Эпоха возрождения

В городе и деревне численно преобладают женщины, хотя смертность среди них была очень высока вследствие частых и тяжелых родов. Смертность среди мужчин тоже была высока – они часто гибли на поле боя или в путешествиях (в это время начинается активное освоение новых земель).

В эпоху Возрождения брак считался высшим состоянием по сравнению с безбрачием. В литературе эпохи Возрождения высмеиваются холостяки и старые девы в то время как брак восхваляется.

Для женщины вступление в брак – это возможность самореализации, поскольку женских профессий в ту эпоху не было. Два других альтернативных пути: либо уход в монастырь либо проституция. Но стоит отметить, что женские монастыри отдавали предпочтение богатым и знатным дамам, так что доступ в монастырь представительницам низших слоев был затруднен.

При заключении брака учитывались интересы семьи – возможность повышения престижа. Крестьянство главным считало экономический фактор – брак мог способствовать улучшению домашнего хозяйства. В случае знати и купечества большую роль играли также политические мотивы, поскольку союз между женихом и невестой напоминал скорее политический акт, в котором жених и невеста – договаривающиеся стороны.

Главная цель брака – рождение детей, на это указывает и один из обрядов – освящение брачного ложа и его публичное разделение. Ведь брак – не только сакральный акт, но и сделка, а сделки заключаются при свидетелях.

Довольно интересное явление Ренессанса – обычай «пробных ночей», добрачных ухаживаний, в результате которых решается, вступят ли молодые в брак или разойдутся.

Эпоха Возрождения – обращение к идеалам античности. Отсюда и двойственность свадебного обряда: с одной стороны это сакральный акт, находящийся под юрисдикцией церкви, с другой – это обстановка, свойственная сатурналиям, атмосфера полной вседозволенности. Свадьба длилась несколько дней и их сопровождали насмешки и непристойные песни, посвященные жениху и невесте. А также различные обычаи как похищение подвязки невесты (или даже ее самой), посещение бани, различные амурные игры.

При такой свободе нравов особенно ценилось целомудрие невесты, которое считалось высшей добродетелью. Соответственно, было разделение невест на достойных и недостойных, причем каждая имела свои права, и на обряде венчания можно было определить, добродетельна невеста или же нет. Достойная невеста имела право первой подойти к алтарю с распущенными волосами и венком на голове, недостойная же довольствовалась только вуалью.

Что касается брака, то муж являлся господином и повелителем, а жена должна быть покорной воле супруга. Ценилась плодовитость женщин, а бесплодность считалась проклятием и, фактически, делала женщину бесполезной.

Супружеская жизнь не означала отказа от распущенных нравов, потому изобретались средства для «укрощения» супругов. Наиболее известное – пояс целомудрия или «венецианские решетки», которые призваны были сохранить верность жен своим мужьям, но на самом деле только усыпляли их бдительность. Те же мастера, которые изготавливали по заказу мужей эти пояса, за большие деньги тайно делали для жен ключи. Потому в литературе возрождения часто встречаются сюжеты, высмеивающие обманутых мужей (новеллы «Декамерона» Боккаччо, «15 радостей брака» и др.).

Тема любви и брака занимает одну из важнейших позиций в литературе Ренессанса. С одной стороны, это сочинения монахов и теологов, которые превозносят церковные добродетели и, соответственно, рассматривают брак как сакральный союз, заключенный перед лицом Бога.

В то же время, сочинения, посвященные семье, создают и деятели, далекие от теологии.

Например Леон Батиста Альберти – известный больше как архитектор, является автором трактатов «О семье», «Домострой» и др.

На русский язык переведены только отрывки из сочинения «о семье», но, тем не менее можно выделить ряд наиболее важных моментов.

Семья играет важную роль в воспитании человека и формировании его как личности. И семья же является главной составляющей общества.

Альберти считает идеальными такие отношения, в которых интерес одного человека согласуется с интересами других людей. При этом он считал возможным и верным предпочесть интересы семьи сиюминутной пользе общества. Так, человек может отказаться от государственной службы в пользу ведения хозяйства, поскольку благосостояние строится на хозяйственном благополучии отдельных семей.

«Английское Возрождение». Томас Мор

У всех мужчин и женщин есть одно общее занятие - земледелие, от

которого никто не избавлен. Ему учатся все с детства, отчасти в школе путем

усвоения теории, отчасти же на ближайших к городу полях, куда детей выводят

как бы для игры, между тем как там они не только смотрят, но под предлогом

физического упражнения также и работают.

