Глава четырнадцатая

Пуля не пробила дверцу, не попала в Никки. На долю секунды Хит решила, что ничего не чувствует потому, что уже мертва, но затем услышала два знакомых голоса: «Ни с места, полиция!» За криком последовали три выстрела, и тяжелое тело навалилось с другой стороны на ее импровизированный щит. Хит лежала на земле, придавленная дверцей, и слушала шаги. Затем последовал милый сердцу скрежет металла об асфальт – кто-то ногой отшвырнул в сторону пистолет.

– Готов. – Спокойный голос принадлежал Голландцу ван Метеру.

Детектив Феллер ее окликнул:

– Хит, он готов. С тобой все в порядке? Хит?

Феллер сунул оружие в кобуру и помог ей выбраться из-под мертвеца и автомобильной дверцы. Несмотря на уверения Никки в том, что с ней все в порядке, Феллер заставил ее сесть в ломаное офисное кресло, ржавеющее в углу двора рядом с пластмассовым ведром, полным окурков. За воротами виднелись патрульные машины из Сорок первого, подъезжавшие к «такси». Синие и красные огни освещали погруженную во тьму свалку, придавая этой картине, и особенно лицу ван Метера, нечто сюрреалистическое. Не выпуская из рук свой «Смит и Вессон», Голландец наклонился, пощупал у Стелджесса пульс и выпрямился. Затем он сделал быстрое горизонтальное движение ладонью, изображая прямую линию.

– Не волнуйтесь за меня, ребята, я в порядке. Просто в меня стреляли, вот и все. – Рук выбрался из своего убежища – картонной коробки с надписью черным маркером: «Дисковые тормоза – хорошие и не очень». Он изображал комическое негодование, но Никки видела тревожные признаки – ей самой приходилось переживать подобное. Он был в шоке. Когда в тебя стреляют, это не проходит даром.

В своем заявлении для детектива, распоряжавшегося на месте происшествия, Рук сообщил, что позвонил Каньеро, пока бежал следом за Хит, и сообщил ему, куда движется подозреваемый; тот, в свою очередь, передал это патрульным по рации. Перебежав Споффорд-авеню, Рук заметил, что подозреваемый швырнул Никки во двор автосвалки. После этого он решил, что пора переходить к активным действиям. Спрятав телефон, он выглянул из-за ворот как раз в тот момент, когда на Никки посыпались банки с краской. Не раздумывая, он устремился к Стелджессу, собираясь сбить противника с ног. Но на полпути, когда Хит попала в Такера банкой с краской, Рук увидел пистолет. В этот момент Стелджесс, должно быть, заметил журналиста – он развернулся и поднял оружие. Не зная, что делать, Рук бросился за какие-то коробки, затем прогремел выстрел. Копы из Сорок первого, а также Таррелл и Каньеро, стоявшие рядом с Руком, как один, повернулись в сторону коробок. В одной из них действительно зияла огромная дыра от девятимиллиметровой пули.

Рук решил, что им с Никки конец, но услышал крики детективов Феллера и ван Метера, а затем три выстрела подряд.

Покончив с формальностями, Рук подошел к Хит и Феллеру, которые тоже сделали заявления. Голландца ван Метера, стрелявшего, еще допрашивали.

– Ерунда, ничего ему не будет, – заметил Феллер. – Типичное сопротивление при аресте.

Никки произнесла, обращаясь к Феллеру:

– Я должна тебе сказать, что если бы не ты…

– Не за что, – перебил Рук. И заметил их насмешливые взгляды. – А что? Кстати, если бы вместо тормозов в той коробке оказались воздушные фильтры, я бы сейчас с вами не беседовал.

– Действительно, Рук отвлек этого парня на какое-то время, и мы успели пристрелить нападавшего, – сказал детектив Феллер. – Конечно, не самый удачный прием из всех, что я видел, однако эффективный.

