населения.

Простая эта истина – тоже одна из закономерностей реализационной практики ПНП. И она требует такой же системной прозрачности, как и остальные особенности приоритетных программ. Динамика развития АПК или иные длительные по времени изменения, предусматриваемые проектными нововведениями, становятся основным критерием при оценке текущих и грядущих результатов.

Итак, некоторые общие выводы:

1. Появление в России приоритетных национальных проектов – несомненная инновация для управленческой и социальной практики федерального уровня.
2. Инновационный смысл четырех заявленных ПНП связан в первую очередь с началом нового для страны этапа: государство и общество обозначают ими движение в направлении «благополучия для всех» после пережитого разрушения прежней общественно-политической и экономической системы.
3. В реализации национальных проектов ведущую роль взяло на себя государство, создав свои структуры управления и установив регулярный контроль за ходом идущих процессов. При этом ресурсное обеспечение программ, как свидетельствует практика, опирается на очевидный прагматизм и умеренный оптимизм.
4. Для успеха ПНП, их эффективности с учетом масштаба и социальной направленности проектов необходимо доверие к их содержанию и исполнителям со стороны населения, граждан страны. Нужен определенный морально-нравственный климат, объединяющий всех причастных к достижению инновационных перемен. Создать то и
   другое – пока в полной мере не удается.
5. При бесспорно благих целях приоритетные национальные проекты страдают, тем не менее, недоговоренностью, не дифференцированы достаточно четко по промежуточным и конечным ожидаемым результатам. Виной этому недооформленная, неполная системность выделенных подпроектных тем и направлений, что делает вероятным распыление средств и маловероятной нейтрализацию наблюдаемых негативных прецедентов как на уровне профильных министерств, так и региональных или местных властей.
6. Новая по форме и масштабу инновационная деятельность, которую олицетворяют ПНП, нуждается не только в перманентном осмыслении, но и в конструктивной помощи – в том числе и силами науки, специалистов разного профиля. Эта сторона общего для государства и общества дела должна тоже получить адекватное отражение в управленческой практике федеральных и региональных штабов.
7. Анализ и оценка практики ПНП позволяют утверждать, что су­щественным ее недостатком является отсутствие отраслевых и терри­ториальных центров инновационного развития, которые реализовывали бы целевые научные и прикладные разработки. Эту роль могли бы выполнять ведущие университетские комплексы. Но вопрос не столько в том, чтобы они имели возможность осуществлять полный инновацион­ный цикл, связанный с созданием социальной или технической инно­вации /22/, сколько в получении необходимых полномочий, права на ответственное управление процессом и приданными ему ресурсами.