Кроме земледелия (которым, как я сказал, занимаются все), каждый

изучает какое-либо одно ремесло, как специальное. Это обыкновенно или пряжа

шерсти, или выделка льна, или ремесло каменщиков, или рабочих по металлу и

по дереву. Можно сказать, что, кроме перечисленных, нет никакого иного

занятия, которое имело бы у них значение, достойное упоминания. Что же

касается одежды, то, за исключением того, что внешность ее различается у лиц

того или другого пола, равно как у одиноких и состоящих в супружестве,

покрой ее остается одинаковым, неизменным и постоянным на все время, будучи

вполне пристойным для взора, удобным для телодвижений и приспособленным к

холоду и жаре. И вот эту одежду каждая семья приготовляет себе сама. Но из

других ремесел всякий изучает какое-либо, и притом не только мужчины, но

также и женщины. Впрочем, эти последние, как более слабые, имеют более

легкие занятия: они обычно обрабатывают шерсть и лен. Мужчинам поручаются

остальные ремесла, более трудные. По большей части каждый вырастает, учась

отцовскому ремеслу: к нему большинство питает склонность от природы. Но если

кто имеет влечение к другому занятию, то такого человека путем усыновления

переводят в какое-либо семейство, к ремеслу которого он питает любовь; при

этом не только отец этого лица, но и власти заботятся о том, чтобы передать

его солидному и благородному отцу семейства. Кроме того, если кто, изучив

одно ремесло, пожелает еще и другого, то получает на это позволение тем же

самым способом. Овладев обоими, он занимается которым хочет, если

государство не нуждается скорее в каком-либо одном.

Однако, по моему мнению, пора уже изложить, как общаются отдельные

граждане друг с другом, каковы взаимоотношения у всего народа и как

распределяются у них все предметы. Так как город состоит из семейств, то эти

семейства в огромном большинстве случаев создаются родством. Женщины, придя

в надлежащий возраст и вступив в брак, переселяются в дом мужа. А дети

мужского пола и затем внуки остаются в семействе и повинуются старейшему из

родственников, если только его умственные способности не ослабели от

старости. Тогда его заменяет следующий по возрасту.

Во избежание чрезмерного малолюдства городов или их излишнего роста

принимается такая мера предосторожности: каждое семейство, число которых во

всяком городе, помимо его округа, состоит из шести тысяч, не должно

заключать в себе меньше десяти и более шестнадцати взрослых. Что касается

детей, то число их не подвергается никакому учету. Эти размеры легко

соблюдаются путем перечисления в менее людные семейства тех, кто является

излишним в очень больших. Если же переполнение города вообще перейдет надле-

жащие пределы, то утопийцы наверстывают безлюдье других своих городов. Ну, а

если народная масса увеличится более надлежащего на всем острове, то они

выбирают граждан из всякого города и устраивают по своим законам колонию на

ближайшем материке, где только у туземцев имеется излишек земли, и притом

свободной от обработки; при этом утопийцы призывают туземцев и спрашивают,

хотят ли те жить вместе с ними. В случае согласия утопийцы легко сливаются с

ними, используя свой уклад жизни и обычаи;

Но возвращаюсь к совместной жизни граждан. Как я уже сказал, во главе

семейства стоит старейший. Жены прислуживают мужьям, дети родителям и вообще

младшие старшим

Каждый город разделен на четыре равные части. Посредине

каждой части имеется рынок со всякими постройками. Туда, в определенные

дома, свозятся предметы производства каждого семейства, и отдельные виды их

распределяются в розницу по складам. В них каждый отец семейства просит

того, что нужно ему и его близким, и без денег, совершенно без всякой

уплаты, уносит все, что ни попросит.

Действительно, хотя никому не запрещено обедать дома, но никто не делает этого охотно, потому что считается непристойным и

глупым тратить труд на приготовление худшей еды, когда во дворце, отстоящем

так близко, готова роскошная и обильная. В этом дворце все работы, требующие

несколько большей грязи и труда, исполняются рабами. Но обязанность варки и

приготовления пищи и всего вообще оборудования обеда лежит на одних только

женщинах, именно - из каждого семейства поочередно. За обедом садятся за

тремя или за большим количеством столов, сообразно числу кушающих; мужчины

помещаются с внутренней стороны стола, у стены, а женщины напротив, чтобы,

если с ними случится какая-либо неожиданная беда (а это бывает иногда с

беременными), они могли встать, не нарушая рядов, и уйти оттуда к

кормилицам.