Рук торжествующе посмотрел на Никки и сказал:

– Благодарю, детектив. Теперь всякий раз, смотря по телевизору «Такси»,^[100] буду вспоминать вас с Голландцем. А «звонок другу» всегда будет ассоциироваться у меня с разговором, который на бегу я вел с Каньеро.

Феллер повернулся к Ники:

– Может, лучше бы это были воздушные фильтры, а?

– А если серьезно, Феллер, – сказала она, коснувшись его рукава, – вы приехали как раз вовремя.

– Возвращаемся к нашей основной миссии, Хит, – спасаем твою задницу. И это называется «временное отстранение от должности»?

– Понятия не имею, о чем ты, – возразила Хит. – Я просто вела себя так, как положено сознательным гражданам.

Таррелл и Каньеро подбросили их в Трайбеку на «тараканьей тачке». Как только они отъехали от свалки, Каньеро позвонил в участок, чтобы узнать, не пришла ли информация о Стелджессе.

– Да, я подожду. – И он обернулся к Никки. – Не возражаешь, если я поговорю в твоем присутствии, а? Знаю, что ты не имеешь отношения к полиции, так что если что-то и услышишь ненароком, тебе это все равно будет неинтересно.

– О, разумеется, – подтвердила Никки, подмигнув в ответ.

Таррелл нажал на газ, выехал на шоссе Брукнер и сказал:

– Что это с тобой, Рук? Вообразил себя суперменом? Думаешь, можешь спокойно прохаживаться под обстрелом, и пули от тебя будут отскакивать?

– Кому-то же надо было предпринять решительные действия; вы, джентльмены, отнюдь не спешили на помощь. Ну-ка, скажите, если я пошарю по полу, не найдутся там обертки от гамбургеров?

Никки забавляло то, как быстро Рук освоил полицейский юмор, осыпая детективов шпильками вместо комплиментов и благодарностей. Но ей самой хотелось как-то иначе выразить ему благодарность за то, что он пытался спасти ее. Никки прикрыла ладонью его пальцы и сжала их. Затем отпустила его руку и скользнула к бедру. Они молча взглянули друг на друга, и в этот момент Каньеро закончил свой телефонный разговор.

– Как я уже сказал, вы там не обращайте на нас внимания, пока я разговариваю по делу со своим партнером, ладно? – Детектив закончил писать в блокноте и повернулся к Тарреллу. – Такер Ли Стелджесс, мужчина, белый, возраст тридцать три, на счету имеется несколько нападений. В основном драки в байкерских барах, недавно досрочно вышел после пятнадцати дней отсидки – хотя дали ему сорок за то, что он разбил витрину винного магазина. Кстати, знаешь, с помощью чего он это сделал?

Таррелл отозвался:

– Обожаю твой стиль, напарник. Ну, и что это было?

– Сутенер.

– Замечательно.

– Ты погоди, не слышал главного. Готов? Когда-то мистер Стелджесс служил в полиции. – Каньеро бросил быстрый взгляд на Никки. – Именно так. Долго ходил в патрульных, пока наконец ему не дали детектива третьего класса, потом работал под прикрытием в Бронксе, в отделе по борьбе с наркотиками. – Он снова заглянул в блокнот. – Характеристика: вспыльчив, склонен работать в одиночку. Прозвище – Бешеный Пес. Причина увольнения из полиции, цитирую: «тесное общение с подозреваемыми, связанными с оборотом наркотиков». Также приставания к проституткам. Несмотря на все эти необыкновенные успехи в работе, его выперли из полиции в две тысячи шестом.

– Надо же, за что? – хмыкнул Таррелл.

Каньеро подчеркнул:

– Но никто из вас этого не слышал.

И передал свои заметки Никки.

Поднимаясь вдвоем на лифте в квартиру Рука, они не произнесли ни слова. Они просто смотрели друг на друга – как только что, в «тараканьей тачке», чувствуя то влечение, которое невозможно описать. Оба понимали, что, если попытаются найти слова, заговорить, магия, владеющая ими, утратит свою силу. Они стояли совсем рядом, но не прикасались друг к другу – это тоже могло разрушить чары. Но они были достаточно близко для того, чтобы чувствовать дыхание друг друга в те моменты, когда качалась кабина, и их руки почти соприкасались.

Когда Рук закрыл за собой дверь квартиры, они бросились друг на друга. Страсть, завладевшая ими, напряжение после погони, стрельбы и чудесного спасения от смерти породили дикое, первобытное влечение, бороться с которым было невозможно. Задыхаясь, Никки оторвала губы от его губ и уцепилась за него, обхватив ногами. Рук удержал равновесие, прижал ее к себе еще крепче. Она ткнулась лицом ему в шею и укусила за ухо. Он застонал от неожиданности и возбуждения и, сделав несколько шагов, посадил ее на кухонный стол. Пока Рук расстегивал ее пальто, Никки откинулась назад, оперлась на локти и, глядя на него, наконец заговорила:

– Сейчас, – произнесла она, – прямо сейчас.

– Вот до чего доводит петтинг, – сказал он.

– Петтинг? Ты в каком веке живешь? – Она лениво высвободилась из его объятий, поднялась с дивана и налила им по второму бокалу вина из бутылки, стоявшей на кофейном столике.

– Не надо смеяться надо мной только из-за того, что я превосходно знаю английский. Ты предпочитаешь, чтобы я называл это «лапаньем»? Потому что сама понимаешь: в «тараканьей тачке» ты занималась именно этим.

– Ну, конечно, понимаю. – Никки протянула ему бокал, и они чокнулись. – Ты говоришь так, будто тебя никогда не лапали в полицейской машине.

– Хм, только в твоей.

Раздался звонок, и, когда Никки поднялась, чтобы найти телефон в скомканном пальто, Рук продолжил:

– Если у тебя есть какие-то новые идеи насчет сексуальных извращений в полицейской машине, то я готов их выслушать.

Лорен Пэрри заговорила:

– Надеюсь, не отвлекла? Мигель говорит, что, когда они с Тарреллом высадили тебя с Руком у дома, у вас был такой вид… И что мне лучше выждать для приличия. На самом деле он сказал «для неприличия». – Никки посмотрела на себя – на ней совершенно ничего не было, впрочем, как и на Руке, который, демонстрируя свою великолепную задницу, удалялся по коридору.

– Нет, мы просто отдыхали.

– А вот и врешь! На воре и… трусы горят, – воскликнула подруга.

– Какие еще трусы?

Обе посмеялись над шуткой, и Лорен продолжила:

– Послушай, так как я уверена, что у тебя сейчас нет карманов, а в карманах – ручки, даю тебе секунду, чтобы ее найти. У меня есть интересная конфиденциальная информация… Хотя детектив Каньеро утверждает, что ты уже не имеешь отношения к расследованию.

Никки взяла шариковую ручку из кофейной кружки – множество таких кружек, набитых ручками и карандашами, было расставлено по всей квартире. Одно из преимуществ бойфренда-писателя.

– Записываю.

– Первое, – начала судмедэксперт, – и то, из-за чего я на самом деле позвонила, потому что знала, что тебя это успокоит… Пришли результаты анализа крови с воротничка отца Графа – она не принадлежит капитану Монтрозу.

– Ура!

– Ага, я знала, что это поднимет тебе настроение. Я уже велела экспертам сделать анализ крови Серхио Торреса, а теперь добавлю еще этого парня, за которым ты гонялась сегодня вечером – без оружия. – Лорен подчеркнула последние слова, отчего те прозвучали одновременно комично и сердито. От Хит не ускользнул смысл слов подруги.

– Ну хорошо, признаюсь – поторопилась немного. Никак не могу привыкнуть к странной гражданской жизни.