Эти последние сидят отдельно с грудными детьми в особой назначенной для

того столовой, где всегда имеются огонь и чистая вода, а иногда и люльки,

чтобы можно было и положить туда младенцев, и, в случае их желания, при огне

освободить их от пеленок и дать им отдохнуть на свободе и среди игр. Каждая

мать сама кормит ребенка, если не помешает смерть или болезнь. Когда это

случается, то жены сифогрантов разыскивают кормилицу, да это и не трудно:

женщины, могущие исполнить эту обязанность, берутся за нее охотнее, чем за

всякую другую, потому что все хвалят такую особу за ее сострадание, и

питомец признает кормилицу матерью. В убежище кормилиц сидят все дети,

которым не исполнилось еще пяти лет. Что касается прочих несовершеннолетних,

в числе которых считают всех лиц того или другого пола, не достигших еще

брачного возраста, то они или прислуживают сидящим, или, если не могут этого

по своим летам, все же стоят тут, и притом в глубоком молчании. И те и

другие питаются тем, что им дадут сидящие, и не имеют иного отдельного

времени для еды. Место в середине первого стола считается наивысшим, и с

него, так как этот стол поставлен поперек в крайней части столовой, видно

все собрание. Здесь сидят сифогрант и его жена. С ними помещаются двое

старейших, так как за всеми столами сидят по четверо. А если в этой

сифогрантии есть храм, то священник и его жена садятся с сифогрантом, так

что являются председательствующими. С той и другой стороны размещается

молодежь; затем опять старики; и, значит, таким образом во всем доме

ровесники соединены друг с другом и вместе с тем слиты с людьми

противоположного возраста. Причина этого обычая, говорят, следующая: так как

за столом нельзя ни сделать, ни сказать ничего такого, что ускользало бы от

повсеместного внимания старцев, то, в силу своей серьезности и внушаемого

ими уважения, они могут удержать младших от непристойной резкости в словах

или движениях. Блюда с едой подаются не подряд, начиная с первого места, а

каждым лучшим кушаньем обносят прежде всего всех старейших, места которых

особо отмечены, а потом этим блюдом в равных долях обслуживают остальных. А

старцы раздают по своему усмотрению сидящим вокруг свои лакомства, если

запас их не так велик, чтобы их можно было распределить вдоволь по всему

дому. Таким образом, и за пожилыми сохраняется принадлежащий им почет, и тем

не менее их преимущества постольку же доступны всем.

Каждый обед и ужин начинается с какого-либо нравоучительного чтения, но

все же краткого, чтобы не надоесть. После него старшие заводят приличный

разговор, однако не печальный и не лишенный остроумия. Но они отнюдь не

занимают все время еды длинными рассуждениями; наоборот, они охотно слушают

и юношей и даже нарочно вызывают их на беседу. Они хотят через это узнать

способности и талантливость каждого, проявляющиеся в непринужденном

застольном общении. Обеды бывают довольно кратки, а ужины - подольше, так

как за первыми следует труд, а за вторыми сон и ночной покой, который, по

мнению утопийцев, более действителен для здорового пищеварения. Ни один ужин

не проходит без музыки; ни один десерт не лишен сладостей. Они зажигают

курения, распрыскивают духи и вообще делают все, что может создать за едой

веселое настроение. Они особенно охотно разделяют то мнение, что не нужно

запрещать ни один род удовольствия, лишь бы из него не вытекало какой-либо

неприятности.

Так устроена их совместная жизнь в городах; а в деревнях, где семьи

удалены дальше друг от друга, каждая из них ест дома. Никто не испытывает

никаких продовольственных затруднений, так как из деревни идет все то, чем

питаются горожане.

Женщина вступает в брак не раньше восемнадцати лет, а мужчина - когда

ему исполнится на четыре года больше. Если мужчина или женщина будут до

супружества уличены в тайном прелюбодеянии, то оба пола подвергаются тяжкому

наказанию и им совершенно запрещается вступление в брак, но князь по своей

милости может отпустить им вину. Отец и мать того семейства, в чьем доме был

совершен позор, навлекают на себя сильное бесчестие, как небрежно

выполнившие лежавшую на них обязанность. Утопийцы подвергают этот проступок

столь суровой каре потому, что если не удерживать старательно людей от

беспорядочного сожительства, то в их супружеской жизни редко возможно полное

единение, а между тем об этом надо заботиться, так как всю жизнь придется

проводить с одним человеком и, кроме того, переносить все возникающие отсюда

тягости.