– Даже не знаю, что сказать, Никки. Я бы посоветовала тебе обзавестись хобби, однако мы обе знаем, что вероятность этого близка к нулю.

– Откуда такая уверенность? – удивилась Хит. – Разве проявление бдительности и помощь полиции не считаются хобби?

– Ты слишком долго общаешься с Джеймсоном Руком – даже говоришь как он. – Услышав это, Никки во второй раз улыбнулась. Лорен продолжила: – У меня также есть результаты анализов того крошечного обрывка кожи. Помнишь?

Хит представила себе похожий на стружку бекона кусочек кожи, который продемонстрировала ей Лорен в помещении для вскрытия.

– А как же, ты нашла его под ногтем отца Графа.

– Именно так. Это оказался фрагмент кожи промышленного производства.

– Которая используется для ремней и прочих штук в БДСМ? – уточнила Никки.

– Нет. Производитель должен быть знаком тебе. «Бианки».

Фирма была хорошо известна Хит, как и всякому сотруднику правоохранительных органов.

– Так это фрагмент полицейского ремня?

– Или ремня охранника, – добавила Лорен, любившая во всем точность. – Либо это от кобуры, либо от футляра для наручников. Ты подала мне мысль насчет следов от наручников на спине убитого, так что, если хочешь заняться гипотезами, футляр от «браслетов» – вполне вероятный вариант.

– Интересно… то есть если бы я нашла человека, который мог бы переговорить с детективом Каньеро в столь поздний час…

– Продолжай, – ответила та, усмехнувшись на шпильку Никки – месть за подкалывания насчет Рука.

– А вдруг при обыске в доме одного убитого бывшего копа или в его ремонтной мастерской обнаружится старый футляр для наручников фирмы «Бианки» со свежей царапиной.

Хит услышала, как Лорен, прикрыв трубку рукой, с кем-то говорит. Второй голос принадлежал Мигелю Каньеро.

– Будет сделано, – заговорила Лорен. – Они с Тарреллом завтра с утра первым делом отправятся домой к Стелджессу. Могу попросить его заодно взглянуть на кобуру и футляр капитана Монтроза.

Лорен произнесла то, о чем Хит боялась говорить вслух.

– Наверное, надо. То есть будет хорошо, если мы сразу исключим эту возможность. – А затем, чувствуя, что предает память капитана, добавила: – Хотя, конечно, это совершенно невероятно. – В комнату вернулся Рук в халате, держа одежду для Никки, и она продолжила: – Кстати, Лорен, раз уж мы заговорили о капитане, можно, я еще немного тебя помучаю?

– Вперед.

– Знаю, что его пистолет уже осмотрели.

– Верно. Из него был произведен один выстрел, однако пулю не нашли. Она прошла насквозь и пробила крышу.

Хит вспомнила вмятину вокруг дыры на крыше «краун виктории» Монтроза.

– И все?

– Конечно нет, – возразила судмедэксперт. – На оружии его кровь и остатки тканей. На руке – порох и следы металла.

– А сколько патронов осталось в магазине? – спросила Хит.

– В отчете сказано – все, кроме одного… по-моему.

– Окажите мне любезность, мисс Пэрри. Вы не попросите Мигеля лично уточнить этот вопрос? И, говоря «лично», я не намекаю на то, что не доверяю баллистической экспертизе. Просто хочу сказать, что ни один человек с детективом Каньеро и рядом не стоял, – я, разумеется, говорю о его навыках. – И Никки лукаво добавила: – Ведь ты же понимаешь, о чем я, правда, Лор?

– Конечно, – рассмеялась та. – Он очень дотошный следователь. – И, смеясь, Лорен повесила трубку.

Рук заказал в ресторане «Джиджино» куриную грудку по-итальянски и салат, и они ужинали в халатах, стоя у кухонного стола. Никки передала Руку сведения, полученные от Лорен Пэрри.

– Все складывается, правда? – Пальцем он изображал в воздухе «галочки». – Стелджесс появляется на записи из секс-клуба, Стелджесс – коп, выдворенный из полиции, значит, у него имеются наручники и футляр; как мы знаем, и пистолет тоже был. Все просто: наш убийца – Стелджесс.

Никки вилкой выудила из салата помидор черри.

– Все это, конечно, указывает на него. Тогда объясни мне, зачем он это сделал. И почему убийцы пришли за мной в Центральный парк? И что здесь вообще происходит?

– Не знаю.

Она сунула помидор в рот и лукаво улыбнулась:

– Я не сказала, что ты ошибаешься…

– Когда ты говоришь такие слова, я называю это «фраза Кардашьян». И знаешь почему? Потому что сразу смотрю на ее, так сказать, заднюю… то есть оборотную сторону.^[101]

– Тем не менее… – продолжила Никки, – все это лишь косвенные улики, не более. Вот если Тараканы найдут футляр с царапиной от ногтя, соответствующей нашему фрагменту кожи, тогда у нас появится хоть какая-то зацепка. Но даже это не будет доказательством вины Стелджесса. Мне нужны надежные, серьезные факты.

Рук положил Никки на тарелку еще кусочек курицы.

– И кто же это сказал, что факты – занятная вещь? Ужасная ошибка. Не помню, когда в последний раз меня позабавил хоть один факт. А вот интуиция и предположения… Это все равно что батут, наполненный веселящим газом.

– Я полностью согласна с тобой насчет Стелджесса – он наш основной подозреваемый. – Никки нахмурилась. – Очень жаль, что пришлось его пристрелить. Надеялась выжать из него кое-что. В глубине души я считаю, что это именно он убил Монтроза.

Теперь настала очередь Рука сомневаться.

– Я, конечно, не говорю, что ты ошибаешься… Но зачем?

Хит улыбнулась:

– Вот теперь ты рассуждаешь, как коп.

Проснувшись, Хит обнаружила, что лежит в постели одна. По привычке детектива она пощупала простыни – холодные. Она нашла Рука в его кабинете, за компьютером.

– Мне стыдно, Рук. Уже в третий раз на этой неделе я встаю позже тебя.

– Лежа в кровати в полном замешательстве и раздражении от этого запутанного дела и глядя, как меняются цифры на часах, я решил действовать по методу детектива Никки Хит. Я встал и отправился поглядеть на Доску Убийств.

– И что нового ты узнал?

– Что на Манхэттене очень шумно, даже в четыре утра. Я серьезно. С ума можно сойти, сплошные сирены и клаксоны.

Никки устроилась напротив Рука в большом кресле, зная, что это лишь предисловие к чему-то важному. У него был вид игрока, на руках у которого оказались все карты. Именно поэтому она всегда обыгрывала его в покер.

– Итак, я сидел и ждал в надежде, что какой-нибудь факт спрыгнет на меня с доски и скажет: «Вот он я, самый главный!» Ничего подобного. И тогда я пошел другим путем. Я спросил себя: «Чего у нас нет?» Ну, то есть, кроме преступника, сидящего за решеткой.

И меня осенило. Наверное, именно поэтому я не смог заснуть – потому что вчера мы говорили об этом деликатном предмете.

– Капитан Монтроз, – произнесла она.

– В точку. Ты сказала, что он всегда учил искать странности, «непарный носок», как говорится. Никки, да он сам и был странностью. Подумай об этом. Он вел себя совершенно не так, как человек, которого ты знала… Как человек, которого знали все вы.

Она пошевелилась в своем кресле, но не потому, что ей было неприятно говорить о Монтрозе, а потому, что она ощутила прилив энергии. Пока Никки не знала, куда клонит Рук, но опыт ей подсказывал, что он задает правильные вопросы.

– Итак, вспомнив об этом, я попытался понять, что же такое происходило с капитаном Монтрозом. Но не смог. А все почему?