Далее, при выборе себе супружеской пары утопийцы серьезно и строго

соблюдают нелепейший, как нам показалось, и очень смешной обряд. Именно,

пожилая и уважаемая матрона показывает женщину, будь это девица или вдова,

жениху голой, и какой-либо почтенный муж ставит, в свою очередь, перед

молодицей голого жениха. Мы со смехом высказывали свое неодобрение по поводу

этого обычая, считая его нелепым, а утопийцы, наоборот, выражали свое

удивление по поводу поразительной глупости всех прочих народов. Именно, при

покупке жеребенка, где дело идет о небольшой сумме денег, люди бывают очень

осторожны: хотя лошадь и так почти голая, они отказываются покупать ее

иначе, как сняв седло и стащив всю сбрую, из опасения, что под этими

покровами таится какая-нибудь болячка. Между тем при выборе жены, в

результате чего человек получит на всю жизнь удовольствие или отвращение,

они поступают очень неосмотрительно: окутав все тело одеждами, они оценивают

и соединяют с собою женщину на основании пространства величиною чуть не в

ладонь, так как, кроме лица, ничего не видно; этим они подвергают себя

большой опасности несчастного сожительства, если впоследствии окажется

какой-либо недостаток. Не все настолько благоразумны, что обращают внимание

исключительно на характер: даже в браках самих мудрецов к душевным

добродетелям придают известную прибавку также и физические преимущества. Во

всяком случае, под этими покровами может прятаться самое позорное

безобразие, которое способно совершенно отвратить от жены сердце, когда

физически от нее отделаться уже нельзя. Если в силу какого-нибудь

несчастного случая это безобразие выпадет на долю после заключения брака, то

каждому необходимо нести своп жребий, а чтобы кто не попался в ловушку

ранее, от этого надо оградиться законами. Заботиться об этом надлежало тем

усерднее, что утопийцы - единственные из обитателей тех стран, которые

довольствуются одной женой; брак у них расторгается редко, не иначе как

смертью, исключая случаи прелюбодеяния или нестерпимо тяжелого характера. В

обоих случаях сенат представляет оскорбленной стороне право переменить

супружескую половину, но другая обречена навеки на одновременно позорную и

одинокую жизнь. Иначе же они никоим образом не допускают бросать жену против

ее воли и без всякой ее вины, а только за то, что у нее появится какой-либо

телесный недостаток. Они признают жестоким покидать кого-нибудь тогда, когда

он всего более нуждается в утешении; это же, по их мнению, будет служить

неопределенной и непрочной опорой для старости, так как она и приносит

болезни, и сама является болезнью. Впрочем, иногда бывает так, что если

характеры мужа и жены недостаточно подходят друг к другу, а обе стороны

находят других, с которыми надеются прожить приятнее, то с обоюдного

согласия они расстаются и вступают в новый брак. Но это возможно только с

разрешения сената, который не допускает разводов иначе, как по тщательном

рассмотрении дела в своем составе и со своими женами. Да и в этом случае

дело проходит нелегко, так как утопийцы сознают, что возможность легкой

надежды на новый брак отнюдь не содействует укреплению супружеской

привязанности.

Оскорбители брачного союза караются тягчайшим рабством, и если обе

стороны состояли в супружестве, то понесшие обиду, в случае желания,

отвергают половину, уличенную в прелюбодеянии, и сами сочетаются браком

между собою или с кем захотят. Но если один из оскорбленных упорствует в

любви к своей так дурно поступившей половине, то ему все же не препятствуют

оставаться в законном супружестве, если он пожелает последовать за своей

половиной, осужденной на рабство. При этом иногда случается, что раскаяние

одного и услужливое усердие другого вызывает у князя сострадание, и он

возвращает виновному свободу. Но вторичное грехопадение карается уже

смертью.

Священники занимаются образованием мальчиков и юношей. Но онп столько

же заботятся об учении, как и о развитии нравственности и добродетели.

Именно, они прилагают огромное усердие к тому, чтобы в еще нежные и гибкие

умы мальчиков впитать мысли, добрые и полезные для сохранения государства.

Запав в голову мальчиков, эти мысли сопровождают их на всю жизнь и после

возмужалости и приносят большую пользу для охраны государственного строя,

который распадается только от пороков, возникающих от превратных мыслей.