– Да потому, что он стал замкнутым и неразговорчивым.

– Верно. Странное поведение. Он недавно потерял жену, дома поговорить было не с кем. Но ты же понимаешь: каждый человек, каким бы невозмутимым он ни хотел казаться, должен с кем-то делиться – если он, конечно, не патологический мизантроп и не королевский гвардеец в Букингемском дворце.

– Отец Граф? – спросила она.

– Мм… возможно. О нем я как-то и не подумал, а сосредоточился скорее на каких-то личных, дружеских отношениях. Друг детства, например, товарищ по закладной.

– Как это?

– Ну, знаешь, такой приятель, которому ты можешь просто позвонить среди ночи, что бы ни случилось, и он без всяких вопросов заложит свой дом, чтобы спасти твою задницу. – По лицу Никки Рук увидел, что она начинает понимать. – Скажи мне, кто самый близкий человек у копа?

– Его напарник, – уверенно ответила Никки и хотела было назвать имя, но Рук опередил ее:

– Эдди Хоторн.

– Как ты узнал об Эдди?

– И ты еще называешь себя подругой писателя? Есть такая маленькая штучка, Никки, называется интернет-поисковик. Я нашел множество ссылок с историями об отваге этой парочки со времен, когда они служили патрульными и детективами. Если бы они продолжали работать вместе после получения золотых жетонов, это была бы по-настоящему крепкая дружба.

– Однако Эдди уволился из полиции и переехал в другой город. – Воспоминание вызвало у Никки улыбку. – Я была на его прощальной вечеринке.

– Шестнадцатого июля две тысячи восьмого. – Он показал на ноутбук. – Замечательная штука «Google».

Рук нажал на несколько клавиш, и принтер ожил.

– Что там, уровень холестерина у Эдди Хоторна?

Рук взял из лотка две страницы и, подойдя к Никки, протянул ей одну:

– Это наши посадочные талоны. Такси из «Ла Гуардии» заберет нас через полчаса. У нас ланч с Эдди во Флориде.

Как только они вышли из здания аэропорта в Форт-Майерсе, Эдди Хоторн подъехал к тротуару на своем «меркьюри маркизе». Он вышел из машины, крепко обнял Никки, и, когда отпустил ее и посмотрел ей в лицо, глаза у нее заблестели так, как не сверкали уже очень, очень давно.

Хоторн отвез их в мексиканский рыбный ресторанчик, расположенный к западу от федерального шоссе 75, неподалеку от Дэниэлс-Парквэй.

– Хорошее местечко, и к аэропорту близко, так что вам не придется потеть, чтобы успеть на обратный рейс, – объяснил он.

Они сидели на улице, за столиком под навесом, защищавшим их от палящего полуденного солнца. Сначала Эдди и Никки вспоминали погибшего друга.

– Мы с Чарльзом служили вместе так долго, что люди смотрели на нас как на одно целое. Как-то я проходил мимо нашего сержанта – один, понимаете, – и вот он смотрит прямо на меня и говорит: «Привет, ребята». – Старый полицейский рассмеялся. – Да, так оно все и было. Хоторн и Монтроз, шип и роза,^[102] это были мы, черт побери. – Эдди Хоторна, казалось, больше интересовали воспоминания, чем прекрасная еда, поэтому Хит и Рук просто слушали, наслаждаясь свежей рыбой, зажаренной на решетке, и теплой погодой. Когда разговор зашел о жене Монтроза, лицо старика помрачнело. – Это было ужасно. Никогда не видел, чтобы муж с женой были так близки, как они с Полеттой. Это любого может подкосить, но он… Чарльз стал совершенно другим, он был опустошен, я знаю.

– Вообще-то я хотела поговорить с вами о нем, то есть о том, что произошло за этот год, – сказала Никки.

Бывший детектив кивнул:

– А я и не думал, что вы летели через всю страну ради того, чтобы выпить орчаты.^[103]

– Нет, – согласилась она. – Я пытаюсь выяснить, что произошло с кэпом.

– Вряд ли тебе удастся. Это какая-то бессмыслица. – Губы Эдди дрогнули, но затем он выпрямился и усилием воли сдержал себя.

Рук заговорил:

– Вы общались с ним после гибели жены?

– Ну, могу сказать, что пытался – много раз. Я летал на ее похороны, разумеется, а после похорон мы полночи сидели и разговаривали. На самом деле больше сидели, чем разговаривали: как я сказал, я пытался, но он как будто окаменел, вот здесь. – Эдди ткнул себя пальцем в левую сторону груди. – И это понятно.

– Нет ничего необычного в том, что после подобного удара человек чувствует себя так, словно его придавило скалой, – заметила Никки. – Но даже сильное горе отступает, и потом большинство людей выходит из депрессии. После этого ощущаешь прилив свежих сил, пробуждение.

Эдди кивнул своим мыслям.

– Да, верно, а ты откуда знаешь?

Рук легко коснулся под столом пальцев Никки.

Хоторн продолжил:

– И вот где-то три месяца назад он меня удивил: неожиданно позвонил, и мы поболтали. О старых временах, знаете, все такое. Но мы уже сто лет не говорили так долго. Потом Чарльз рассказал, что плохо спит, всю ночь его одолевают разные мысли. Я посоветовал ему заняться боулингом, он просто ответил: «Ага, хорошо» – и продолжил про бессонницу.

Потом он спросил меня: «Эдвард, а тебя никогда не тревожили старые дела?» Я ответил: «Вот черт, приятель, а почему, по-твоему, я ушел из полиции?» Мы посмеялись, но он снова заговорил об этом, словно бередил старую рану. Наконец Чарльз сказал, что все больше и больше думает о работе, о том, что уже не знает, зачем работает, зачем живет. И даже сказал – представь себе, – что уже не уверен в том, что хороший коп. Ты можешь в это поверить?

И вот Чарльз рассказал, что, лежа по ночам без сна, он все думает об одном деле, которое мы вели вместе. Он сказал, что так до сих пор и считает, что мы тогда ошиблись, и чем больше администрация копает под него, тем сильнее ему хочется что-то сделать. Доказать, что он по-прежнему хороший коп, такой, каким был прежде. Я посоветовал ему открыть бутылочку виски, посмотреть прогноз погоды и не думать о всякой чепухе, на что он обозлился. Он считал, что из всех людей я лучше всего пойму его, когда дело касается поиска правды – долга, так он выразился. Я не знал, чем еще ему помочь, предложил выговориться. Чарльз сказал, что никогда не верил в то, что убийцами были наркодилеры. Жертва, судя по досье, никак не могла связаться с таким отребьем и угодить в этот район. А я ответил то, что говорил тогда, во время расследования: наркотики – опасная штука; если они сами тебя не сведут в могилу, то тебя прикончат дилеры. Я напомнил ему свою версию: если это не сорвавшаяся сделка с наркотиками, то ритуальное убийство, совершенное латиноамериканскими бандитами.

Снова это, подумала Никки: универсальное объяснение для любого нераскрытого убийства.

– Но Чарльз, он сказал, что накопал кое-какие сведения и думает, что это было преднамеренное убийство, которое пытались прикрыть. Он заявил, что, по его мнению, мотив – месть. Но все это не важно, – он пожал плечами. – Что нам было тогда делать? Как это обычно бывает – стараешься изо всех сил, а если не получается… идешь дальше и не оглядываешься. Но Чарльз был не из тех, кто бросает нераскрытые дела. – Мужество оставило его, и губы снова задрожали. – Не знаю, может быть, это его в итоге и доконало.

– Это дело, – заговорила Никки, – что это было за дело, которое так его тревожило?

Но она уже знала ответ.

– Убийство Хаддлстона-младшего, – произнес Эдди.